Вкус пепла - Лэкберг Камилла. Страница 42

Но очередной звонок оказался иного сорта. Женщина на другом конце провода пожелала остаться неизвестной, но факт, о котором она сообщила, представлял несомненный интерес. Анника сосредоточилась и слово в слово зафиксировала все сказанное. Эту запись надо будет положить поверх остального. У нее словно ток пробежал по позвоночнику, и появилось такое чувство, что услышанное ею сейчас окажет решающее влияние на раскрытие дела. Ей так редко доводилось оказываться в центре событий в тот момент, когда в расследовании происходит решающий поворот, что тут она невольно испытала чувство удовлетворения. Возможно, сейчас она пережила именно такой момент. Телефон зазвонил снова, и она сняла трубку. Еще один звонок по поводу продавца из цветочного магазина…

Он раздраженно ходил по рядам, раскладывая на скамейках сборники псалмов. Обыкновенно эта работа доставляла ему удовольствие, но не сегодня. Новомодные штучки! Богослужение с музыкой в пятницу вечером, причем с далеко не богоугодной — разухабистой, веселенькой, а уж если называть вещи своими именами, то просто языческой! Музыку полагается исполнять в церкви только в воскресенье, и притом в основном это должны быть псалмы. В нынешнее время стали играть на службах что попало, а порой народ даже принимается аплодировать. Остается только радоваться, что хотя бы не дошло до такого безобразия, как в Стрёмстаде, где священник то и дело приглашает выступать кого-нибудь из популярных певцов. Сегодня, по крайней мере, участвуют только ученики местной музыкальной школы, а не стокгольмские шалопаи, что колесят по стране с легкомысленными песенками, которые они одинаково весело играют и в Божьем храме, и перед пьяной толпой в парке отдыха.

Несколько псалмов все-таки будет исполнено. Арне аккуратно вывесил их номера на доске справа от хора и отступил на шаг, чтобы посмотреть еще раз, все ли правильно. Он гордился тем, что соблюдает идеальный порядок в каждой мелочи.

Если бы только он мог навести такой же порядок и с людьми! Насколько было бы лучше, если бы вместо всяких там глупостей люди прислушались к нему и последовали его поучениям! В Библии ведь все сказано, расписано до мельчайших подробностей, надо только потрудиться и прочесть.

В душе с новой силой вспыхнула обида за то, что ему не удалось получить профессию священника. Осторожно оглядевшись вокруг и убедившись, что в церкви больше никого нет, Арне отворил калитку, ведущую в хор, и с трепетом приблизился к алтарю. Подняв глаза, он взглянул на распятие с изможденным и измученным Иисусом. Вот что главное в жизни! Смотреть на кровь, проступающую из ран Иисуса, на тернии, вонзающиеся в его чело, и почтительно склонять голову перед этим зрелищем. Он обернулся, окинул взглядом ряды пустых скамеек и мысленным взором увидел их полными народом — его паствой. Он простер руки, и торжественные слова, произнесенные его надтреснутым голосом и подхваченные эхом, гулко разнеслись по церкви:

— Лик Господень да воссияет над вами!

Он видел, как люди проникаются его словами, как благодать вливается в их сердца и они взирают на него с посветлевшими лицами. Арне тихо опустил руки и, скосив глаза, поглядел в сторону кафедры. Туда он никогда не смел заходить, но сегодня словно преисполнился Святого Духа. Если бы отец не встал у него на пути, помешав следовать своему призванию, он сейчас мог бы по праву взойти на кафедру, где, стоя высоко над головами собравшихся, проповедовал бы слово Божие.

Арне сделал несколько осторожных шажков в направлении кафедры, но, едва поднявшись на первую ступень, услышал, как отворилась тяжелая церковная дверь. Он быстро убрал ногу и вернулся к своим обязанностям. Обида, переполнявшая грудь, жгла его изнутри, как кислота.

Магазин подарков работал только три летних месяца и по большим праздникам, поэтому в поисках Жанетты они направились туда, где она зарабатывала на жизнь все остальное время года — в качестве официантки в одном из ресторанчиков Греббестада. Переступая порог, Патрик почувствовал, как у него от голода бурчит в животе, однако для ланча было еще слишком рано, и в ресторане не оказалось посетителей. Между столиками, наводя порядок, неторопливо расхаживала молодая женщина.

