Фантазм (СИ) - Абзалова Виктория Николаевна. Страница 65
Разве у него есть выбор?!
Фейран наложил повязки, фиксирующие нужное положение суставов, улыбнулся - пальцы на руках не повреждены непоправимо, а иначе - Айсен без музыки уже не Айсен!! Памятуя о Магнусе, осталось самое важное и самое страшное: мужчина осторожно повернул юношу на бок, раздвигая его бедра и ягодицы… Слава богу!
В том смысле, которого Фейран опасался больше всего, - его мальчика никто не тронул, и никто ничего постыдного с юношей насильно не делал, хотя промежность представляла собой сплошной кровоподтек…
…Хуже же было то, что мальчик, по-видимому, был истощен до самого крайнего предела: Айсен даже не стонал, пока его раны обрабатывали спиртом. Он дышал, сердце, пусть слабо, но билось… Вот именно, что «но»!
Обработав все раны, мужчина переложил юношу на приготовленную для него постель, и без сил опустился рядом на пол, прижавшись лбом к прозрачной ладошке там, где она была свободна от повязок…
Опять ждать - это все, что ему сейчас оставалось.
В старости слабость, беспомощность принимаешь как неизбежное, но беда, обрушившаяся на ничего не подозревающего полного сил человека, всегда вызывает подсердечное чувство смутного протеста, как нечто неправильное, нарушающее законы существования. И чем ближе тебе человек, тем труднее выдерживать невозможность исправить что-либо, вернуть судьбу в прежнее русло, стереть следы пережитой боли.
Безнадежно задаваться вопросом, почему это случилось именно с ним. На такие вопросы не бывает ответа. Но разве можно смириться с тем, что жизнь самого дорогого тебе человека может в любой момент оборваться, а ты, - сильный, умный, - будешь только смотреть, как он угасает свечой на ветру?
И как после этого не сойти с ума!
Казалось, что все безнадежно. Фейран боялся сомкнуть глаз, боялся отойти от любимого даже на миг, опасаясь, что каждый слабый вдох - окажется последним для юноши. Он не помнил, ел ли что-нибудь за эти жуткие дни, а когда сон все же брал верх над загнанным и выжатым организмом, мужчина вскидывался уже через пару минут, жадно вглядываясь в застывшее лицо, казавшееся в обрамлении темных волос еще бледнее. В такие моменты его собственное сердце останавливалось от ужаса, что Айсен все же умер, но ладонь в руках лекаря была теплой, и под чуткими пальцами упрямо билась тонкая жилка.
В этом неровном биении сейчас сосредоточился весь смысл существования для мужчины. Фейран не смог бы сказать, сколько времени он провел, сидя около неподвижного тела, пытаясь разглядеть хотя бы слабый проблеск жизни. Иногда казалось, что он видит движение глаз, чувствует дрожь пальцев в своей ладони, и как молитву повторял, что Айсен еще жив…
Но ничего не происходило и ничего не менялось. Раны не заживали и не воспалялись, лекарства и пища большей частью стекали меж губ… И Фейран с горечью понимал, что выдает желаемое за действительное.
Как долго это будет еще продолжаться?
Он всегда гордился своими знаниями и умениями, без ложной скромности считая себя первоклассным врачом, но сейчас проклинал науку, весь груз которой оказывался бесполезным. Он взрослый человек и знал, что в жизни есть такая непоправимая вещь как смерть, но сейчас оказывался ее признавать, наперекор всему веря, что пока он рядом, его мальчик будет жить. Он мужчина, он не плакал с похорон матери в далеком детстве, а теперь слезы сами бежали по щекам…
- Любимый, пожалуйста, не уходи! - шептал Фейран, прижимая изуродованную кисть к своей щеке, и звал, погрузив лицо в разметавшиеся потускневшие пряди. - Солнышко мое синеглазое, возвращайся! Пожалуйста, возвращайся, любимый… Я охраню тебя ото всех бед! Не позволю больше волосу упасть с твоей головы! Только очнись, мальчик мой ненаглядный, вернись…
Любовь - что она такое? Любая страсть может угаснуть, любое чувство может иссякнуть, но при мысли о том, как может сложиться жизнь, будут они вместе или нет, - Фейран ощущал лишь одно желание: пусть ОН живет… Пусть никогда больше не испытает боли - разве не достаточно ее было уже?! Довольно!
