Жатва - Герритсен Тесс. Страница 65
Эбби помолчала.
– Обычная операция, если бы не одно большое «но». Никто не знает, откуда мы получили донорское сердце для вас.
– Вы же только что сказали: из Берлингтона.
– Так нам сообщили. Однако доктор Николс исчез. Возможно, он скрывается. А может, его уже нет в живых. В больнице имени Уилкокса утверждают, что в ту ночь у них вообще не проводилось изъятий донорских органов.
Нина молчала. Казалось, ей хочется втянуть голову и скрыться внутри своего пальто.
– Вы были не первой, – сказала Эбби.
Белое лицо-маска повернулось к ней.
– Были и другие?
– По крайней мере четверо. Я проверила данные за последние два года. И везде – одинаковый сценарий. В Бейсайд звонили из Берлингтона и сообщали об имеющемся доноре. Сердце привозили к нам, и всегда ночью. Дальше очередному пациенту пересаживали сердце, начинался процесс выздоровления и так далее. Но во всей картине была одна серьезная нестыковка. Если есть четыре донорских сердца, значит должны быть и четыре покойника. Мы с подругой проверили некрологи в берлингтонских газетах по этим датам. И не нашли ни одного.
– Тогда откуда приходят донорские сердца?
Нина смотрела на нее с недоверием.
– Этого я не знаю, – сказала Эбби.
Лимузин вывернул на север и теперь возвращался в район Бикон-Хилла, откуда началось их путешествие. Туда водитель ехал другой дорогой, не по набережной.
– У меня нет доказательств. Я не могу обратиться ни в Банк органов Новой Англии, ни куда-либо еще. Все знают, что я под следствием. Многие считают меня просто сумасшедшей. Потому я и обратилась к вам. Когда я впервые увидела вас в палате, я подумала: «Вот женщина, с которой я хотела бы дружить»… Миссис Восс, мне нужна ваша помощь.
Нина молчала. Она смотрела прямо перед собой. Ее лицо напоминало костяную фигурку. Эбби казалось, что миссис Восс мучительно принимает решение. Наконец оно было принято. Нина глубоко выдохнула:
– Я высажу вас здесь. Тот угол вас устроит?
– Миссис Восс, муж купил вам сердце. Если это сделал он, найдутся и другие покупатели органов. Мы ничего не знаем о донорах. Мы не знаем, как и…
Нина нажала кнопку переговорного устройства.
– Остановите здесь, – велела она водителю.
Лимузин подкатил к тротуару.
– Прошу вас выйти, – сказала Нина.
Эбби сидела не шевелясь. Она молчала. Дождь все так же барабанил по крыше лимузина.
– Пожалуйста… – прошептала Нина.
– Я думала, вам можно доверять. Я думала…
Эбби медленно покачала головой:
– Прощайте, миссис Восс.
На ее ладонь легла холодная рука. Эбби подняла голову. На нее смотрели испуганные глаза Нины Восс.
– Я люблю своего мужа, – сказала Нина. – А он любит меня.
– И это все оправдывает?
Нина не ответила.
Эбби вылезла, хлопнула дверцей. Лимузин тронулся с места. Эбби смотрела, как большая черная машина растворяется в сумерках.
«Больше мы с нею никогда не увидимся».
Понурив плечи, Эбби пошла навстречу дождю.
– Миссис Восс, теперь домой?
Голос водителя, искаженный переговорным устройством, вывел Нину из транса.
– Да. Отвезите меня домой.
Она еще плотнее завернулась в кокон пальто. За окном мелькали залитые дождем улицы. Нина думала, что скажет Виктору и о чем умолчит, не в силах сказать.
«Вот во что превратилась наша любовь, – думала она. – Секреты на секретах. И самый ужасный из них тот, что хранит Виктор».
Она заплакала, опустив голову. Это были слезы по Виктору, по их совместной жизни. Это были слезы по себе, поскольку Нина знала, что ей придется сделать, и боялась.
Струи дождя катились по стеклу, словно потоки слез. Лимузин вез ее домой, к Виктору.
19
Шу-Шу давно нуждалась в стирке. Большие мальчишки говорили об этом Алешке чуть ли не с первого дня плавания. Они даже грозились выбросить плюшевую собачонку за борт, если Алешка как следует не выстирает свое сокровище.
– Она у тебя воняет, – морщили они носы. – Ничего удивительного: все твои сопли собрала.
