Глубины земли - Сандему Маргит. Страница 23
— Ой! Отпусти мой сюртук, ты, грубиян!
Коль настолько разозлился, что едва мог говорить.
— А если ты не возьмешь назад все те сплетни, которые распустил о ней и обо мне, то я тебя прирежу!
И он вылетел из конторы, а Анна-Мария услышала, как Нильссон судорожно задышал.
В тот день она шла домой в полном спокойствии. В Иттерхедене, казалось, не осталось уже ничего, чему она могла бы радоваться, думала она.
Но самым большим мучением для нее была Селестина. Ребенок начинал вести себя отвратительно, как только видел ее. Но, кажется, семья Брандт теперь пыталась сделать так, чтобы они вообще не встречались. И когда ее приглашали на вечерний кофе в усадьбу, ребенок редко бывал со взрослыми. Анна-Мария на самом деле пыталась проявить внимание к маленькой девочке, потерявшей мать, но ее терпение испытывали слишком часто. Все ее попытки сблизиться решительно отвергались. Как в тот раз, когда Селестина очень не оп возрасту взросло заметила:
«Папа вовсе не любит фрекен. Он хочет на вас жениться только из-за денег».
Анна-Мария просто не знала, что ей и подумать. Или же кто-то это говорил (Лисен), или же девочка действительно была достаточно хитра, чтобы додуматься до этого сама.
Во всяком случае, однажды она к стыду своему поняла, что и сама старается избегать Селестину. Она уже не могла больше выдержать эту откровенную враждебность. Это всегда отнимает силы, портит настроение, не говоря уже и о том, что лишает уверенности в себе. А у Анны-Марии в последнее время ее осталось не так много, чтобы она могла позволить себе потерять еще и последние остатки.
Да и, по правде говоря, ей совсем не хотелось ходить в усадьбу. Каждый визит был большой проблемой для нее. Она гораздо лучше чувствовала себя с Кларой и остальными в поселке.
Но как она ни старалась избежать нежеланного для себя ухаживания со стороны Адриана, однажды вечером она все равно попалась, когда он провожал ее после очередного невыносимого непременного визита на холмы. Женщины из его семьи всегда подчеркивали, как близки они друг другу, Анна-Мария и они — благодаря их общей подруге Биргитте. Они всегда непременно повторяли, что «мы, из знатных семей, должны держаться вместе в то время, когда все приходит в упадок, и когда рабочий класс начинает слишком заноситься».
Они отошли лишь на несколько шагов от господского дома, когда Адриан остановился и крепко обхватил ее за плечи.
— Нет, теперь тебе не удастся опять начать говорить о чем-то другом, Анна-Мария! Теперь буду говорить я!
— Но я прекрасно могу и сама дойти домой, Адриан! Не надо каждый раз провожать меня, — быстро проговорила она.
— Это я сам решаю, — сказал он твердо. — Понимаешь, сегодня я особенно рад, должен признаться, что я не часто так радовался в последние месяцы, меня что-то сдерживало…
Верно, в этот вечер в усадьбе они были как-то особенно дружелюбны по отношению к ней. Как будто всем вдруг стало легче.
И прежде, чем она смогла остановить его, Адриан продолжал:
— Поэтому я спрашиваю тебя сегодня: Анна-Мария! у ты хочешь выйти за меня замуж? Я уже спрашивал тебя раньше. Но теперь у тебя было время подумать.
Черт! Если бы Анна-Мария имела обыкновение ругаться, она сейчас непременно бы выругалась. Самыми гнусными словами. Но единственное, на что она оказалась способна — это не слишком энергичное, да к тому же и произнесенное про себя «черт». Она оказалась в ловушке.
Адриан был так добр. В нем было все, о чем только и могла мечтать женщина. Красивый, богатый, внимательный, интеллигентный…
И все равно ей придется причинить ему боль, ответив «нет».
Что же делать? Что сказать? Ведь именно этого она и боялась все это время…
Да и он не облегчил ей задачу, напомнив:
— Ты ведь дала мне понять, что я не неприятен тебе. И поскольку ты принимала наши небольшие подарки…
— Нет, погоди, тут что-то не так, — быстро проговорила она. — Я не хотела никаких подарков, ты же знаешь.
— Но ведь ты приняла их!
