Обещание весны - Бэлоу Мэри. Страница 16

— Четырнадцать.

— Ладно, ладно. Я рад, что ты вернулась, Грейс. Ты довольна своим мужем? Мне он кажется очень уж молодым. Но, по-моему, он привязан к тебе.

— Да, — согласилась Грейс. — Я была очень счастлива с ним весь этот год.

На следующее утро лорд Поли спустился вниз попрощаться с уезжающими. Он стоял, опираясь на свою трость и отказавшись от поддержки как своего камердинера, так и Мартина. Старик поцеловал внучку и пожал руку Перигрину.

— Возможно, вы будете чувствовать себя достаточно хорошо, чтобы навестить нас в будущее Рождество, сэр, — сказал Перигрин. — Мы были бы вам очень рады.

— Я хотел бы побывать на могиле сына, прежде чем умру, — ответил лорд.

— До свидания, папа. — Грейс протянула отцу руку. — Я надеюсь, что ты приедешь.

Он не обратил внимания на ее жест и сказал, глядя ей в глаза:

— Мне нравится, какой ты стала, Грейс. Я горжусь тобой.

Она опустила руку и посмотрела отцу в глаза.

— Папа! — Грейс положила руки ему на плечи. — О, папа, я не хотела бы разочаровывать тебя. Но я никогда не чувствовала себя виноватой из-за Джереми. Может быть, я совершила ошибку, но сын не был ошибкой. Как можно считать ошибкой живое существо, ребенка? Я никогда не пожалею о том, что родила его, хотя он был со мной так недолго. И я никогда не переставала любить тебя. Никогда, папа.

Она поцеловала его в щеку, быстро обняла и отвернулась.

Перигрин стоял рядом с Грейс и внимательно наблюдал за тестем, готовый оказать помощь, если понадобится. Потом он проводил жену к карете, сел рядом и крепко сжал ее руку. Тем временем снаружи произносили последние слова прощания, и наконец Присцилла тоже оказалась в карете, прижимая к глазам большой носовой платок своего отца.

Перигрин почувствовал, как щека Грейс коснулась на несколько секунд его плеча, но жена не прильнула к окошку кареты, как это сделала, несмотря на слезы, племянница, чтобы в последний раз взглянуть на своих родных. Перигрин еще крепче сжал руку Грейс.

Присутствие Присциллы почти не оставляло ее спутникам времени на переживания и не давало никакой возможности поговорить о чем-то сугубо личном. Даже когда они два раза останавливались на ночь в гостинице, Перри и Грейс не удавалось побыть наедине друг с другом. Горничная Грейс была с ними; она путешествовала вместе с камердинером Перри в карете, которая везла багаж, и могла бы спать в одной комнате с Присциллой, однако дядя и тетка решили, что безопаснее и приличнее будет, если в одной комнате с племянницей разместится Грейс.

Перигрин провел две беспокойные и одинокие ночи, ворочаясь без сна и удивляясь тому, как это крепко и хорошо спалось ему одному до женитьбы. Кровать казалась неудобной, огромной и холодной. Просто непонятно, почему мужчина так легко привыкает к супружеской жизни, думал Перри, и почему другой человек становится так быстро необходимым для душевного покоя.

На вторую ночь, убедившись, что вообще не уснет, сколько бы он ни ворочался с боку на бок и ни взбивал со злостью подушки, Перри лег на спину, закинул руки за голову, сплетя пальцы, и принялся думать о собственной жизни.

Он прожил год в браке, в который вступил поспешно и без особых размышлений. Он любил Пола, ему нравилась Грейс и потому чувствовал необходимость позаботиться о ней. Узнав историю ее жизни, он проникся глубоким уважением к женщине, существование которой казалось ему скучным, и понял, что это спокойное достоинство давалось ей нелегко, что перед ним женщина с необычайной силой характера.

Подарил ли он ей покой, который намеревался дать? Несколько недель назад Перри ответил бы на этот вопрос утвердительно. В их браке не было большой страсти, они не поднимались, так сказать, на вершины экстаза. Но существовали радости взаимного общения и привязанность, неизменное дружелюбие, уважение и удовлетворявшие, как он верил, обоих сексуальные отношения, хотя Грейс никогда не говорила ему об этом.

