Мой слишком близкий друг - Алюшина Татьяна Александровна. Страница 42

– Знаешь, – решила признаться я ему, тоже тихим голосом не нарушая гармонии в музыке наших признаний, – я никогда никому, ни одному мужчине не признавалась в любви, даже Виктору. У меня не возникало желания и потребности произнести им эти слова. А теперь я точно знаю почему. Потому что давно, наверное, всю жизнь люблю только тебя. Я тебя люблю, Дмитрий Рубцов.

– Я люблю тебя, Марта Галант, – наклоняясь ко мне, прошептал Митя, очень нежно и коротко поцеловал в губы и вдруг откинулся назад на подушку и со всей серьезностью озабоченным голосом заявил: – Левку кондрашка хватит.

– При чем тут Левка? – не поняла я, подивившись такой резкой перемене.

– Да ты что? – снова перекатился на бок Митя. – Сестра друга – это табу! Особенно младшая сестра друга! Это категорически запрещенная девушка!

– Что за глупость, почему? – удивилась я такому заявлению странному.

– Потому что она ребенок, сестра, с детства. Потому что пацаны друг про друга много знают и многое прошли вместе. В том числе и девиц разных и ситуаций сексуальных, и то, что дозволено со всеми остальными девушками и женщинами, не дозволено с сестрами друзей!

– Чушь какая-то! – возмутилась я.

– Тебе не понять, – усмехнулся Митя. – Это такое мужское братство. И потом, я помню тебя маленькой, ты всегда была худенькой, миниатюрной, тебя вот и в клуб пускать не хотели, не выглядела ты на восемнадцать. Я тебе коленки йодом мазал и видел твою попку, когда ты с велика навернулась, и все детство твое рядом был, ты мне как сестренка младшая. Это инцест какой-то. Это запрещено, понимаешь? Мужские правила.

– А, по-моему, Левка только обрадуется, что мы вместе, – предположила я и вдруг перепугалась мысли, которая посетила меня незванно, даже села на кровати и прикрыла грудь одеялом: – Митя, а мы вместе?

– Иди ко мне, – протянув в мою сторону руку, позвал он меня.

Я послушно придвинулась, попадая в его объятия, он поцеловал меня в висок и переносицу, поправил у меня на спине одеяло, прикрывая повыше, погладил по голове и только тогда ответил:

– Мы всегда были вместе, разве ты не заметила?

– Митя, я ведь плохая спутница, я не смогла защитить собственного ребенка, – решила предупредить я.

И вдруг меня прорвало. Так неожиданно, так резко! Я заговорила, не замечая, что слезы текут по лицу, рассказывала. Как вернулась домой и зашла в эту проклятую открытую дверь… – все, до самого конца.

– Так что ты подумай, нужна ли я тебе такая, и глупая и виноватая, опустошенная воспоминаниями, – предупредила я Митю.

– Всякая нужна. Это мы с мужиками, братьями да папаней твоим, не сильно умные и сильно виноватые в этой ситуации.

Я не смогла ему ответить, заснула.

Мы провели незабываемую неделю в Довиле. Ходили в водолечебницу на всяческие процедуры, брали уроки по верховой езде на знаменитом Довильском ипподроме. Гуляли вдоль пляжей, придумывали всякие пикники на шезлонгах, укутанные в пледы с горячим глинтвейном и закусками, у самой кромки моря под громкие крики чаек и плеск волн, Митя баловал меня своими невероятными блюдами, а все оставшееся время мы не вылезали из кровати. Это были потрясающие семь дней! Мы обнаружили, что нам так многое нужно рассказать друг другу, поделиться своими воспоминаниями, историями, что у нас огромное количество одинаковых пристрастий и интересов.

Мы вступили в заговор с целью введения в неведение моих родных, только по прошествии этой самой потрясающей недели оповестив их о моем выздоровлении, сохранив эти семь дней только для себя. Поэтому по телефону с мамой и всеми, кто звонил и интересовался моим состоянием, разговаривал Митя, уверяя, что я иду на поправку и у меня заметный прогресс.

Ну, не соврал же! Ну, недоговорил, но не соврал.

А иначе случилось бы то, что случилось, когда они узнали правду – немедленно прилетай домой, или мы всем скопом прилетим к тебе, а это знаешь какие деньги!

