Черный лед - Стюарт Энн. Страница 60

Прозвучал второй приглушенный взрыв, и от яркой вспышки в комнате шарахнулись тени. Он вновь смог увидеть ее лицо, настолько тревожное и неуверенное, что ему опять захотелось ее поцеловать.

— Что это было?

— Гостевой домик. Они превосходно информированы и знают, что именно там ты должна была находиться. Надеюсь, их стало еще на одного меньше, но утверждать это не могу.

— Гостевой домик горит? — вскрикнула Хлоя, бросаясь к окну. — Там все, что я берегла…

Он поймал ее за запястье и оттащил в тень. Моника и ее наемники наверняка распределились вокруг дома и наблюдают за окнами, высматривая признаки чьего-либо присутствия. Малейшего движения будет достаточно.

— Планы меняются, — произнес он. — Я должен уйти.

Она уставилась на него, не понимая:

— Ты должен уйти? Ты меня покидаешь?

— Ты только стеснишь меня. Пока я буду охотиться на них, ты должна прятаться. Будет лучше, если мне не придется в это время беспокоиться еще и о тебе. Если у меня все получится, я за тобой вернусь.

— А если нет?

— Тогда, моя радость, прощай. Я отправлюсь прямиком в ад и не рассчитываю тебя там встретить, — горько пошутил он.

— Значит, мы не расстанемся.

Чего-то подобного он и ожидал. Хлоя была полностью одета, за исключением обуви, на лице застыло знакомое упрямое выражение, и он знал, что у него есть одна, и только одна, возможность сберечь ее жизнь.

В затемненной спальне ему было достаточно легко незаметно достать то, что он припрятал здесь раньше. Он знал ее лучше, чем она сама, знал, что она будет протестовать, и был достаточно безжалостен, чтобы сделать то, что нужно было сделать. Он подступил к ней во тьме, и в первый раз она не вздрогнула, не отступила. Она бы поцеловала его, если бы он попросил, она бы сняла одежду и вновь легла в постель — и как же он хотел, чтобы все в жизни было так просто! Но нет, не было.

— Прости, любовь моя, — пробормотал он, погладив ее по щеке. И прежде чем она сообразила, что происходит, он одним движением залепил ей рот клейкой лентой, а когда ее руки взметнулись, чтобы оттолкнуть его, поймал их и обмотал веревкой. Теперь она уже боролась в полную силу — но он был гораздо сильнее и больше и быстро связал ее, опрокинув на пол, не обращая внимания на то, как она выкручивалась. Ему не было необходимости глядеть ей в глаза, он и так знал, что в них бушует ярость. Может, это поможет ей избавиться от мыслей о нем.

Он поднял Хлою и поставил на ноги, и она попыталась ударить его связанными руками, но только потеряла равновесие, и он подхватил ее прежде, чем она упала. Ему бы следовало ударить ее, нокаутировать, но он не мог заставить себя проделать это с ней еще раз. Даже если это фактически означало проявить к ней милосердие.

— Не сопротивляйся, Хлоя, — прошептал он ей на ухо. — У меня нет выбора. Когда я покончу с ними, приду и освобожу тебя. Если же нет, то кто-нибудь найдет тебя вскоре. Пусть только это будет не Моника.

Она была не в состоянии его услышать, да он на это и не рассчитывал. Он поднял ее, перебросил через плечо, как мешок с картошкой, и покинул комнату, тень из теней в преддверии рассвета.

Хлоя перестала бороться, устроив маленькую передышку, но ровно до тех пор, пока не осознала, куда именно он ее несет. Вниз по лестнице, где двумя маршами ниже скрывалась чернильная темнота подвала. Бастьен почувствовал, как по ее телу заходили волны крупной дрожи, когда ею вновь овладела клаустрофобия, но не обратил на это внимания. Всегда есть цена, которую приходится платить. Но когда он открыл дверь в подвал, которую взломал раньше, она стала изворачиваться с такой силой, что он не удержал ее, и она с приглушенным воплем рухнула на бетонный пол.

Он не мог позволить себе тратить время на нежности. Он затолкал ее в крохотную нишу — там было достаточно места для нее, но не для него. Но он мог коснуться ее, прижать ладонь к ее покрытому испариной холодному лбу, мог провести большим пальцем по виску в бесполезной попытке успокоить.

