Ученица палача (СИ) - Метель Марфа. Страница 6
ДУРА! ДУРА! ДУРА!
Таким эпитетом награждала себя Манон, швыряя метательные ножи в мишень.
Бросок – дура! Бросок – дура! Однако взвинченное состояние совершенно не мешало меткости.
Надо же было так подставиться на этом балконе. Демон их раздери!
Учитель... нет, теперь – отец... почему не сказал ей, что удочерил её. Не сказал, что назначил её наследницей. Вечно его секреты, тайны, недомолвки. Пойми сама, додумайся, распутай...
Так. Стоп. Хватит терзать себя одними и теми же “почему”. Необходимо решить, оставлять “баронессу Перрэ” в городе или услать в поместье? С одной стороны, глаза и уши в свете. С другой – лишняя трата времени на приёмы, рауты и прочую, столь нелюбимую светскую чушь...
Сейчас траур, значит, светские обязанности минимальны. Да вряд ли она будет пользоваться особой популярностью... если только найдётся охотник до приданого. Решено, оставляю, услать в провинцию всегда успеется.
Ножи закончились. Гнев ушёл. Взяла под контроль эмоции, укротив свой бешеный темперамент, который временами вырывался из-под жёсткого контроля. Она вновь была спокойной и собранной. Такой, какой её сделал барон.
Чердак – её любимое место, здесь всё было оборудовано для тренировок. Все возможные манекены и мишени для отработки ударов, метания ножей, стрельбе из арбалета и её любимых плетей.
Они с Учи... отцом проводили здесь много времени, когда приезжали в город. Первый год она выползала отсюда на карачках, но лучше так, чем скучнейшие уроки этикета, танцев, флирта, правильного ведения светской беседы о погоде... Её учили всему. Но в основном владеть оружием, выслеживать объект в лесу и в городе, уходить от слежки самой, скакать на лошади в седле и без. Она великолепно овладела искусством изменять себя до неузнаваемости. Но главное – её учили убивать. Барон Перрэ – Палач – служил Герцогской короне. Тайным шпионом и убийцей. Работа у него такая. А она его эксперимент, удачный, надо сказать, как считал барон.
Манон не любила вспоминать то, как они познакомились пять лет назад. Вернее, те дни, что она пережила до встречи с ним.
Она очнулась на берегу реки голая, мокрая, трясущаяся от холода, сжимая в руках скулящего щенка. Над ней стояли люди, мужчины. Их было пятеро. Один из них богато одетый полноватый мужчина лет пятидесяти с неприятным лицом попинал её в бок. Приподнялась.
- Ты кто такая? Откуда взялась на моей земле?
Задумалась, напомнили о вопросах, пнув по ногам. Поморщилась от боли. И честно ответила:
- Я не знаю.
- Что, и имя свое не знаешь? – прошипел толстяк.
- Не-ет... не знаю... не помню... – проскулила она, ужас накатывал волнами. Кто я?! Где я?! Кто эти люди?! Почему мокрая? Почему голая? Почему, почему, почему....
- Господин, а щенок-то у неё не шваль безродная, – вякнул один из мужчин.
- Где собаку украла? – заорал толстяк.
- Я не знаю-ю-ю, – едва не плача от беспомощности и прижимая мокрого щенка ещё плотнее. Толстяк снова зло пнул по ногам и приказал:
- Донат, берите эту тварь – и в замок, заприте внизу, мы с Клодом будем позже.
Молодой человек с нервным, красивым, но каким-то болезненным лицом, не отрываясь, смотрел на неё, облизывая губы. Передёрнуло от его взгляда и этого облизывания.
- Дядя, а можно я её себе заберу?
- Понравилась? – толстяк похабно осклабился, – забирай, Клод, не жалко. Пора и тебе обзавестись персональной игрушкой.
Молодой человек шагнул к ней, присел на корточки, заглянул в перепуганные глаза. Взял в руку чёрную мокрую прядь и потянул на себя. Она вынуждена была податься к нему.
Никогда не забудет эти водянистые, практически бесцветные глаза с маленькой точкой зрачка. В них было столько предвкушения и обещания... боли, её боли.
- Ты будешь моей первой и любимой игрушкой, моей зверушкой. Я постараюсь играть с тобой долго-долго. Твои крики будут сладкой истомой разливаться по моей крови. Твоё тело узнает непередаваемые муки боли. Я буду доводить тебя до грани – желания смерти, но ты не получишь избавления. Ты будешь жить для меня, у моих ног. Ты – непомнящая. Я создам твои воспоминания, слеплю из тебя похотливую суку, жаждущую моих прикосновений и страшащуюся их...
