Алмазный эндшпиль - Михалкова Елена Ивановна. Страница 27

Стоял май, и сквозь крошащиеся кирпичи пробивалась трава. Игорь вырвал несколько пучков и посыпал сверху на Леру.

– Ой! – Осьмина вскинула глаза, но он успел присесть. – Венька, это ты?

Девочка взбежала вверх по осыпающейся лестнице. Теперь они оба были на третьем этаже, только Игорь прятался за углом. Над ними оставался только один этаж, четвертый, наполовину обвалившийся.

По выступающим кирпичам Савушкин проворно взобрался на самый верх. Услышав шуршание, Лера пошла на звук, осторожно ступая по узкой стене.

Игорь дождался, когда она окажется под ним, спрыгнул вниз, оказавшись у Осьминой за спиной…

И с силой толкнул ее вниз.

Все случилось в точности так, как он рассчитал: Лера вскрикнула и свалилась со стены, не успев даже взмахнуть руками. Под ними было три пролета и пол, усыпанный битыми кирпичами. Савушкин видел, как она упала на бок и больше не шевелилась.

Тогда с ловкостью паука он полез вниз по стенам, цепляясь за выступы. Бежать по всем этажам было бы слишком долго, к тому же его обязательно заметили бы.

Спрыгнув вниз, Игорь подкрался к Осьминой, лег рядом с ней и заглянул в глаза, из которых уходила жизнь. В темноте они казались не голубыми, а синими. Лера смотрела на него, и он знал, что она его видит.

Еще несколько секунд – и он почувствовал, что лежащей рядом девочки больше нет.

Тогда Савушкин вскочил, ногой расшвырял кирпичи в том месте, где он лежал, отряхнулся и бесшумно пошел прочь, прижимаясь к стенам. Он заранее подготовил путь для отступления, изучил маршрут, и потому выбрался со стройки незамеченным.

Через двадцать минут он был уже дома.

Игорь не чувствовал ни раскаяния, ни страха – только удовлетворение от сделанного. Все получилось, как он задумал. Больше всего Савушкина радовало, что перед смертью Осьмина видела его лицо. Это придавало законченность всему замыслу.

Его никто не заподозрил: все решили, что произошел несчастный случай. Настроение в классе царило самое подавленное. Венька Никифоров, придурок, после похорон Осьминой пытался повеситься, но что-то у него не получилось – кажется, мать вернулась с работы раньше времени. Савушкин тихо торжествовал и посмеивался. На похороны он не пошел – неинтересно.

После убийства он почувствовал себя другим человеком – сильным, удачливым, как опытный охотник. Даже его тетя почувствовала это и стала обращаться с племянником осторожнее. Иногда по ночам она просыпалась в страхе: ей казалось, что Игорь подкрался к ней и смотрит на нее, не мигая.

Но Савушкин крепко спал в своей постели, и до тетки Лены ему не было никакого дела.

Закончив техникум и отслужив в армии, он уехал в Москву, где быстро подвернулся Дымову. А уж тот не упустил такого ценного человека.

Со временем Игорь Савушкин забыл всех своих одноклассников. Только одно воспоминание сохранилось свежим в его памяти, как будто все случилось только вчера: стройка, вскрик, падающая фигурка – и синие глаза, глядящие на него с разбитого в кровь лица.

Игорь любил это воспоминание.

. . . . . . . . . . . . . . . . . .

Некоторое время салон жил обычной жизнью. Но Майя, входя по утрам в магазин, чувствовала, как напряжен Моня, как неестественно он шутит и улыбается через силу. Почти всех клиентов теперь обслуживал Яша. Некоторые посетители пугались его, глядели с недоверием – и Майя всегда приходила племяннику Вермана на помощь. Пальцы у нее были ухоженные, правильные: длинные, с аккуратным маникюром, но без лака. Увидев Майю, клиенты успокаивались и обращали внимание на украшения, а не на солнечную Яшину шевелюру.

Снаружи, неподалеку от салона, обосновалась серая машина с заляпанными грязью номерами. Когда Майя заметила ее и сказала Моне, тот невесело усмехнулся:

– Хрящ нас не оставляет без внимания. Думаешь, наши друзья только здесь дежурят? Возле моего дома тоже выставлен караул. Бдит Николаша, следит, чтобы мы не утекли.