Домой надо. Восстановиться на работе, войти в нормальную жизнь. И родные на самом деле заслуживают моей огромной благодарности и любви и душевного отдохновения от пережитой всем кланом трагедии.

Ночь перед отъездом мы не спали. Не могли тратить ее на сон, оторваться друг от друга были не в силах: то нежно, то страстно занимаясь любовью, то разговаривали тихими голосами, то целовались и не могли остановиться.

– Марта, мы показывать сразу твоим, что мы вместе, не будем, ладно, – с нотками извинения в тоне, огласил свой план Митя. – Сначала я должен поговорить с Левкой.

– В уголок, что ли, его отведешь? – посмеивалась я над его чрезмерной заботой о нервной системе моего братишки.

– Ты что, это так не делается, – слегка возмутился Митя, – надо сесть вдвоем за хорошим ужином и рюмочкой и по-мужски поговорить. Потом он попробует мне набить морду, а я дам ему разок до нее дотянуться, потом мы замиримся и допьем, что осталось, и поедем к тебе, где охмелевший Левка толкнет разрешающую речь.

– В том смысле, что благословит? – не прониклась я должным образом важностью оглашенной процедуры. – Мальчики, у вас какие-то очень странные правила жизни.

– А куда деваться, – горестно вздохнул Митя и полез целоваться.

В аэропорт встречать нас приехала целая толпа моей любимой родни. Меня сразу заграбастали в объятия, Митю обхватили чьи-то другие руки, нас передавали для обниманий и целований радостных из рук в руки по кругу, и в конце сумбурной, шумной и радостной встречи так и совсем разъединили. Я и слова Мите сказать не успела, как меня затолкали в чью-то машину и объявили, что все мы едем в Большой дом, где уже накрыты праздничные столы. А по приезде в поселок выяснилось, что Мити нет.

– Я его к дому подбросил, – объяснил радостный Левка. – Ему по дороге позвонил заместитель, что-то у них там в ресторане без Димыча кувырком пошло. Он же из-за тебя все дела задвинул, хотел помочь, а бизнес без присмотра, сама знаешь.

Я не знала, я бизнесом не занималась, но мне стало грустно и как-то совсем пусто без него, но пришлось улыбаться и общаться с любимой родней.

На следующий день меня, уже меньшей толпой – мама, Майя, Игорь, Иван и Левка с Мариной – торжественно ввели в мою переделанную новым ремонтом квартиру. Я впечатлилась. И расхваливала Ивана и всех участников ремонта. Квартира на самом деле преобразилась сильно. Теперь вместо алькова была сделана полноценная маленькая спальня за раздвижными дверьми, с большой кроватью и удобными функциональными встроенными шкафами, полностью изменена большая комната: другие цвета, другое расположение мебели, а значит, и движения в ней. Прихожую вообще не узнать, стала визуально еще больше, и кухню изменили. А патио сделали гораздо более серьезным, с раздвигающейся маркизой-навесом, добавилось высоких растений, и стол больше стал.

Да все здорово сделали. Я благодарила от души долго и проникновенно. Мы отметили французским вином и устрицами, привезенными нами с Митей, можно сказать, новоселье, и мне торжественно вручили ключи от нового замка. Мама порадовала, что они с Надей, Митиной мамой и Майей почистили все мои вещи в специальной чистке, навели полный идеальный порядок в них и в моей обуви, в документах.

Тоже здорово. Я провожала их всех, целовала, махала рукой, благодарила… и, закрыв за ними дверь, с неприятным холодком в сердце подумала, что мне предстоит здесь спать и как-то жить дальше.

Митя звонил каждый день. Но как-то сразу, с первых наших фраз, получилось так, что мы оба обходили стороной разговоры о нас, о том, что было во Франции, о планах, которые мы строили. Не говорили слов любви и не произнесли хоть намека на интимный подтекст или шутку. Я рассказывала о том, какой великий подарок сделали мне родные: ремонт в квартире, и о том, как встретили меня на фирме, и что со следующей недели я уже выхожу на работу, правда, пока не в качестве начальницы отдела. Мите пришлось срочно вылететь в Питер, и он делился трудностями и мелкими неприятностями, возникшими там в его ресторане, и что ему придется задержаться, чтобы подобрать нового повара. И мы замолкали, не зная, как прощаться, и я чувствовала обиду на него за эти нейтральные разговоры и непонятное молчание о самом главном, а он… не знаю, что он!