У дьявола в плену - Рэнни Карен. Страница 34

Давина не собиралась терпеть такое поведение Маршалла. Теплый утренний ветерок трепал волосы Давины. Вообще-то ее любимым временем года была зима. Возможно, потому, что с самого детства она была очарована сказками о зиме и помнила легенду о колдунье, которая символизировала стужу и могла превращать людей в камень.

Весну, как правило, предпочитали изображать в виде юной девушки с цветами в волосах, а зиму – как злую старуху с уродливым лицом и бледной кожей. Но из этих двух времен года для Давины зима тем не менее была более привлекательной.

Зимой природа кажется мертвой, но на самом деле она в ожидании. Для того, кто внимателен, везде заметны признаки жизни: там, где подтаивает снег, сразу же пробивается зеленая травка, и лед взламывают отчаянные первоцветы. Закат зимой всегда более эффектен, словно природе, понимающей, как скучен ландшафт, нужны краски, чтобы оживить его. Все цвета радуги – голубые, алые, зеленые – сливаются воедино, щедро окрашивая небо, а закат не спешит покидать землю, будто посылая людям свой прощальный привет.

Но сейчас было лето, и она не обращала внимания на рассвет, потому что торопилась в Египетский дом.

Она немного задержалась перед входом во двор, надеясь, что Маршалл увидит ее из окна своего кабинета. Но гам ли он? Или предпочитает прятаться от нее?

Она вошла в дом. На этот раз она не удивилась, что дверь не заперта. Кто посмеет нарушить священное одиночество Дьявола из Эмброуза? Никто, кроме его жены.

Она простояла с минуту в окружении всех этих несметных сокровищ прошлого. Вез всякого труда она могла представить себя в Древнем Египте. Какой была бы ее жизнь в те времена? Вышла бы замуж за богатого и знатного человека? Или довольствовалась бы положением служанки? Осудило бы ее общество Египта за ее любопытство? Или она сама признала бы это общество недостойным своего внимания? Может, и в Египте ее поведение посчитали бы скандальным?

Она положила руку на каменную ступню какого-то фараона и удивилась своей храбрости. В Древнем Египте это, без сомнения, было бы достаточным поводом, чтобы убить ее. Это был вызов, бравада, хотя это была лишь статуя.

– Маршалл?

Он не появился. Возможно, он ждет, что она уйдет. Что ж, в таком случае ждать ему придется долго.

Она походила среди древностей и остановилась возле застекленной витрины с масками. Одна из них была выполнена из кованого серебра. Другая была сделана из гипса и расписана красками, не поблекшими за много веков.

Остановившись внизу лестницы, она снова окликнула Маршалла. Он не отозвался, и она, поднявшись наверх, вошла в его кабинет. Все было так же, как вчера, только в углу комнаты появился маленький саркофаг из керамики, размером не больше ребенка. На его крышке были видны остатки тростниковой циновки. Давина осторожно обошла саркофаг. У нее не было абсолютно никакого желания заглянуть внутрь. Что, если она обнаружит завернутое в ткань тело ребенка?

Точно так же она поступила, наткнувшись на еще одно, видимо, ценное, приобретение Эйдана Росса – открытый саркофаг, демонстрирующий мумию. Она даже постаралась вообще не смотреть в ту сторону и притвориться, что ей все показалось. Эти трофеи не столько пугали ее, сколько вызывали отвращение.

Разве современный человек вправе нарушать покой египтянина, почившего с миром на родине?!

Другое дело, когда Эйдан привозил домой мебель, статуи и артефакты.

Она уселась за письменный стол Маршалла. Нащупав в кармане платья очки, она нацепила их на нос и достала из ящика вчерашний папирус.

Потом она вынула из пенала с письменными принадлежностями перо и начала тщательно копировать символы с папируса на восковую дощечку, обнаружив, что это отличный способ изучить иероглифы.

Она была настолько поглощена своим занятием, что не слышала, как подошел Маршалл.

– Вам известно, что у вас такие длинные ресницы, что они упираются в стекла очков?

Она положила перо и подняла на него глаза.

– Из ваших уст это прозвучало как упрек, – сказала она.

