Терпеливый снайпер - Перес-Реверте Артуро. Страница 23

– Паоло тебе понравится, – предрекла она мне на прощание. – Он умен, циничен и большой авторитет в стрит-арте. Написал первое в Италии крупное исследование граффити. И в этом мире связи у него, сама понимаешь, сказочные. Если кто и может найти в Италии Снайпера, то, конечно, он.

Внешне профессор мало соответствовал расхожим представлениям о знойных итальянцах – светло-русые, очень коротко остриженные волосы, светлые глаза за стеклами очков в металлической оправе; он отлично смотрелся бы в мундире эсэсовца в каком-нибудь старом фильме. У него был язвительный юмор, а учтиво-наставительная манера вести разговор выдавала в нем последователя Сократа: он расставлял в своей речи некие вешки, а потом с терпеливо-скептической улыбкой ждал не моргая, что собеседник сам сделает логические умозаключения. Каждый раз, когда они оказывались верны, улыбка профессора в видах поощрения делалась шире. И в первые же минуты нашего разговора это случилось раз пять, так что между шестой и седьмой одобрительно-ободрительной улыбками я так естественно и непреложно, словно вывела это сама, уверилась – существуют веские основания полагать, что Снайпер скрывается на юге Италии.

– Есть одна славная старинная байка, – сказал Паоло, – которую мы можем определить как рассказ о мальчике плохом и мальчике хорошем, хотя, разумеется, подобное различение в наши дни доступно лишь тому, кто не полный кретин… Рассказать?

– Будь любезен.

И он рассказал. Перемежая повествование паузами и новыми улыбками, призванными побудить меня к самостоятельному осмыслению. История же начиналась с персонажа, носившего почти невероятное имя Глауко Цуппа – владельца галерей современного искусства в Лондоне, Монте-Карло и Амальфи, вращавшегося среди людей с большими деньгами. Ничего общего со скромными любителями искусства, которые предпочитают повесить на стенку репродукцию, бесплатно скачанную из Интернета, нежели отправляться в картинную галерею, чтобы полюбоваться оригиналом с красной точкой в углу рамы, приобретенным Боно, Анджелиной Джоли или кем-нибудь еще из тех анонимных миллионеров, кто способен не моргнув глазом выложить пятьдесят тысяч долларов или вдвое больше. И бизнес этого самого Цуппы был рассчитан в первую очередь на таких вот эксклюзивных клиентов, и для них-то в прошлом году он тщательно и в обстановке полной секретности подготовил аукцион. Выставлялись произведения стрит-арта, и Цуппа или его не менее бессовестные присные, используя ту же технику, с помощью которой извлекают фрески из церквей или старинных палаццо, готовили лоты, находя граффити на улицах разных европейских городов, на оградах старых заброшенных фабрик, на рекламных щитах, на фасадах.

– Угадай, сколько кусков принадлежало Снайперу, – помедлив, спросил Паоло.

Я смутно помнила этот эпизод. Конечно, читала об этом, но одни подробности позабыла, на другие не обратила внимания, а потому брякнула наугад:

– Шесть?

Лисье-сократовская улыбка стала шире.

– Семнадцать! Ровно две трети выставленных на торги произведений.

– И что сказал Снайпер?

– Он не сказал.

– Сделал?

Паоло улыбкой подтвердил, что вывод верен. Потом, взяв долгую паузу, чтобы доесть свою рыбу, продолжил рассказ. Почти все граффити, выставленные Цуппой, были подтверждены фотографиями в Интернете, причем кое-какие выложил сам Снайпер. Из них и собственных снимков галерист сварганил каталог, где каждую композицию сопровождала обширная справка о том, где находилось граффити раньше. Надо сказать, Цуппа никаких авторских прав не нарушил, потому что все это размещалось на улице, а простой подписи райтера – почти никто, включая Снайпера, не зарегистрировал свой тэг – недостаточно для защиты интеллектуальной собственности. Написанные на стенах, отданные во власть непогоде или вандализму других райтеров, эти работы принадлежат тому, кто решит что-нибудь с ними сделать. А кроме того, Цуппа, как человек ушлый, учел и главный фактор.

– Предъявлять права на свою собственность для Снайпера значило бы поступиться принципами, – догадалась я.

Профессор адресовал мне очередную одобрительную улыбку.

