Крысиный Вор - Орлов Антон. Страница 117

«Мне бы твои заботы, – подумал Орвехт, вновь устроившись на плетеном диванчике, теперь уже с кружкой сладковато-горького зеленого вина. – Впрочем, да сохранят меня боги, твоих забот мне даром не надо…»

Он последовал совету Серебряной Лисы и попытался определить, кто владеет хоть какой-нибудь информацией о том, что с ним случилось. Его дом – Сонхи, но в другом мире у него осталось что-то важное. Пусть он не помнит, что это было, своего значения оно из-за этого не потеряло. И оно по-прежнему где-то вдалеке есть. Надо с этим разобраться.

Суно Орвехт и Зинта что-то знали, но рассказать не могли. Нет смысла добиваться от них ответа.

И еще, как ни странно, Зомар Гелберехт.

Хантре разговорился с угрюмым амулетчиком за столиком в трапезном вагоне. Попытался перевести беседу на другие миры и переходы из мира в мир – смутно чувствовал, что надо об этом.

Их прервал Орвехт, который пришел выпить чашку горячего шоколада. Отослав Зомара к коллегам, у которых якобы возникла срочная надобность что-то уточнить насчет исшодийского волшебного народца, он уселся на его место и негромко произнес:

– Не надо, коллега Хантре.

– Что – не надо? – спросил Хантре резковато, хотя агрессии в голосе мага не было.

– Расспрашивать Гелберехта. У парня и так жизнь нелегкая, а тот, кто сообщит интересующие вас сведения, рискует нарваться. Возможно. Не стану утверждать это наверняка, но подозреваю, что есть такая вероятность. С другой стороны, я бы на вашем месте тоже искал… Предлагаю такой вариант: я подскажу, с кем вы еще можете об этом поговорить, а вы не станете расспрашивать ни Зомара, ни Зинту.

– Ни вас?

– Меня – бесполезно. Я, видите ли, связан обязательством и отдаю себе отчет в последствиях. Но если я просто назову два имени – полагаю, это нельзя считать нарушением. Согласны?

– Согласен.

– Некий Начелдон, отставной капитан ларвезийской армии, и парень по имени Сабил, житель города Пчевата, знают ровным счетом то же самое, о чем мог бы рассказать вам Зомар. Честно предупреждаю, знают они негусто.

– Что ж, и на том спасибо.

Орвехту принесли кружку двойного шоколада.

Хантре допил свой компот и отправился в купе.

А потом, когда равнину накрыла ночь, он долго стоял в коридоре у окна и под перестук колес смотрел на луну, плывущую над вершинами громадных кактусов, которые здесь называют мананагами. Или наоборот: это сонхийские мананаги где-то в других мирах называют кактусами… Луна была всего одна, зато большая и желтая, как сурийская сырная лепешка.

Праздник Фонарей Ланки застал их в Эпаве – флидском городе на границе с Мадрой. Поезд въехал туда под вечер через колоссальную арку из красновато-бурого камня с золочеными виноградными лозами. Когда прокладывали железную дорогу, арку вырубили из цельной скалы, чтобы производить впечатление на прибывающих.

Торжества в честь Хитроумного начинались сразу после захода солнца и заканчивались на рассвете. Хоть Ланки и называют воровским богом, покровительствует он не только тем, кто охоч до чужого добра, но также торговцам и разведчикам, свахам и адвокатам, придворным интриганам и ярмарочным фокусникам, игрокам и дознавателям, так что магам Ложи был резон почтить его вместе с горожанами.

Единственное, чем славился Эпав, – это Вокзальная арка. В остальном здешняя архитектура была добротна и невыразительна. Даже дворец вельможного господина Бутакур-нубы, нынче увешанный траурными флагами, напоминал скорее обширный крытый рынок, нежели резиденцию знатного феодала, хотя внутри, говорят, блистал убранством. Зато с наступлением темноты повсюду засияли розовые, желтые, фиолетовые, зеленые фонарики – вроде тех, что зажигают на Солнцеворот, но изготовленные специально для бога хитрецов и ловкачей. Их украшали миниатюрные бронзовые маски Ланки или изображения лис, обезьян, жуков и пересмешников, в которых он превращался ради своих проделок.

