Седьмое Правило Волшебника, или Столпы Творения (др. изд.) - Гудкайнд Терри. Страница 88
Мир превратился в пепел.
Ослепленный горем, Фридрих не мог сосредоточиться на какой-нибудь конкретной мысли.
Его душили рыдания. Он боялся, что сделал что-то неправильно. Здесь было холодно. Он боялся, что Алтее может быть холодно. Фридрих не хотел, чтобы ей было холодно.
Зато здесь было солнечно. Алтея любила солнечный свет. Она всегда говорила, что любит лучи солнца на своем лице. Несмотря на жару в болоте, солнце редко пробивалось туда, и она не могла видеть его из своей тюрьмы.
Ее волосы сами напоминали Фридриху солнечные лучи. Она обычно посмеивалась над подобными сантиментами, но иногда, если он не упоминал об этом долго, невинно спрашивала, хорошо ли ее волосы выглядят и хорошо ли причесаны к встрече с очередным визитером. Она всегда умела сохранять невинное выражение лица, добиваясь того, чего хотела. Тогда он говорил, что ее волосы похожи на солнечные лучи. А она краснела, как девочка, и шептала:
— О, Фридрих!..
Теперь солнце не будет светить ему никогда.
Фридрих решил, что для нее лучше здесь, на лугу, за пределами болота. Уж если он не мог забрать ее из болота при жизни, то по крайней мере мог принести ее сюда сейчас. Солнечный луг — гораздо лучше, чем ее бывшая тюрьма.
Он бы отдал все, чтобы привести Алтею сюда раньше, показать ей красивые места, увидеть ее беззаботную улыбку в солнечном свете… Но она не могла покинуть болото. Для всех, включая и его самого, было безопасно ходить только по тропе, ведущей к дому. Другого пути между темными заклятьями, созданными ее чарами, не было. А для нее самой не было даже этого безопасного пути.
Фридрих знал, что для тех, кто рискнул пройти по болоту иной дорогой, последствия были ужасны. Несколько раз в год особенно легкомысленные или ненормальные визитеры сходили с тропы или пытались пройти обходным путем, где не смел ходить даже он. Для Алтеи было мукой сознавать, что ее чары лишают жизни невинных людей. И как смогла Дженнсен, не пострадав, проделать этот путь, не знала даже сама Алтея.
Во время этого последнего путешествия Фридрих нес Алтею кружным путем. Дорога по болоту, как символ возвращенной свободы…
Чудовища Алтеи исчезли, теперь она с добрыми духами.
А он теперь один.
Фридрих нагнулся над свежей могилой, и слезы потекли по его щекам. Мир стал пустым, одиноким, мертвым. Пальцы Фридриха лежали на земле, которая скрыла его любовь. Его охватило чувство вины, потому что его не оказалось рядом, чтобы защитить ее. Он был уверен, что будь он рядом, жена бы осталась жива. Это было все, чего он хотел. Чтобы Алтея не умерла. Чтобы Алтея вернулась. Чтобы Алтея была с ним…
Он всегда с удовольствием возвращался домой и рассказывал ей о том, что видел: о птице, скачущей по полю; о дереве с листьями, поблескивающими на солнце; о похожей на ленту дороге, вьющейся между двух холмов, — обо всем, что могло принести хоть немного тепла в ее тюрьму.
Вначале он не хотел напоминать ей о внешнем мире. Он думал, что если станет рассказывать о том, чего ей не суждено больше видеть, она будет чувствовать себя несчастной, одинокой и брошенной. Но однажды Алтея улыбнулась ему своей особенной улыбкой и сказала, что он не прав, что она хочет знать каждую деталь, поскольку так она нарушает запрет Даркена Рала, который хотел заключить ее в тюрьму. Она сказала, что Фридрих станет ее глазами и с их помощью она сможет убегать из своей тюрьмы. Рассказы мужа были для нее самым настоящим глотком свободы.
Поэтому Фридрих чувствовал себя спокойно, когда уходил из болота, а она должна была оставаться. Он не знал, кто кому помогает. Алтея всегда поступала так. Она заставляла его думать, будто он предпринимает что-то для нее, а на самом деле помогала ему найти опору.
Теперь Фридрих не знал, что ему делать. Жизнь остановилась. Без Алтеи в жизни не было смысла. Жена дополняла его, делала цельным. Без нее все стало напрасным.