— Вы Жанетта Линд?

Она подняла голову и кивнула:

— Да, это я.

— Патрик Хедстрём и Эрнст Лундгрен. Мы из полицейского участка Танумсхеде. Если можно, мы хотели бы задать вам несколько вопросов.

Девушка быстро кивнула еще раз и опустила глаза. Если она была способна делать умозаключения, то должна была догадаться, зачем они пожаловали.

— Не желаете кофе? — спросила Жанетта, и оба радостно закивали.

Пока она хлопотала возле кофеварки, Патрик ее немного рассмотрел. Этот тип был ему хорошо знаком: стройненькая брюнеточка, карие глаза и распущенные волосы ниже плеч. Наверняка считалась первой красавицей в классе, а может быть, и самой хорошенькой девочкой всего выпуска, популярной среди мальчиков, всегда водилась с каким-нибудь старшеклассником из числа самых крутых. С окончанием школы период блестящих успехов для таких девушек завершался, однако они оставались в родных местах, хорошо зная, что тут хотя бы живет воспоминание об их былом звездном статусе, тогда как где-нибудь в более крупном городе, в толпе красоток, они рисковали очутиться на положении серенькой мышки. Глядя на Жанетту, Патрик подумал, что она должна быть гораздо моложе его, а следовательно, и Никласа. Лет двадцать пять, наверное, или чуть меньше.

Она поставила перед каждым по чашке кофе и, слегка встряхнув волосами, подсела к их столику. В старших классах она, наверное, сотни раз репетировала это движение перед зеркалом, и Патрик не мог не признать, что оно отработано у нее в совершенстве.

— Валяйте, или как там еще принято говорить в американских фильмах, — сказала она с кривой усмешкой и, чуть прищурясь, посмотрела в глаза Патрику.

Против воли ему пришлось согласиться, что она недаром понравилась Никласу. Он и сам не один год жизни потратил на ухаживания за признанными школьными красотками. Привычка — вторая натура. Хотя сам Патрик, конечно, не имел бы у нее никаких шансов: малорослый, жилистый, в учебе — середнячок, он был одним из тех, кто составляет серую массу, и мог только издалека восхищаться крутыми ребятами, которые прогуливали математику, чтобы поторчать в курилке с сигаретой во рту. Надо сказать, многих из тех парней ему впоследствии довелось узнать поближе — по причинам служебного характера. Для некоторых из них камера временного заключения в его полицейском отделении стала, можно сказать, родным домом.

— Мы только что беседовали с Никласом Клинга, и, — Патрик помедлил немного, — в разговоре всплыло ваше имя.

— Вот как! — отозвалась Жанетта, по-видимому нисколько не смущенная мыслью о том, в каком контексте ее имя могло упоминаться.

Спокойно глядя на Патрика, она ждала продолжения.

Сидевший рядом Эрнст, как всегда, молчал, маленькими глоточками попивая горячий кофе. Взгляды, которые он бросал на Жанетту, говорили, что он не так еще стар, чтобы годиться ей в отцы. Патрик сердито зыркнул на него, с трудом подавив желание пнуть коллегу под столом по лодыжке.

— Да, он говорит, что вы встречались в понедельник утром. Это так?

Она повторила свой наработанный жест, снова тряхнув головой, и затем кивнула:

— Да, это правда. Мы были у меня дома. В понедельник я взяла выходной.

— Во сколько к вам пришел Никлас?

Задумавшись, она опустила глаза, разглядывая свои ногти — длинные, с прекрасным маникюром, и Патрик даже удивился, как с такими ногтями вообще можно работать.

— Что-то около половины десятого, мне кажется. Впрочем, нет! Я совершенно точно помню, потому что будильник у меня был поставлен на четверть десятого, и когда Никлас пришел, я была в душе.

Она хихикнула, и Патрику стало противно на нее смотреть. Перед глазами у него возникли Шарлотта, Сара и Альбин, но вряд ли такие картины обременяли сознание Жанетты.