Семейное проклятие - Литвиновы Анна и Сергей. Страница 50
У нее не было никаких доказательств, однако Галина не сомневалась: Вера – ужасный человек. Именно она лишила жизни ее любимого Гену.
Круглова – дока в судебных делах – добилась эксгумации, повторного вскрытия. И следователь подтвердил: «Клофелина ему в водку добавили».
Но тут же разочаровал: шансов найти преступника почти нет. «Геннадий ваш пил один, свидетелей нет…»
А над Галиной идеей опросить Бородулину лишь посмеялся.
Что ж, она могла бы вцепиться в Веру, как когда-то вцепилась в воспитателей, допустивших смерть ее сына. И – может быть – смогла бы доказать ее вину.
Однако не стала этого делать. В память о разговорах про сына Митеньку, которые они вели с Бородулиной все эти годы.
«Бог сам все исправит», – решила Галина.
Так оно и вышло. Создатель сам отправил Веру в ад. Причем очень скоро.
День для похорон выпал подходящий: серый, дождливый, мрачный.
Впрочем, кладбище предоставило сервис – прокат черных плащей-накидок. Сюрреалистическое зрелище: узнаваемые по телеящику лица в одинаковых простецких нарядах. И с одинаковыми – будто все между собой сговорились! – бордовыми розами.
Для Милены Михайловны секретарша приобрела точно такой же типовой букет.
Вообще-то врач не собиралась идти на похороны. Кто ей Вера? Пациентка, одна из многих. Однако Милене было искренне жаль эту женщину – нетерпимую, резкую. Успешную в бизнесе, но одинокую и несчастную. И погибшую во цвете лет.
– Прости меня, Верочка! – пробормотала врач, когда подошел ее черед бросить ком земли на эффектный полированный гроб.
…Едва отошла от еще разверстой могилы, подскочил вертлявый мужчинка:
– Вы на поминальную трапезу сами или автобусом?
– Нет-нет, я на поминки не собираюсь, – отмахнулась от халдея Милена.
Прокатный кладбищенский плащ отвратительно пахнул резиной, слезы (или то был дождь?) жгли глаза. Да что с ней такое? Почему настолько тяжело на душе? Зачем она вообще отправилась на эти похороны? Куда бы логичнее было просто помянуть Веру в уютном одиночестве кабинета да порадоваться, что вместе с ней навсегда умерла и позорная тайна. Медицинская ошибка. Медицинское преступление…
«Но я хотела как лучше!» – привычно попыталась оправдаться перед самой собой Милена.
И тут вдруг увидела Аллу Сергеевну Кузовлеву. Очень расстроенную. С букетом не бордовых – как у всех – роз, а с белыми тюльпанами. Ничего себе! После всего, что ей пришлось пережить из-за Бородулиной, тоже явилась на похороны. По виду совершенно искренне горюет. И – наверно! – думает про себя: «Пусть Вера умерла. Но на Земле осталась ее дочка…»
Какие они все слепые!
Милена торопливо бросилась прочь с умытого дождем кладбища.
И вдруг услышала, как ей в спину кричат:
– Милена Михайловна, подождите, пожалуйста!
Остановилась, резко обернулась. К ней спешила Алла Сергеевна. Мадонна, блин, с младенцем.
– Простите, но я очень спешу, – раздраженно бросила ей врач.
Сейчас смутится, начнет бормотать извинения…
Однако Алла – хотя глаза и заплаканы – выглядела сегодня куда более уверенно, чем несколько дней назад в ее кабинете. И даже позволила себе усмехнуться:
– У меня к вам вопрос. И на этот раз – в отличие от нашей прошлой встречи – исключительно по медицинскому профилю.
Сделала паузу. Прищурилась. Отчеканила:
– Дело в том, что Вера, когда готовилась к суду по лишению меня родительских прав, подала образцы на генетическую экспертизу. Полагала, что ее биологическое материнство станет в нашей тяжбе весомым аргументом.
У Милены кровь отхлынула от лица. И Алла даже, кажется, с удовольствием вбила гвоздь в крышку ее гроба:
– Результаты экспертизы пришли только сегодня. И они – с вероятностью 99,9 процентов утверждают: отец Зои – действительно Игорь Бородулин. Но ее мать – не Вера.
– Этого не может быть! – пролепетала Милена.