Он не ответил, а лишь наклонился через стол и поцеловал ее в нос. Она заморгала, а потом сосредоточилась на лежавшем перед ней папирусе.

– Вы обратили внимание, с каким изяществом нарисованы эти цветы лотоса? В них столько великолепия! Все эти лепестки выполнены в одинаковой манере, но каждый из них выглядит уникальным.

Он обогнул письменный стол и сел на стул рядом. Ей, наверное, надо было бы освободить его стул, но в данную минуту она не чувствовала себя особенно доброжелательной. Или слишком вежливой.

Ведь существовала проблема миссис Мюррей.

– Вам известно, что египтяне использовали навоз крокодилов, чтобы предотвратить рождение нежелательных детей?

– Нет. – Он был явно поражен.

– А знаете, что римский император Калигула украл доспехи Александра Великого из его гробницы?

– Нет.

Другого слова он не собирается произносить?

– Он приказал построить из лодок мост через Неаполитанский залив и ездил по нему взад-вперед на коне. На нем были те самые доспехи, и он, несомненно, воображал, что он более велик, чем Александр.

– А вам, Давина, известно, что вы используете свои знания в качестве щита? Когда вы огорчены, вы начинаете перечислять самые невероятные факты. Думаю, мне придется заглянуть в библиотеку вашего отца.

– От нее ничего не осталось, – сообщила она, осторожно снимая очки. – О! Книги остались, но комнаты нет. То есть я хочу сказать, что нет дома. Он был продан вскоре после смерти отца. Не было никакого смысла оставлять его себе. Теперь я об этом жалею. Всегда должно быть место, которое ты можешь называть своим домом, место, где хранятся твои воспоминания.

Она оглядела кабинет.

– Не такое, как это. Здесь живут воспоминания чужих людей, а не ваши. Здесь нет ничего, что напомнило бы вам об улыбке вашей матери, о ваших первых достижениях, о чем-то таком, что сделало вас счастливым или чем вы гордитесь.

– Вы всегда настроены так философски?

– Полагаю, что и вы поступаете так же. – Она внимательно на него посмотрела. – Но вы не любите делиться своими мыслями. Или намеренно исчезаете надолго, чтобы никогда не было возможности поделиться ими.

Он ничего не ответил, но откинулся на спинку стула и молча смотрел на нее.

В первый раз за все время она заметила, что он выглядит усталым. Глаза покраснели, на лице появились морщины, которых не было несколько дней назад.

– Что выделали прошлой ночью? – спросила она. – Кроме того, что избегали меня?

Ответа снова не последовало.

– Вы всегда пребываете в мрачном настроении, Маршалл, но сегодня – особенно. Выражение вашего лица заставляет меня думать, что ваши мысли не очень-то приятны.

– Придется следить за выражением лица.

– На вашем месте я не стала бы этого делать. Продолжайте исчезать. У вас это очень хорошо получается. А еще лучше – прятаться.

Она улыбнулась, но знала, что в ее словах звучало осуждение.

– Возможно, мне следует думать, что вы бросаете мне вызов. Наверное, я должна себя спросить: как мне сегодня ублажить Маршалла? Как заставить его улыбнуться?

– Я ценю ваши усилия, Давина, но, поверьте, в них нет необходимости.

– О! Я это уже поняла, Маршалл. – Она опять улыбнулась. – Однако признаюсь: я очень часто о вас думаю.

Зачем она это ему сказала? Но ведь он был ее мужем.

– Я могу предложить вам большое число тем, на которых вам лучше сосредоточиться, чем на моей персоне, Давина.

Она покачала головой, словно отметая его слова.

– Чепуха, – сказала она беспечно. – Я молодая жена, а женам положено думать только о своих мужьях. Во всяком случае, хотя бы короткое время. Я не сомневаюсь, что со временем я стану уделять больше внимания украшению Эмброуза или стану экспертом в составлении ежедневных меню. А возможно, как ваша мать, займусь садом.

Ее ответ его развеселил.

– А может быть, я не найду ничего более привлекательного, чем ваш кабинет. – Она подперла подбородок кулаком в ожидании хоть какой-либо реплики с его стороны.