Алешка не считал, что его верная подруга воняет. Ему нравился ее запах. Он вообще ни разу не стирал Шу-Шу, и на ее плюшевой шерсти собралась целая коллекция запахов. С каждым было связано свое воспоминание. Например, запах подливки был совсем недавним. Сегодня за ужином Алешка пролил подливку ей на хвост. А ужин? Просто сказка. Надия не скупилась и дала ему двойную порцию каждого блюда. Еще и улыбнулась! Сигаретный дух напоминал о дяде Мише. О его запахе, грубоватом, но теплом. А вот еще запах – кислый запах борща. Это воспоминание о последней Пасхе, когда мальчишки ели крутые яйца, смеялись, пихались, отчего он пролил борщ прямо на голову Шу-Шу.
Если закрыть глаза и вдохнуть глубоко-глубоко, можно, хотя и не всегда, уловить совсем другой запах. Слабый, но не исчезнувший за годы. Этот запах не назовешь ни сладким, ни кислым. Алешка узнавал его не столько обонянием, сколько чувством, пробуждавшимся внутри, в глубине сердца. Это был запах раннего детства, когда его носили на руках, пели песенки. Когда его любили.
Алешка обнял Шу-Шу и плотнее накрылся одеялом.
«Никогда я тебя не стирал и не буду», – подумал он.
Впрочем, мальчишек, грозивших выбросить Шу-Шу в океан, осталось не так уж много. Пять дней назад прямо из тумана появился другой корабль. Оба корабля остановились, покачиваясь на волнах. Мальчишки высыпали на палубу. Надия и Грегор ходили по палубе, выкликая имя за именем. «Николай Алексеенко!»… «Павел Преображенский!» После каждого нового имени слышались восторженные крики. В воздух вздымались кулаки счастливцев: «Да! Меня выбрали!»
А потом те, кого не выбрали, стояли у перил палубы и молча смотрели, как катер увозит счастливцев на другой корабль.
– Куда они поедут? – спросил Алешка.
– В западные семьи, – ответила Надия. – А теперь всем вернуться в каюту. Холодно. Простудитесь еще.
Мальчишки не двигались. Странно, но Надия словно забыла об их существовании и ушла вниз.
– Глупые они, эти западные семьи, – сказал Яков.
Алешка повернулся к нему. Яков сердито смотрел на океанские волны. Подбородок у него был выпячен, будто ему хотелось с кем-нибудь подраться.
– Тебя послушать, так все глупые, – сказал ему Алешка.
– Представь себе. Умных на этом корабле нет.
– Значит, и ты тоже дурак.
Яков не ответил. Вцепившись единственной рукой в перила, он следил за уходящим кораблем, пока тот не исчез в тумане. Потом ушел с палубы.
Все эти дни Алешка его почти не видел.
Вот и сегодня Яков исчез сразу после ужина. Наверное, отправился в свою дурацкую Страну Чудес. И нравится же ему сидеть в ящике со стружками и мышиным дерьмом.
Алешка натянул одеяло на голову. Он всегда так спал: свернувшись калачиком и прижимая к лицу замызганную Шу-Шу.
Его осторожно тронули за плечо. В темноте послышался негромкий голос:
– Алексей. Алексей, вставай.
– Мамочка, – сонно пробормотал он.
– Алексей, просыпайся. У меня для тебя сюрприз.
Алешка медленно продирался сквозь многослойный сон в темноту реальности. Рука продолжала его трясти. Он узнал запах Надии.
– Пора идти, – прошептала она.
– Куда идти?
– Нужно подготовиться к встрече с твоей новой мамой.
– Она здесь?
– Да. Сейчас я тебя к ней отведу. Тебе очень повезло, Алексей. Из всех мальчиков она выбрала тебя. А теперь идем. И не шуми.
Алешка сел на койке. Он еще не до конца проснулся. Может, это все-таки ему снится?
Надия вытащила его из-под одеяла.
– Шу-Шу, – спохватился Алешка.
Надия даже не спорила. Она сама подала ему его неразлучную спутницу:
– Бери свою Шу-Шу.
Потом Надия взяла Алешку за руку. Первый раз за все плавание. На Алешку накатила волна счастья, и он окончательно проснулся. Надия поведет его за руку, и они пойдут к его новой маме.
В каюте было темно. Обычно Алешка боялся темноты, но сейчас он с Надией, и ему нечего бояться. Он вспомнил давнишнее, очень давнишнее ощущение. Когда-то он вот так же шел, держась за материнскую руку.