Алла проницательно взглянула на врача:
– А мне – по вашему лицу! – почему-то кажется, что очень даже может.
И, наконец, сбросила не привычную ей маску злого следователя. Воскликнула отчаянно:
– Объясните же мне наконец! Что происходит? Как такое могло получиться? Вы перепутали пробирки? Чьего ребенка я вынашивала?!
У Милены все завертелось перед глазами. Надо срочно придумывать линию защиты… оспаривать результаты экспертизы, конечно, без толку, надо настаивать на врачебной ошибке… господи, как она устала от всего этого…
Аля же прижала руки к груди:
– Милена Михайловна, я вас умоляю! Пожалуйста! Я клянусь, что все равно буду любить и воспитывать Зоиньку, как собственную дочь! Но я должна знать – кто ее мама!
Врач сделала глубокий вдох. Да. Вот оно: решение. Лучший способ избежать огласки и суда – просто сказать Але правду. И взять с нее – честной и правильной! – слово, что она никогда не выдаст тайны.
Милена вдохнула еще глубже и выпалила:
– Хорошо, Алла Сергеевна. Я скажу. Мама Зои Кузовлевой – вы.
Вера Бородулина была по меркам репродуктологов совсем не старой. И образ жизни вела исключительно правильный: никогда не курила, занималась спортом, алкоголь употребляла умеренно и редко. Но, тем не менее, с ее яйцеклетками на удачу не приходилось рассчитывать. Это Милена поняла после первого же УЗИ. Анализы и наблюдение в динамике диагноз только подтвердили. Вере Бородулиной можно попробовать зачать собственного ребенка. Но лишь спустя год-другой после скрупулезного и длительного лечения. Однако пациентка и слышать не хотела об отсрочке: «Ерунда! В предыдущих протоколах у меня были прекрасные яйцеклетки!»
Что ж. Прошлые Верины врачи хорошо задурили ей голову.
Милена не поленилась навести справки и по своим каналам выяснила: Верины яйцеклетки и раньше были чрезвычайно низкого качества. И предыдущий ее врач просто преступление совершил, когда решил их подсаживать. Зачем давать пациентке ложную надежду и подвергать организм лишней гормональной нагрузке? Да и вторая сторона медали имелась: если такой эмбрион все-таки приживется и беременность начнет развиваться, очень велика вероятность генетической аномалии плода. То есть настраиваться надо на выкидыш в лучшем случае. А в худшем – ожидать рождения нежизнеспособного или безнадежно больного ребенка.
Наверняка прошлый Верин врач обо всем этом знал. Но пациентка ведь на попытку забеременеть не на средства бюджета идет, а платит за экстракорпоральное оплодотворение полной горстью. Почему бы и не выполнить желание богатенькой клиентки?
…Милена, впрочем, тоже была человеком беспринципным. Но только дурить пациенту мозг она предпочитала куда более изощренными способами.
Она решила: зачем вообще работать с никуда не годными яйцеклетками Бородулиной? Ведь есть другой вариант! Причем простейший и очевидный, вот он, на блюдечке! Вера – сама! – настояла, чтобы ее суррогатную мать проверили досконально. Той и провели полнейшее обследование – включая анализ собственных Алиных яйцеклеток. Ведь существует прямая зависимость: чем они качественнее от природы тем более благоприятно будет развиваться беременность.
В тот момент Милене в голову и пришло просто не говорить Алле обо всех деталях медицинских манипуляций. Забор яйцеклеток все равно производится под общим наркозом. Кузовлеву вызвали якобы на очередной анализ крови. На шприц, вонзившийся в ее вену, она, как и большинство пациентов, не смотрела. Вот и получила – незаметно для себя общий наркоз.
Милена приказала доставить ее в малую операционную, сама провела простейшую манипуляцию по забору биоматериала… А потом сама же отпаивала Аллу коньяком и успокаивала после – якобы – обморока.
Яйцеклетки у совершенно здоровой Аллы оказались, как и предполагала Милена, идеальными. Однако врач все равно решила дать шанс обеим матерям. И биологической, и суррогатной.
В день, когда свои яйцеклетки сдала Вера Бородулина, Милена разморозила также Алин биоматериал. И зачатие с помощью спермы Вериного мужа происходило в двух пробирках.