- Клод, не хочу прерывать, слушал бы и слушал, – перебил дядя. – Напоминаю: мы спешим к твоей невесте. А с этой наиграешься вечером.
- Вы поняли, девку – в подвал, щенка – на псарню, – это сказано уже слугам. – В плащ только заверните, чтоб не заболела и не сдохла раньше времени.
Она не помнила свою жизнь до Клода. Но если бы помнила, жизнь поделилась бы на ДО и ПОСЛЕ.
А её новая жизнь началась с него. Не самое хорошее начало. Как оказалось, у неё высокий болевой порог. Она могла долго терпеть боль и хохотать ему в лицо, ну да, реакция у неё такая на боль. Он истязал её три дня. С перерывом на сон, его сон и её забытьё. Три дня между жаждой своей смерти и жаждой убийства этого психа. Он пытался сломать её, сделать послушной его желаниям сукой. Она, не помнящая себя прежней, не хотела помнить себя сдавшейся, униженно ползающей у его ног. Она провоцировала его, чтоб он сорвался и убил. Но эта скотина всегда вовремя останавливался, ему хотелось видеть её живой... пока живой.
Не знаю, как происходил захват замка. Она висела, распятая на цепях в его спальне. Кровавые седые лохмы завешивали глаза, последняя порка ввела её в состоянии прострации. Пришёл слуга, что-то зашептал Клоду в ухо, и они поспешно удалились. Тела своего она не чувствовала. Ну, давай же, сдохни уже, приказывала она себе.
Услышала, как открылась дверь. Пришёл.
- Что-то ты рано явился, служанки разбежались, не догнал? – прокаркала она, знала – бесится, когда издеваюсь. Ну, давай, дожми, мне чуток осталось. Попыталась рассмеяться, не получилось. Жаль, смех его сильно бесит.
- А ты шутница, – голос был незнаком.
- М-м-м, у нас прибавление, один не справляешься, – она подумала, что Клод привёл дружков. Но он не ответил. Сейчас, наверное, берёт палку и покажет ей, кто тут хозяин.
- Маркус, Поль, снимите её, да аккуратнее, черти. Видите, живого места нет, того и гляди, концы отдаст, – распоряжался тот же голос. Она почувствовала, как цепи ослабли, тело устремилось вниз. Но его тут же подхватили сильные руки.
- Покрывало принеси.
- А что? Не нравится молодое женское тело? – обиделась. Кровавое месиво – вот что из себя представляло её тело.
- Нравится, вот отмоем, вылечим, и будем любоваться... Маркус, держи крепче.
- АЙ! Она меня укусила!.. До крови.
- Зубастенькая... это хорошо, может, и выживет...
Это последнее, что она услышала, отключаясь, и надеялась, что навсегда.
Её весы балансировали на грани между жизнью и смертью почти три недели. Она, может, и сдохла бы, но гадский голос нашёптывал, что Клод сбежал, что он наслаждается свободой и безнаказанностью, а она валяется тут трупом или вот-вот станет им. Давай, давай, сдайся – и тогда он победит. Порадуй его. Сделай ему такой подарок, сломайся. Ещё – это тихое жалобное поскуливание. Какой садист мучает животное... а-а-а. Это её поскуливание, от боли. Во время процедур и перевязок начала ощущать реальность и своё тело. Лучше бы сдохла.
- Вот смотрю на тебя и думаю... это ж как надо довести мужчину, пусть даже психа, чтоб вытворил такое с девушкой, – это были первые слова, поприветствовавшие её, когда она открыла глаза. Честно попыталась сфокусироваться на говорившем. Им оказался высокий поджарый мужчина с короткой стрижкой седых волос и аккуратно подстриженной бородой. Лет ему было за пятьдесят, но лицо его ещё было красивым. А голубые глаза смеялись.
- Я старалась, – просипела, – воды дайте.
- Не успела очнуться, а уже вертишь мужчиной, как хочешь, – улыбнулся седой, приподнял мою голову и поднёс к губам поильник.
Ничего вкуснее не пила, вода, пить, пить, пить...
Опустошив сосуд, она блаженно зажмурилась. Живая. Она – живая!
- Как мало для счастья нужно, стакан воды, – прокомментировал мой довольный вид мужчина.