— Это лучшее, что я мог придумать, Хлоя, — прошептал он. — Закрой глаза и не думай про темноту. Думай о том, как будешь меня лупить, когда выберешься отсюда.

Она дрожала, и он сомневался, что она вообще слышит его слова. Он видел достаточно, чтобы знать, что сейчас глаза ее расширены от ужаса, — но ничем не мог помочь.

Внезапно он нагнулся и прижался губами к серебристой ленте, что заклеивала ее рот, — странный поцелуй без соприкосновения губ, вызванный непреодолимым желанием. И на мгновение ее дрожь стихла, и она подалась к нему, отвечая на поцелуй.

— Прости, — сказал он. И, отступив назад, закрыл за собой прочную деревянную дверь, заперев Хлою там, в этом тесном гробу без света, оставив ее наедине с ее наистрашнейшим страхом.

Он почти ожидал, что она начнет биться о деревянную дверь, пытаясь выбраться. Но наступившее молчание было глубоко и холодно, как смерть.

Он поцеловал дерево, беззвучно попрощавшись, и вышел наружу, в предрассветный холод, готовый убивать.

Хлоя не могла дышать, не могла думать. Она не осмеливалась пошевелиться от ужаса, что может сделать что-нибудь, что подвергнет опасности Бастьена. Она скорчилась на полу, связанная, с заклеенным ртом, в полном мраке, в тесной каморке, и всеми силами старалась удержаться от крика. Зная, что этот крик никто не услышит.

Она слегка подвинулась и сквозь волны ужаса услышала, как что-то покатилось по холодному, твердому бетонному полу, что-то металлическое. Если бы ее руки были связаны за спиной, она не смогла бы ничего нащупать, а так она пошарила вокруг, пытаясь сосредоточиться на поисках, а не на чернильной темноте. Звук был такой, будто это что-то пустотелое и металлическое, вроде гильзы, но она знала, что это нелепо. Должно быть, что-то другое.

Ее связанные руки сомкнулись вокруг тонкого металлического цилиндрика, и в первое мгновение она не могла сообразить, что это такое. Откуда-то изнутри к горлу поднимался истерический смешок. Он что, был настолько безумным и настолько французом, чтобы оставить ей губную помаду? И тут до нее дошло.

Яркий свет озарил крохотное пространство, тонкий луч карманного фонарика. Она почувствовала, как понемногу разжимаются тиски охватившей ее паники, и, откинувшись, прижалась к твердой стене, пытаясь контролировать дыхание. Еще через мгновение она осознала, что клейкую ленту, закрывавшую ее рот, можно содрать, и сделала это, даже не застонав от боли, когда отрывала ее от кожи. Он должен был знать, что она сообразит рано или поздно. Но к этому времени она уже достаточно успокоилась, чтобы понимать, что малейший изданный ею звук может лишь подвергнуть опасности их обоих.

Она подергала было веревку, стягивающую запястья, но такого послабления он ей не сделал. Веревка была завязана крепко, равно как и на лодыжках. Она была в ловушке, но не во тьме. Все можно перетерпеть, пока есть хотя бы тоненький луч света. И если по прошествии времени он за ней не вернется, тогда рано или поздно вернутся родители, и она сможет закричать, и кто-нибудь придет и освободит ее.

Ход рассуждений казался ей ненормальным, но Бастьен готовился к любому развитию событий. И теперь все, что от нее требовалось, — сохранять спокойствие и ждать. Ждать, когда он вернется за ней.

Потому что он должен вернуться, хотя бы разверзся ад, — так ведь они договорились между собой? Она должна верить в это, иначе даже спасительный луч крохотного фонарика не удержит ее от крика.

Должно быть, сейчас уже больше четырех. Она понятия не имела, сколько времени они провели в постели — время тогда утратило свое значение. Он говорил ей, что покроет поцелуями каждый миллиметр ее тела. Он так и сделал. Он занимался с ней любовью с такой изощренной нежностью, с такой повелительной мощью, с таким сводящим с ума неистовством, что даже теперь еще она чувствовала потрясение, смятение… Возбуждение.

Свет был ровным и ярким, но батарейка рано или поздно разрядится. Она не знала, способен ли слабый луч фонаря выбиться из подвала через какую-нибудь щелочку, и не хотела рисковать. Потому что, если они ее найдут, они получат оружие, которое смогут использовать против Бастьена, а она не могла этого позволить.