— Я делала это из вежливости. Я не могла сказать «нет», это могло бы обидеть…
Он внимательно посмотрел на нее, но она стояла, упрямо опустив глаза.
— Да ладно, плюнь на подарки, ты ответишь на мой вопрос?
— Да, конечно…
Чтобы отказать ему, ей нужна была причина. А ее у Анны-Марии не было. Кроме одной: она вообще не любила его, даже с трудом переносила его присутствие. Но разве можно сказать такое?
Если тебя зовут Анна-Мария Ульсдаттер и тебя воспитывали так, что ты всегда должна считаться с чувствами других.
Это воспитание уже неоднократно осложняло ей жизнь. Хотя еще никогда так сильно, как сейчас.
Но тут… Как гром с ясного неба, пришло спасение. Как она раньше не додумалась? Люди Льда! Люди Льда и их проклятие!
— Адриан, я чувствую, что я как будто обманывала тебя, но ты мне так нравился, и я пыталась забыть… Лицо его стало недовольным.
— Что ты хочешь сказать?
— Что я никогда не смогу выйти замуж, — произнесла она. На душе у нее было не совсем хорошо, но все равно — она была рада этой маленькой спасительной соломинке. — Ты знаешь, я принадлежу к особому роду — к Людям Льда…
— Да-да, я слышал о нем.
— И о том, что на нем лежит проклятие? Что в каждом поколении рождается ребенок, который становится настоящим чудовищем? Или внешне, или по характеру, или и то, и другое. И что этот ребенок при рождении стоит жизни своей матери. Может быть, я трушу, Адриан, но я не могу подвергать себя чему-то подобному. И тебя тоже.
Она заметила, что при ее первых словах он отпрянул. Минуту он стоял молча, но потом взгляд его просветлел.
— Но моя дорогая Анна-Мария, не надо бояться иметь ребенка! Ты ведь знаешь, у меня уже есть дочка, и меня не волнует, что я должен буду воздерживаться от того, чтобы иметь еще детей. Лишь бы ты стала моей женой… Нет, не убегай, Анна-Мария! Подожди! Ну хорошо, поговорим об этом в другой раз…
Но она убежала уже далеко, потрясенная его эгоизмом. Никогда больше!
Однажды вечером, когда дети разошлись, она осталась в школьном зале. Дни до рождественского праздника можно было сосчитать по пальцам одной руки, но зал по-прежнему выглядел весьма плачевно. Завтра они принесут еловые ветки, и это, конечно же, немного поможет.
Возможно.
Она так устала, так устала. С пьесой все шло плохо. Бенгт-Эдвард так и не мог выучить свой текст, а маленький Эгон всегда вступал не там, где нужно. Грета была слишком мала для Девы Марии, те, кто будет сидеть в задних рядах, вообще ее не разглядят. Если б только надстроить сцену! Но в Иттерхедене нельзя было требовать чудес. Ей и так уже достаточно помогли. К тому же никто и не придет, сказал Нильссон.
А завтра вечером они должны идти к Лине Аксельсдаттер на пустошь. Анна-Мария с нетерпением ждала этого, но когда, когда же она сможет выспаться?
Она услышала, что кто-то вошел. И боязливо выпрямилась, как прислушивающаяся к опасности косуля.
Это был Коль. Он вошел, неся большой и пыльный деревянный ящик.
Она надеялась, что изобразила приветливую улыбку, в чем не была абсолютно уверена, потому что лицо ее, казалось, онемело, настолько она удивилась, увидев его.
Он явно был так же взволнован. Может, надеялся, что она будет здесь не одна?
— Я увидел свет, подумал, что вы здесь, — смущенно сказал он, и сердце ее при этих словах вновь наполнилось надеждой. Он поставил ящик на скамью.
— У меня тут кое-что завалялось, — сказал он так небрежно, что она поняла, насколько это важно для него. — Хочу спросить, не может ли вам это пригодиться. На праздник.
Они склонились над ящиком, пока Коль осторожно снимал верхний слой опилок и ветоши.
— Надеюсь, что мыши не добрались до них, — пробормотал он. — Они от моего отца, а он был очень хороший кузнец и резчик по дереву. Они из Бельгии, знаете ли. А потом их унаследовал я. И с того времени они так и лежат в этом ящике…