Нет ни малейшего сомнения в том, что брак этот ему лично принес гораздо больше, чем Перри мог предполагать в самых смелых мечтах. Его дом, в котором он всегда проводил много времени и который так любил, превратился в настоящий семейный очаг под спокойным и энергичным руководством Грейс. И стал очень красивым и уютным — таким, о каком только может мечтать любой мужчина.

Его соседи, к которым он всегда относился доброжелательно и обществу которых искренне радовался, за год сделались его друзьями. С немалым удивлением Перри осознал, что за этот год он в их глазах превратился из симпатичного юнца во взрослого мужчину, ровню им. И ему по сердцу была такая перемена.

Он любил Грейс теперь гораздо больше, чем в начале их брака. Ему с ней было так хорошо, что большую часть времени Перри даже не воспринимал жену как самостоятельную, отдельную от него личность. Он мог обо всем говорить с ней, жаловаться ей, смеяться вместе и был уверен в жене как в самом себе.

Кроме того, Грейс стала просто необходима ему по ночам. Перри всегда было приятно смотреть на нее, и, делая ей предложение, он ни секунды не сомневался в том, что жена непременно разделит с ним супружеское ложе. Но не ожидал, что в этом смысле Грейс окажется для него столь же привлекательной, как и внешне. Перри занимался с ней любовью гораздо чаще, чем могло бы считаться нормальным после целого года совместной жизни, и в эту вторую ночь особенно остро ощущал в постели свое одиночество.

Перигрин считал, что брак его был очень удачным. Вот именно, был. Теперь он не уверен, что брак таким и остался. Не уверен, что несколько недель, проведенные в Пангем-Мэнор, не отдалили от него Грейс. Перри не хотел думать об этом. Он испытывал тошноту, когда такая мысль посещала его. Но как не думать, если лежишь вот так без сна, один, в холодной постели?

Перигрин одобрял их приезд в родной дом Грейс. Он понимал, что, когда Пол увез ее оттуда, прошлое как бы отодвинулось. Но оно не исчезло. За внешними обстоятельствами жизни Грейс скрывалось слишком много горя, боли, гнева, тоски, непонимания, страха. Он мог бы прожить с Грейс всю жизнь в полном и мирном благополучии. То была бы разумная и счастливая жизнь. И все же в ней оставалось бы это нечто. За год, проведенный с женой, Перигрин узнал, что восхищавшее его спокойствие в глазах Грейс вовсе не было спокойствием. То была смерть. Она обрекла на смерть все сильные чувства, переживания, когда уехала с Полом из родного дома.

Грейс должна была ожить снова. Это было необходимо. И потому он рискнул уговорить ее на эту поездку к родным, хотя и не был до конца уверен в том, что его надежды оправдаются. С чисто внешней стороны их визит казался вполне успешным. И отец Грейс, и Мартин, и Этель, по всей видимости, рады были ее приезду; они приложили все усилия держаться по отношению к вернувшейся более чем просто корректно. Грейс отвечала тем же. Но Перри не верил, что хоть один из членов семьи высказался с полной откровенностью о тех тяжелых событиях. Лорд Поли начал склоняться к этому незадолго до их отъезда и в последние минуты, казалось, был готов к примирению. Однако достаточно ли этого?

Хорошо или плохо, что Грейс посетила могилу сына? Хорошо или плохо для нее самой? Это невозможно понять. Она чувствовала себя несчастной несколько дней после этого, но никто, кроме Перри, не заметил ее состояния. Во всяком случае, ни один из членов семьи не сказал о ее посещении кладбища ни слова.

Но Грейс по-прежнему была несчастной. Подавленной. Напряженной, как тетива лука. Эта напряженность снова сделала жесткими черты ее лица, и оттого ее красота словно бы исчезла, как это было все пять лет, которые она прожила в доме брата-священника. Возможно, ей необходимо было пройти через это, чтобы окончательно и навсегда вернуться к жизни. Вернуться к нему, Перигрину. Он этого не знал. Но страх поселился в его душе. Грейс перестала говорить с ним доверительно.

Разумеется, жена разговаривала с ним. Не будь целый год ее постоянным собеседником, Перри, может, и не заметил бы, что Грейс снова ушла в себя. Вечером, накануне отъезда в Лондон, они гуляли в парке и несколько минут веди самый банальный разговор.