Ничего личного - Мэй Сандра. Страница 12

— Я думал, вы живете затворницей.

— Честно говоря, в настоящем бутике я первый раз в жизни. Но рынки… Это настоящие вернисажи под открытым небом. Ой…

— Не смущайтесь. Это ваши злосчастные вечерние платья, из-за которых у меня слипаются глаза. Примерите?

— Н-нет…

— Ну и бог с ними. Только обувь все же посмотрите. Я подожду вас в баре, вон он, видите?

— Мистер Карлайл…

Мэтьюс Карлайл, удивляясь сам себе, наклонился к Белинде Карр, легко взял ее под локоток и произнес, интимно понизив голос:

— Мы же договорились — по имени. И не смотрите с таким ужасом. Это не нескромный подарок, а… униформа. Уборщицам выдают халаты и перчатки, машинисткам и бухгалтерам — нарукавники. Вы работаете на фирму в неожиданном для вас качестве, да еще в авральном режиме — фирма просто обязана обеспечить вас униформой. Иначе профсоюз будет недоволен.

Она засмеялась. Не хихикнула, не прыснула в кулачок, не улыбнулась — засмеялась звонко и весело, и Мэтью Карлайл почему-то почувствовал себя абсолютно счастливым.

В самолете Карлайл извинился перед своей спутницей и немедленно заснул. Белинда сидела у иллюминатора, заворожено наблюдая, как плывут под крылом белые облака. Она уже видела все это в детстве и — смешно! — еще пару дней назад, спроси ее кто об этом, была уверена, что не увидит больше никогда.

Все происходящее было фантастично, немыслимо, сказочно, хотя Синдереллой она себя не чувствовала. В отличие от Синдереллы, Белинда Карр совершенно не хотела попасть на бал.

Ну, а о Прекрасных Принцах в таком возрасте думать вообще неприлично.

Интересно, а почему это она при этой мысли немедленно покосилась на мистера Карлайла?..

6

Самолет нырнул ближе к земле, мимо иллюминатора пронеслись белые клочья — и внизу немедленно разлилось сплошное зеленое море. Монтана — край диких лесов и непуганых зверей и птиц.

Белинда смотрела во все глаза. О предстоящем великосветском кошмаре временно было забыто, сейчас она могла только восхищаться зеленым морем, только вглядываться в его волнующуюся поверхность, пытаясь угадать, есть ли под ней кто живой…

Приветливая стюардесса вполголоса предложила напитки и закуски. От еды Белинда отказалась — тоже мамина выучка, не есть перед дальней дорогой: вдруг прихватит живот? Ужас и стыд…

А вот на напиток неожиданно осмелилась. Честно говоря, ее алкогольный опыт исчерпывался бокалом шампанского на Рождество да яблочным сидром на День благодарения, но сейчас, когда жизнь Белинды Карр совершала такие немыслимые виражи, можно было и рискнуть. Она набралась смелости и попросила шерри.

В шерри было что-то загадочное. В романах об английской жизни все пили шерри — даже почтенные дамы. Шерри был каким-то, пока неведомым Белинде образом, связан с вишней, а вишню она очень любила. Ей представлялась темно-красная густая жидкость с пряным горько-сладким вкусом, и потому обычный пластиковый стаканчик ее слегка разочаровал.

Вкус, впрочем, тоже. Нет, славно, но она ожидала большего.

Потягивая шерри, Белинда Карр смотрела в иллюминатор и про себя удивлялась, почему в самолете становится все жарче. Когда на дне стаканчика осталось всего несколько капель, Белинда уже вовсю обмахивалась каким-то журналом.

Карлайл пошевелился в соседнем кресле, деликатно зевнул и произнес хриплым со сна голосом:

— Как вам полет?

— Великолепно! Знаете, я ни одной секунды не скучала.

— Странно. Я, например, терпеть не могу лететь над облаками. Ничего интересного.

— Что вы! Это же потрясающая возможность побывать на Северном полюсе! Разумеется, понарошку, но и не при помощи телевизора.

— Вы любите путешествия?

Белинда помолчала, а потом произнесла с затаенной грустью:

— Иногда я думаю, что нельзя любить то, чего никогда не испытывал на себе. В последний раз я выезжала из Чикаго тридцать три года назад.