Фридрих не знал, как оборвалась ее жизнь. Алтею не тронули, но дом был перевернут вверх дном. Ограбление было странным: забрали деньги, которые они с женой собирали всю жизнь, еду и старую ненужную одежду. А ценные вещи не тронули — позолоченные резные изделия, золотой лист и дорогие инструменты. Фридрих, как ни пытался, не мог понять, в чем тут дело.
Ясно было одно: Алтея отравила себя. И на столе стояла еще одна чашка. Значит, жена пыталась отравить еще кого-то. Возможно того, кто пришел без приглашения.
Фридрих только теперь понял, что Алтея ожидала кого-то и хранила это в тайне от мужа. Потому и предложила ему сходить во дворец и продать резные поделки. Она очень настаивала, и Фридрих тогда подумал, что, поскольку она никого не пригласила из любителей предсказаний, то, наверное, хочет остаться на некоторое время одна. Либо желает, чтобы он, проделав путешествие, рассказал ей о новостях, поскольку он давно не выбирался из болота. И то, и другое желание необычными не были. Вот только обнимала и целовала она его необычно долго…
Теперь он знал правду. Долгий поцелуй был прощальным. Она хотела, чтобы он оказался далеко и в безопасности.
Фридрих вытащил из кармана письмо, которое она оставила ему. Когда-то он сделал жене позолоченную чашу, которую Алтея держала на полу под стулом. Туда она клала различные памятные записки. Там оказалось и прощальное письмо. Он осторожно расправил письмо и снова прочитал его, хотя давно уже знал каждое слово наизусть.
Мой любимый Фридрих!
Я знаю, что ты ничего сейчас не понимаешь, но я не нарушила свой долг, связанный с неприкосновенностью жизни, я скорее выполнила его. Я понимаю, что тебе будет нелегко, но поверь мне: я должна была так поступить.
Моя душа в мире. Я прожила долгую жизнь, гораздо дольше любого другого человека. И самые лучшие годы я провела с тобой. Я любила тебя с того самого дня, как ты вошел в мою жизнь, разбудив мое сердце. Не позволяй горю разбить твое: мы будем вместе в следующем мире, вместе навсегда.
Но в этом мире ты, как и я, один из четырех защитников — четырех камней в углах моей Благодати. Помнишь, при моем последнем предсказании ты спрашивал, кто они такие?
Я сказала тогда, что два камня — это Латея и я. Жаль, я не сказала, что ты тоже один из них, но тогда я не решилась. Я слепа к большинству происходящего, но знаю, что должна сделать все, что могу, иначе для других будет навсегда потеряна сама возможность жить и любить.
Знай, ты всегда в моем сердце и будешь со мной даже тогда, когда я пройду через завесу, чтобы быть с добрыми духами.
Ты нужен миру живых, Фридрих. Твоя борьба только начинается. Я умоляю — когда тебя призовут, выполни свое предназначение.
Фридрих вытер слезы и снова перечитал письмо, мысленно слыша ее голос, словно она была рядом. Он боялся отпустить от себя этот голос… И все же наконец бережно сложил бумагу и положил в карман.
И вздрогнул: рядом стоял высокий человек.
— Я был знаком с Алтеей, — сказал он торжественно и искренне. — Я очень сочувствую вашей утрате. Я пришел, чтобы принести свои соболезнования.
Фридрих медленно поднялся, глядя в глаза человека.
— Откуда вы знаете?.. Откуда вы знаете, что случилось? — В нем разгорался гнев. — Какое вы имеете к этому отношение?
— Отношение печального свидетеля того, что я не мог изменить. — Мужчина утешающе положил руку на плечо Фридриха. — Я знал Алтею с тех пор, как она пришла учиться во Дворец Пророков.
— Вы не ответили на мой вопрос. Откуда вы знаете?
— Я Натан, пророк.
— Натан-пророк?.. Натан Рал? Волшебник Рал?
Человек кивнул и убрал руку под темно-коричневый плащ.
Фридрих слегка склонил голову в знак уважения, но не смог заставить себя поклониться по-настоящему. Пусть даже перед ним стоял волшебник, пусть даже он оказался Ралом…
Мужчина был одет в коричневые шерстяные брюки и сапоги — мало подходящее одеяние для колдуна. Совсем не так, по представлениям Фридриха, должен выглядеть колдун. И он совсем не походил на человека, которому, как говорила Алтея, около тысячи лет. Сильная челюсть, чисто выбритое лицо, прямые длинные белые волосы касаются широких плеч. Он не был сутулым, наоборот, оказался гибок и подвижен, как солдат, хотя меча при нем и не было. И от него веяло силой.