Все, кроме охраны поезда, отправились на гулянья. В эту ночь запросто можно стать жертвой розыгрыша или бессовестного обмана во славу Ланки, однако прямое насилие Хитроумный не одобряет: он бог плутов, а не головорезов, так что тяжких преступлений на празднике Фонарей бывает даже меньше, чем в обычные дни. Зато горожане вовсю изощрялись в дурацких шутках над окружающими.

Город напоминал темные небеса: блуждаешь по извилистым закоулкам меж нагроможденных, как ночные тучи, строений, и из этой тьмы тебе светит множество разноцветных звездочек – неярких, озаряющих лишь свой укромный уголок. Неминуемо споткнешься, кое-где неведомые шутники натянули поперек дороги веревки во славу Ланки. Впрочем, Суно зажег себе шарик-светляк и не попадался в эти предсказуемые ловушки. Зато его дважды облили из окон пивом – и не посмотрели, что маг: в эту ночь не полагается сердиться на выходки, которые веселят воровского бога.

В «Поющем верблюде» он встретил коллегу Фимелдона из местного представительства Ложи. Тот принялся жаловаться, что в Эпаве, несмотря на все меры, бесчинствуют амуши. Полторы восьмицы назад на южной окраине съели лавочника, экономившего на оберегах, и подвесили обглоданные останки к потолочной балке вниз головой.

Да еще прилетевшие на зимовку крухутаки досаждают. Заклевали уже с полдюжины несчастных безумцев, рискнувших сыграть с ними в три загадки, но донимают они горожан не столько этим, сколько своей мерзостной вонью. Когда всезнающая пернатая тварь усядется где-нибудь на крыше и начинает хрипло зазывать желающих получить ответ на любой вопрос, оттуда хоть беги, особенно если погода безветренная.

А старый Бутакур-нуба, в недавнем прошлом самый богатый вельможа Эпава, скончался вовсе не от болезней, его тоже, считайте, волшебный народец извел – но тут уж он сам напросился. Захотелось ему на девятом десятке вернуть утраченную мужскую силу. И что бы вы думали, вернул, не постояв за ценой: поговаривают, что песчанница, которую для него добыли в Олосохаре, обошлась ему в такую сумму, что можно было бы весь город целый год поить-кормить до отвала. Кто из магов сослужил ему службу, неизвестно. Есть подозрение насчет Тейзурга, долго ли ему обернуться через Хиалу туда-сюда?

После того как Бутакур-нуба заполучил песчанницу, во дворце у сбрендившего старика пошло веселье, да в таких масштабах, что помогайте боги. Когда эта тварь начинала свои танцы, молоко скисало от похоти и камни плавились от страсти, неукротимое желание одолевало не только зрителей, но даже тех, кто находился в соседних помещениях, и в дальних помещениях, и на других этажах – никто не мог устоять. Внедренный во дворец агент Ложи тоже того… нет, не спалился, а втянулся в это безобразие, хотя до сих пор имел репутацию образцового дисциплинированного службиста. Да что там наш агент – гостивший у Бутакур-нубы странствующий жрец Кадаха Радетеля, истинный праведник, и тот не смог противиться сладострастному наваждению. Теперь сокрушается, поскольку он из тех, кто пестует свою благодетельную силу за счет аскезы.

Два дня назад сему непотребству наступил конец: дряхлый организм Бутакур-нубы не выдержал, и вельможа отбыл в серые пределы, оставив своему наследнику дворец с ошалевшей от непрерывных оргий челядью и на три четверти опустошенную сокровищницу. Поскольку наследник, живший отдельно от любвеобильного дядюшки, еще раньше заподозрил неладное, он сразу обратился за помощью к экзорцистам, и песчанницу обезвредили. Завтра в полдень ее сожгут в клетке на заднем дворе Бутакуровой резиденции. А пострадавшего от ее чар агента отозвали в Аленду, вся проделанная ради его инфильтрации работа пошла насмарку.

И еще в середине месяца Быка некий ларвезиец, работник торговой фактории, купил на рынке барсучью шкуру с головой и глазами-стекляшками. Хотел дома на стенку повесить – а шкура хвать его мертвыми зубами за ногу, после чего сама собой куда-то уковыляла. Прохожие в сумерках приняли ее за тощую уродливую псину. Что это была за пакость, так и не выяснили. Судя по реакции артефактов на след, который истаял раньше, чем привел к цели, – какая-то неведомая разновидность волшебного народца. Рана у пострадавшего до сих пор болит и гноится, и возле его дома собаки начинают выть.