— Ну, тогда вы ничего не помните. Младенцы…

— Спасибо, но я была уже вполне взрослой девочкой. Мне тридцать восемь, мистер Карлайл.

— Мэтью, мы же договорились.

— Хорошо… Только дайте мне время, ладно? Называть своего босса по имени — для меня это сродни Французской революции для Франции.

Они снова замолчали, а Мэтью с нарастающим удовольствием подумал: нет, ну до чего ж она приятная собеседница! Девяносто девять и девять десятых процента известных ему женщин обязательно спороли относительно своего возраста какую-нибудь чушь. Да еще глупо хихикали бы при этом.

Они почти ровесники, это тоже хорошо.

— Белинда?

— Да?

— Если вы не против, давайте познакомимся за эти дни поближе? Скажу честно, мне действительно приятно, что выбор Хью пал именно на вас, и потому хотелось бы… ну… стать друзьями, что ли?

Она опять покраснела, но уже не испугалась, не замкнулась, а, наоборот, постаралась улыбнуться.

— Мы постараемся. Правда, для меня это в новинку.

— Что именно?

— Искренний интерес к моей персоне.

— Ну, друзья-то у вас есть…

— У меня нет друзей.

— Вот уж не поверю. В таком доме, как у вас, просто обязаны толпиться друзья.

— Вам он понравился? Я очень рада. Знаете, я, конечно, опять скажу глупость, но… Дом и есть мой единственный друг. Правда.

— Почему, господи?

— Так уж получилось, ми… Мэтью. Мама сильно переживала смерть отца, потом долго болела… мне приходилось работать, а на знакомства и дружбу, как-то не хватило времени.

— Я напомнил вам о грустном, простите…

— Ничего. Это уже давно было. Папа умер, когда мне было пять с половиной, мама — шесть лет назад.

— Получается, что вы всю жизнь посвятили ей?

— Некоторые считают, что это неправильно. Ну… то есть… надо одновременно быть добрым к родным и не забывать о себе… Наверное, правильно. У меня не очень получилось. Совсем даже не получилось.

Мэтью понимал, что их разговор колеблется на грани дозволенного, один неверный шаг — и Белинда замкнется, уйдет в себя, но поделать ничего не мог. Он был потрясен удивительным сходством их судеб при всей внешней непохожести.

— Знаете… Нет, мне не пришлось ухаживать за кем-то из родных, я довольно успешно занимался всю жизнь бизнесом, но… Как-то так получилось, что я тоже все откладывал на потом. Личное, что ли. Всегда работа, всегда карьера — а, в сущности, я одинок… так же, как и вы.

Она посмотрела на него своими удивительными серыми глазищами и ободряюще улыбнулась.

— Мы ведь с вами ровесники, Мэтью? Видите, как круто поменялась моя серая, скучная жизнь? Будем надеяться, что и в вашей произойдут перемены. И потом: у вас-то наверняка куча друзей!

Он грустно усмехнулся.

— Да нет. Я же говорю, все эти годы я только работал. От семьи отдалился. Вы вот ухаживали за своей мамой, были рядом с ней, а я к своей даже не смог приехать на похороны.

— А отец?

— Он умер, когда мне было одиннадцать. Я, как и вы, рано осиротел. Расскажите мне, как вам работается в «Бэгшо Индепендент»? Вас мне представили, как одну из лучших сотрудниц.

— О, полагаю, это только в целях рекламы. Молодой мистер Бэгшо… несколько склонен к преувеличениям.

— Не думаю. Так, как все-таки работается?

— Честно?

— Только честно.

— Плохо.

— ???

— Понимаете, я… я действительно очень оторвалась от жизни. Нет, все, что касается работы, — нормально. Я справляюсь, мне нравится делать работу в срок и хорошо, но ведь существует и еще кое-что, правда? Например, в нашем отделе все общаются между собой, ходят вместе на ланч, пьют кофе, курят в курилке. Некоторые, наверное, даже поддерживают отношения за пределами фирмы. А я всегда чувствовала себя белой вороной. Для большинства девушек я — старая, а у сотрудниц постарше есть семьи, дети, даже внуки, они обсуждают в основном это.

— А вы… простите, наверное, это бестактно.

— Нет, ничего. Если вы о МОЕЙ семье, то ею всегда были только мама и папа. Потом — только мама. Я — типичная старая дева. Только выводка кошек не хватает.