Неотразимый - Бэлоу Мэри. Страница 27

– Как, Софи? – воскликнул он, показывая в улыбке свои крупные белоснежные зубы – ей всегда казалось, что они вот-вот превратятся в клыки. – У вас есть деверь, который владеет имением в Гемпшире, и брат, хотя и не джентльмен, но, говорят, достаточно богатый, чтобы только на карманные деньги приобрести весь Гемпшир. Может, настало время призвать одного из них на помощь вдове Уолтера?

А во время войны он обращался к ним с Уолтером «сэр» и «мэм» и при этом обязан был отдать честь или почтительно поклониться.

Она посмотрела на него с холодным презрением. Такой момент, конечно, может наступить – точнее, обязательно наступит, – но только когда она окажется в совершенно беспомощном положении. А это произойдет уже в следующий раз, внятно произнес ее внутренний голос. Но она не станет вовлекать Томаса в это грязное дело, к которому он не имеет отношения, если только у нее не будет иного выхода, а мысль рассказать обо всем Эдвину казалась ей просто чудовищной.

– Я тут случайно нашел еще одно письмо, Софи, – сказал Борис Пинтер, доставая его из кармана. – Оказывается, завалилось за ящик, а я-то думал, что уже вернул вам все письма. Можно только ужаснуться, когда подумаешь, что я мог его оставить в комнате, где его легко обнаружил бы новый жилец! Ведь он мог бы решить, что обязан предать это письмо гласности, не так ли? Вы действительно хотите приобрести все его письма, Софи, как последнюю память о старине Уолтере?

Он всегда приносил с собой по одному письму, передавал его в руки Софии и неотступно следил, чтобы она не уничтожила письмо до того, как заплатит. Первое письмо она прочла с начала до конца. Сомнений не было – оно было написано рукой Уолтера. Она испытала странное облегчение, не найдя в нем вульгарных выражений или шокирующих деталей. Только глубокую, романтичную нежность – она и не подозревала, что Уолтер способен на нечто, даже отдаленно имеющее отношение к поэтичности. Из содержания письма было непреложно ясно, что Уолтер был страстно, безответно влюблен. Она взглянула на имя, указанное в начале письма, на подпись Уолтера внизу. Последовавшие затем письма она уже не читала, а только бегло просматривала, чтобы убедиться, что это очередное письмо, написанное Уолтером.

– Я всегда питал глубокое уважение к старине Уолтеру, – в первый же свой визит заявил Борис Пинтер и с тех пор постоянно это повторял, – и к вам, Софи. Я знал, что вы не захотите, чтобы это письмо попало в чужие руки, поэтому принес его прямо к вам. В свете невероятной отваги его последнего поступка и благодарного поклонения всей нации было бы очень печально, если бы вдруг стало известно, что последние два года перед смертью он был… гм… изменял своей супруге.

Каждый раз он произносил одну и ту же речь, ухитряясь не упустить ни одного слова.

– Вы получите деньги, – сегодня утром сказала ему Софи. – Вы сказали, в течение одной недели? Вы получите их гораздо раньше, а сейчас уходите.

– Вы не предложите мне чашку чаю, Софи? Хотя я вас понимаю: узнать, что Уолтер предпочел вас кому-то другому, причем далеко не такому красивому, как вы. Можно только удивляться его дурному вкусу. Вы, конечно, отдаете себе отчет, что Четыре Всадника Апокалипсиса, как называл их старина Уолтер, вряд ли выразят вам сочувствие, если хоть одним глазом увидят такое письмо?

– Уходите немедленно, – тихо повторила она.

И через каких-нибудь пять минут, а может, и меньше в гостиной появился Сэмюел с карточкой Натаниеля и с просьбой принять его с Лавинией!

Они могли разминуться только чудом.

София нашла наконец ювелирную лавку, которую искала, привязала Лесси к столбику у двери и вошла в нее. Сначала она думала пойти в ломбард, но отказалась от этой идеи по двум соображениям. В ломбарде ей вряд ли предложили бы приличную сумму, кроме того, не стоило тешить себя напрасными надеждами: у нее не будет возможности выкупить жемчуг в будущем. Нет, его необходимо продать.

Через десять минут она вышла из магазина, отвязала нетерпеливо прыгавшую Лесси и кратчайшим путем направилась домой.

