Или все, или... - Брукс Хелен. Страница 22

– И это ничего не будет значить? – пробормотала она едва слышно, погружаясь вслед за ним в непроглядный мрак.

– Конечно, кое-что это будет значить. – Он обхватил ее лицо ладонями, его глаза смотрели требовательно, и гнев постепенно исчезал из них. – Это будет значить очень много, но разве ты не понимаешь, что мы не станем притворяться друг перед другом? Ты – жертва одержимости своей матери сказкой под названием «любовь»…

– Нет, не хочу больше слушать! – воскликнула она дрожащим голосом и отшатнулась. Все было не так, он выворачивал все наизнанку, а она не могла найти слов, чтобы объяснить…

– Тсс, тише. – Он привлек ее к себе и поцеловал в дрожащие губы. – Такая сердитая, такая храбрая и такая красивая, – проговорил он ласково, и Джоанна не смогла оттолкнуть его. Один миг он был воплощением гнева, следующий – неистово нежен. Джоанна не могла его понять, не находила ключа к тому, что происходило в его голове, но, возможно, в этом и не было надобности – до тех пор, пока ему неведомы ее истинные чувства. Однажды он увлечется кем-нибудь еще, прекратит преследовать ее и, раскланявшись, удалится…

Хок помолчал и задумчиво спросил:

– Ты все еще требуешь от меня выполнения обещания?

Его голос был чересчур сухим, и Джоанна поняла, что он догадывается, до чего ей хочется сказать «нет». Она кивнула.

– Жаль. – Он наклонился и поцеловал ее в кончик носа. – Очень жаль… – добавил он беспечно и, обняв ее за талию, повел дальше по дорожке.

– Я первый, кому ты рассказала о своей матери?

Его глубокий хрипловатый голос был лишен каких бы то ни было эмоций, а выражения его лица Джоанна не могла разглядеть, чтобы сообразить, какой следует дать ответ, поэтому ответила правду:

– Да.

– Для меня очень много значит твое доверие. – Он остановился, повернул ее к себе лицом и, заключив в кольцо своих рук, взглянул чрезвычайно серьезно, так что у Джоанны разбежались все мысли. – Хорошо, что ее больше нет, потому что мне было бы трудно не дать воли рукам, но… я рад, что ты мне рассказала.

«Нет, не надо, не делай этого со мной!» Она посмотрела на него огромными, широко раскрытыми глазами, в которых отражалось смятение. С его гневом она сумела бы справиться, с пылким влюбленным… возможно, ведь его сдерживал бы расчетливый бизнесмен. Но его нежность, деликатность – это было нечто другое. Разрушительное…

– Идем. – Они пошли дальше, в углу его рта застыла усмешка. – Не будем останавливаться, мой пугливый маленький Олененок, потому что, когда ты так смотришь, меня тянет сделать то, чего я не делал ни разу в жизни.

– Что же это? – нервно спросила Джоанна.

– Нарушить слово.

На следующее утро они направились на юг, в Прованс. По пути перекусили только что пойманным крабом в живописной рыбачьей деревушке на побережье.

Днем гуляли по главному городу Прованса, Экс-ан-Провансу, и посетили старинный собор, хотя Джоанна не видела ничего, кроме сопровождавшего ее высокого темноволосого мужчины. Помимо своей воли она влюблялась все сильнее, и это ужасало ее, наполняло каждый миг сладкой горечью.

Уже вечерело. Они шли по аллее, опоясывающей парк, когда Джоанна заметила двух ребятишек, которые, прижавшись носами к витрине, наблюдали, как механический Санта-Клаус нагружает игрушками свои санки. Мальчуганы восторженно смеялись, их мать, терпеливо стоявшая рядом, с улыбкой смотрела на румяные личики. Когда Джоанна и Хок проходили мимо, она кивнула им, а они кивнули в ответ, и Джоанна почувствовала, что бледнеет.

– Что случилось?

Она не думала, что Хок заметил что-то, и постаралась ответить бодрым голосом:

– Ничего. А почему вы спросили?

– Что-то в этой сценке расстроило тебя. Почему? – Он резко остановился и, заглянув ей в глаза, повторил настойчиво: – Почему, Джоанна?