Майя помолчала, осмысливая сказанное. Значит, все они под слежкой?…

– За мной тоже наблюдают?

– Может быть, и нет. А может быть, и да. Но ты же не собираешься ходить до прокуратуры, чтобы подразнить гусей, а?

Верман улыбнулся вымученной улыбкой.

– Не собираюсь, – успокоила его Майя. – Моня, может быть, вам и в самом деле исчезнуть? Черт с ними, с этими хрящами и аманами! Пускай грызут друг другу глотки без вас.

– Во-первых, меня найдут, – возразил Верман.

– И я буду сильно удивленный, если вас найдут живым, – дополнил Сема, высунув голову из каморки.

– С вами так же трудно спорить, Дворкин, как с прокурором. Таки вы правы. Во-вторых, когда меня начнут искать, то придут сперва к тебе, Марецкая, потом к Яше, потом к Яшиной маме… Или я должен вывезти весь квартал своих знакомых и родственников и спрятать у себя за пазухой? И в-третьих, где, по-твоему, я должен скрыться? Если ты хочешь посоветовать Израиль, то учти: я не смогу доехать даже до аэропорта, меня прирежут еще в такси. А если ты хочешь посоветовать сибирскую тайгу, то будешь права, ибо у меня есть небольшая возможность добраться до нее целым. Но скажи, неужели ты можешь представить, как я, потомственный московско-одесский еврей, живу в тайге? Хожу на медведя с рогатиной? Не смеши моих тапочек.

Майя молчала, уничтоженная этими аргументами. Даже образ маленького шарообразного Мони, идущего с рогатиной на медведя, не заставил ее улыбнуться.

– Что же делать? – спросила она убитым голосом.

– Мы уже решили, что делать, – серьезно ответил Верман. – Считай, я подписал договор с чертом. Думаешь, его можно не выполнить? Нет, Марецкая, от черта не убежишь.

«От черта не убежишь», – повторяла Майя про себя, возвращаясь домой. Чувство, что за ней следят, не отпускало ее последние дни, и оно усиливалось по мере приближения к дому. Когда Майя проходила через двор, ей казалось, что за ней неотступно следует чей-то недобрый холодный взгляд. Но сколько она ни оборачивалась, никого не замечала. Ни машин, ни людей… Только старичок из третьего подъезда, живчик Иван Константинович, гулял со своим черным пудельком Артюшей и приветливо помахал Майе издалека.

Год назад у Ивана Константиновича во время прогулки случился сердечный приступ. На его счастье, Вера была дома и примчалась со своим чемоданчиком раньше «скорой». С того дня старичок считал ее своей спасительницей, а заодно и Майя попала в ореол Вериного сияния.

Хоть она давно не жила в этом доме, ее все равно упорно продолжали считать своей, и при встрече любой жилец разговаривал так, словно они виделись только вчера. Поэтому Майю ничуть не удивляло, что до сих пор никто из соседей не спросил ее, отчего она переехала обратно. Причина заключалась не в отсутствии любопытства – о, этим никто из обитателей дома не страдал! – а в том, что все были уверены: Марецкая никуда отсюда и не уезжала.

Когда она заглянула в комнату, Антон спал. Майя бесцельно послонялась по комнатам, чувствуя свою ненужность, и решила зайти к Вере.

Воронцова открыла сразу – веселая, нарядная, в белой блузке в полоску, и так явно обрадовалась, что Майя укорила себя: могла бы и раньше зайти.

– Проходи, проходи, я как раз собиралась ужинать. У меня сегодня удачный день: купила детям книги, завтра отвезу.

– Хорошо выглядишь! И блузка красивая.

– Моя любимая.

Вера забегала, захлопотала, оживленно рассказывая о своем дне. Майя дернулась помочь, но ее решительно посадили на стул, дали в руки книжки и велели смотреть и восторгаться.

– Представляешь, пациент ко мне пять лет ходит, а я только вчера узнала, что он директор в книжном. Скромный такой, симпатичный. Скидку сделал – не поверишь какую… Ой!

Вера остановилась, всплеснула руками:

– Май, а торт-то! Я же торт забыла в магазине!

– Какой еще торт, – попробовала остановить ее Марецкая. – Вер, не выдумывай!

– По четвергам привозят со сметаной и черносливом. Вкусный! Ах, как же я… Ведь хотела тебя и себя побаловать…