– Ну, Лесси, – оживленно спросила она собаку, когда они оказались на знакомых улицах в районе ее дома и она сняла поводок, – что же нам сказать Беатрис и Саре, да вообще кому бы то ни было, когда заметят, что на мне нет ожерелья, и спросят, где оно? Что я порвала нить и отдала ожерелье в починку? А сколько нужно времени, чтобы собрать жемчужины вместе? Что потеряла его, куда-то засунула и не могу найти? А долго ли обыскать мой дом с чердака до подвала? Что я забыла его надеть? Или что оно мне надоело? И я отдала его поносить Гертруде. Бедная моя Гертруда!

Лесси ничего не смогла ей посоветовать. Она была занята тем, что обнюхивала следы у чьей-то двери. София терпеливо дождалась ее, потом опять двинулась к дому.

– И как мне объяснить это? – тихо произнесла она, стягивая левую перчатку и чуть ли не с отвращением глядя на светлую, незагоревшую полоску у основания безымянного пальца, оставленную кольцом, которое она ни разу не снимала со дня свадьбы – до сегодняшнего дня. Как же она была наивна! Она думала, что получит за жемчуг гораздо больше. Рассчитывала, что у нее даже останется немного денег после оплаты нового требования. Но денег, которые она получила и за ожерелье, и за кольцо, только-только хватало на его покрытие.

Что ж, решила София, кто бы ее ни спросил, она просто скажет, что спустя три года настало время оставить позади и свой брак, и воспоминания о нем. Хотя нет, это прозвучит слишком бессердечно. Тогда она может сказать, что на нее накатывают болезненные воспоминания об Уолтере каждый раз, когда она видит это кольцо. Но такое заявление может показаться неприлично вызывающим.

Хватит ломать себе голову – она придумает, что ответить, когда ее спросят. Главное, сейчас она располагает требуемой суммой. Правда, больше у нее ничего не осталось, кроме каких-то пустяков, чтобы дотянуть до получения очередной пенсии. Но ее наверняка будет мало, чтобы расплатиться за очередное письмо.

Сколько же всего этих писем? Она и думать не думала, что Уолтер способен на такие обильные и красноречивые душевные излияния, с которыми он признавался в своей глубокой любви. София сильно закусила губы, пережидая, когда боль отпустит сердце… Но это означало, что Уолтера как следует не знали ни она, ни другие люди из его окружения. У нее самой не возникло ни тени подозрения о его любовной связи, хотя из писем было понятно, что она развивалась в течение двух лет до его гибели – в течение тех самых двух тяжелых лет, когда она со своей стороны так тщательно соблюдала условия их с Уолтером соглашения.

Она даже чувствовала легкую вину из-за увлеченности Четырьмя Всадниками, которую разделяли с ней почти все жены военных. А тайная любовь к Натаниелю Гаскойну определенно ее тревожила, хотя она запрещала себе называть это любовью и строго следила за своим поведением, не допуская с ним ни малейшего кокетства.

И оказалось, что все это время Уолтер сгорал от безответной страсти, которую изливал в своих письмах. И что его чувственная страсть превратилась в навязчивую идею, может, оттого, что он не мог ее удовлетворить, он ни на минуту не забывал о предмете своей любви, а между тем таскал за собой Софи, свою верную старушку, куда бы ни перемещалась армия Веллингтона.

– Иногда, Лесси, – обратилась София к собаке, которая трусцой бежала впереди нее и без напоминания поднялась на свою лестницу, – кажется, меня так распирает от злости, что я вот-вот взорвусь. Уф! Ну вот, все прошло. Больше нельзя так волноваться, Софи, держи себя в руках! – И она приветливо улыбнулась Сэмюелу, который открыл ей дверь, гадая, слышал ли он, как она разговаривала сама с собой на крыльце.

Но какой бы порой заманчивой ни казалась Софии мысль о вечном забвении, когда ее перестали бы мучить все тревоги, София страстно хотела жить.

Сопровождаемая задыхающейся Лесси, она легко взбежала по лестнице, на ходу развязывая ленты капора, радуясь, что сможет расплатиться за последнее письмо. В прошлом году Пинтер принес всего два письма, в этом году – уже два. Может, он распределил их по годам, скажем, по два письма в год. Тогда она может рассчитывать на спокойную жизнь в течение нескольких недель или даже месяцев. Вряд ли он появился бы так скоро со вторым письмом, если бы вчера вечером его не разозлили друзья Софии.