Вот что по-настоящему ценно! А остальное уже неважно…
Никаких иных желаний и чувств уже не осталось. Фейран менял повязки, обтирал неподвижное тело мягкой салфеткой, пропитанной целебными и укрепляющими настоями, пытался сделать что-нибудь с поврежденными костями и тканями ступней, не в состоянии допустить возможность, чтобы Айсен остался калекой… И чувствовал, что его сердце, его душа постепенно умирают вместе с любимым.
То, что в вытянувшемся на постели юноше действительно что-то изменилось, Фейран осознал не сразу: слабая дрожь ресниц отозвалась в груди жестокой судорогой.
- Айсен! - голос пресекся.
- Айсен, - настойчиво взывал мужчина, сжимая безвольную руку, - Ты слышишь меня? Айсен! Любимый, ты в безопасности, все прошло, все кончилось… Ты свободен, и ты поправишься, я обещаю! Айсен…
Безнадежно. Открытые синие глаза были так же мертвы, как и остальное тело. Через несколько оглушающих ударов крови в висках веки юноши сомкнулись, и Фейран сдавленно выдохнул, убеждая себя не верить в жуткую догадку.
- Айсен…
***
Прочитав письмо Филиппа, Ожье не раздумывал, что ему делать и вовсе не из-за более чем выгодных предложений в нем в обмен на пустяковую услугу. И, как обычно говорят, был готов ко всему. Впечатлительностью торговец тоже не отличался, однако открывшееся зрелище едва живого истерзанного юноши и похожего на привидение Фейрана, так же как и вчера, и день, и неделю назад рядом с его постелью, обессилено опустившего на нее голову, но не отпустившего руки Айсена, - поколебало бы и самого закоренелого циника!
Лекарь молча наблюдал, как Ожье осторожно касается волос юноши:
- Малыш, как же так…
Ресницы затрепетали в ответ на прикосновение, и Фейран отвернулся, чтобы не видеть этого. Только услышал, как шепотом выругался Грие…
Как часто случается в жизни, то чего мы страстно желаем и ждем, становится лишь новым испытанием. К тому времени, как баржа добралась до порта, Айсен крохотными шажками вышел из летаргического, больше напоминающего смерть состояния, но о выздоровлении говорить пока не приходилось. Организм не принимал пищу, в желудке не задерживалось ничего, кроме пары глотков, и юношу рвало кровью. Сражаясь с последствиями тяжелого отравления - что самим ядом, что передозировки противоядием, Фейран старался не думать о других страшных симптомах, которые видел.
Не получалось. Хотя Айсен приходил в сознание все чаще, а не просто несколько раз открывал глаза, но ни на что окружающее не реагировал, и казалось, что даже если он и поправится физически, то разум к юноше уже не вернется. Пытаясь поймать застывший мутный взгляд запавших синих глаз, Фейран по-прежнему не мог уловить ни одного утешительного знака. Слабую реакцию и движение зрачков приходилось считать уже чудом… Что если остаток дней Айсен проведет, пребывая в таком подобии жизни, взирая на мир бессмысленным тусклым взором?
Конечно, нет ничего странного в том, что человек может не выдержать мук и сойти с ума. И в каком бы состоянии не остался Айсен, Фейран не станет любить его меньше…
Но видеть любимого таким было физически больно! Его мальчик должен быть счастлив, должен радоваться жизни, снова улыбаться, петь и задыхаться от желания! В его глазах должно купаться солнце, а не стынуть безжизненная пустота…
Фейран вряд ли отдавал отчет в том, что они перешли на корабль и в присутствии Грие, хотя указал, что необходимо забрать и сам перенес юношу на новое место, вновь занимая свою бессменную вахту подле него и в качестве врача, и в том числе, оттаскивая от края способом, доступным любому человеку. Он говорил с юношей, не уставая повторять запоздавшие признания в любви и просьбы о прощении, целовал тонкие руки, с которых медленно сходили следы пыток и холодные безответные губы, гладил виски и шептал безумные обещания…