– Он должен был сохранять анонимность и умудряться совмещать ее со своей репутацией художника, обязанного сторониться рынка, а рынок меж тем, чуть зазеваешься, сделает тебя миллионером… Человек, который открыто выступает против любого и всякого вида легальности, оказывается сам крепко связан собственной идеологией.

– Разумеется, – заключила я, убежденная этой неоспоримой логикой. – Улица принадлежит всем и никому. Любому.

– Именно так. И Цуппа сумел этим воспользоваться. Он и стал этим любым.

Он отпил вина, глядя на меня с терпеливой умудренной улыбкой. Был мой ход.

– Но и Снайпер не сидел сложа руки? – попробовала я.

– Не сидел, – одобрительно кивнул Паоло. – И вот тут-то возникает наша солнечная Южная Италия.

Предшествовавшую аукциону выставку Цуппа открыл в своей картинной галерее в Амальфи, в самый пик туристического сезона и после двухмесячной рекламной кампании в Интернете. Самой крупной из работ Снайпера была композиция 1,8 х 2,15: на ней Супер Марио [36] швырял «коктейль Молотова» в полицейских, которые, повторяя знаменитую фотографию морских пехотинцев на Иводзиме, поднимали флаг Европейского Союза. В каталоге была указана стартовая цена – девяносто тысяч евро. Накануне вернисажа Цуппа устроил в неаполитанском кафе «Гамбринус» вечеринку для приглашенных. Но в тот же самый час в Амальфи десятка два райтеров с закрытыми лицами – среди атакующих был и Снайпер – проникли в галерею. Действуя со стремительной четкостью, которая сделала бы честь тщательно подготовленной военной операции, нейтрализовали охранника, а вслед за тем уничтожили кислотой все семнадцать композиций, стены же покрыли граффити, смысл которых сводился к тому, что аукцион – это пиратство и гнусная коммерция. «Это – не я», – выведено было на стене, поверх остатков Супер Марио. Вместо подписи стоял перечеркнутый крестом кружок.

– После этой истории, – продолжал Паоло, – Снайпер был очарован нашими райтерами, которые помогли ему уничтожить бизнес Цуппы… В ту пору за ним уже гонялся этот ваш испанский магнат, у которого сын сорвался с крыши в Мадриде, и Снайпер прятался и скрывался то здесь, то там. Неаполитанцы предложили ему убежище, и он провел среди них немало времени.

– Немало?

– Немало.

– Может быть, он и сейчас здесь?

– Может.

Мой собеседник отпил еще вина. Он смотрел мне в глаза молча, и молчание это было красноречиво. Я оперлась обеими руками о стол, по сторонам тарелки, словно отыскивая прочную горизонталь мира. Потому что накатило тревожащее предвестие головокружения.

– Иными словами, после своих эскапад Снайпер каждый раз возвращается в Неаполь? Хотите сказать, там его база? Его логово?

В виде окончательной премии Тачча одарил меня последней улыбкой, какой награждают смышленую девочку, выдержавшую экзамен, где правильно задать вопрос – важней, чем знать ответ.

– По крайней мере, так принято считать, – подтвердил он. – Там даже райтеры весьма суровы. И они его прячут и защищают и хранят в секрете его местопребывание. Смотрела «Я, Клавдий» [37] или еще что-то про ту эпоху?

– Да, конечно.

– Ну вот, это оно и есть. Они его преторианцы.

В тот вечер я бесцельно брела по Риму в красноватом свечении, исходившем от утомленных временем охристых фасадов. Давным-давно я была здесь с Литой. Бывала. Дважды. Маленькой таверны, где мы обычно ужинали, – она стояла в узком переулочке неподалеку от Виа деи Коронари и ее лавчонок с подозрительными древностями: при всей своей подозрительности они насчитывали все же по сотне лет, и это делало их почти подлинными – уже не существовало. На ее месте обнаружились магазинчик сувенирной продукции – футболки с надписью «I love Italy», пластмассовые колизеи, литографии с изображением Папы, кадры с Одри Хепберн и Грегори Пеком на мотороллере – и автомат, торгующий водой в бутылках. Как и вся прочая Европа, как и весь остальной мир, Рим старался угодить клиентуре ХХI века. Удаляясь оттуда, я подумала, что Лите было бы диковато узнать, что в конце концов я буду ходить по этому городу по следам Снайпера.