– Не понимаю, о чем вы говорите. – Довольно с нее душераздирающих откровений, ведь завтра он снова уедет, и, скорее всего, надолго, а ей так хотелось сохранить об этих выходных только самые приятные воспоминания…

– Нет, понимаешь. – Он не собирался отступать, о его решимости добиться ответа свидетельствовали прищуренные глаза, жесткая складка губ. – Дело в детях? Или…

– Нет, дети тут ни при чем, – по возможности спокойно ответила она, испугавшись, как бы он не подумал после рассказанного ею вчера, что любая картина семейного счастья заставляет ее страдать. – Они очень милые, и их мать тоже.

– Что же тогда? – мягко настаивал он. – Скажи, я хочу знать.

– Просто я не люблю Рождество. – Она хотела пойти дальше, но он удержал ее за руку и снова повернул к себе лицом. Брови его были сурово сдвинуты.

– Когда я прошу рассказать, значит, мне это важно, – сказал он твердо. – Ты не ответила. Объясни.

– Извини, Хок, я не хотела тебя обидеть, но… что я должна объяснить? – протянула она, пытаясь скрыть панику, вызванную его настойчивостью. – Что тут особенного, если я не люблю Рождество? Множеству людей на свете оно только причиняет головную боль, все больше становясь коммерческим предприятием.

– Но ты – не множество людей, – возразил он. – Ты – это деревенский домик, крытый соломой, с розами на крылечке и толстыми полосатыми кошками, жареные каштаны, и горящие поленья в очаге, и снеговики, и паучки в паутине, и сотня прочих вещей. – Он замолчал, его лоб разгладился, синие глаза прояснились. – Почему именно ты не любишь Рождество? И не отделывайся от меня всякой чепухой.

Она беспомощно смотрела на него и внезапно почувствовала, как к горлу подступают рыдания. Нет, только не это, яростно сказала она себе. Это поставит их обоих в неловкое положение, тем более что нет никаких причин для слез – ну просто он сказал что-то милое… Правда, может быть, он имел в виду, что она скучна и предсказуема? Но как он выразил это…

– Ну же, Джоанна?

Его голос был очень мягким, она же, чтобы заглушить эмоции, которые причиняли ей физическую боль, проговорила резко:

– Просто в детстве для меня Рождество всегда было тяжелым испытанием. Детдом очень старался, но семью он не мог заменить.

Когда Джоанне исполнилось девять лет, ее мать вторично развелась, и детский дом сделался ее постоянным местом жительства. И тогда Джоанна изведала одиночество в полной мере. Ее вернули в детдом за две недели до Рождества. Джоанна чувствовала себя растерянной и подавленной, оттого что вызвала гнев матери. Она проплакала несколько ночей, страстно желая увидеть ее хотя бы мельком. Когда настал рождественский Сочельник, его чудо и тайна, несмотря на все ее горе, все же подействовали на Джоанну, и она твердо поверила, что мама обязательно придет. Она до сих пор не понимала, что внушило ей эту уверенность, – но одна только мама способна все поправить, и разве могла она не прийти на Рождество? И вот она ждала, ждала… Длинный день неумолимо близился к концу, а она все сидела на подоконнике и смотрела в снежную темноту до тех пор, пока воспитательница не увела ее в постель. С матерью она увиделась только в марте…

– Не надо смотреть так. – Его голос вырвал Джоанну из черной глубины воспоминаний и вернул в настоящее, одинокая детская фигурка пропала, и Джоанна увидела перед собой лицо Хока.

– Как? – выговорила она с трудом.

– Словно ты потерпела поражение. Забудем этот разговор. Я не хочу, чтобы он испортил остаток наших выходных. – В следующий миг он обхватил ее за талию и повел к машине. – Сейчас мы слетаем поужинать – я знаю тут одно место. А потом я доставлю тебя домой, чтобы ты успела еще до полуночи выпить свое вечернее какао и улечься под одеяльце, – произнес он шутливо.

– Слетаем? По воздуху, ты хочешь сказать?

– А разве летают каким-то другим способом? У одного моего приятеля здесь поблизости есть частный аэродром, я предупредил его, что сегодня вечером арендую самолет, – невозмутимо заявил Хок, так, словно предлагал зайти к кому-то на чашку кофе. – У меня есть права пилота, если тебя это волнует. – И он насмешливо поднял брови, наслаждаясь ее удивлением.