Многорукий бог далайна (Илл. А. Морозова) - Логинов Святослав Владимирович. Страница 20

На третий день сдавшийся Энжин побрел через дым назад и нашел путь свободным.

Оказавшись на привычно-мокром оройхоне, Энжин первым делом принялся копать чавгу. Если бы ему попалось нетронутое место, он опился бы сока и получил удар, но удачи не было, и Энжин остался жив. Отдышавшись, он пошел к сухой полосе, где его должны были ждать жены. Но уже на полпути он встретил Эрхаай. Она выползла из зарослей хохиура, тараща круглые бесцветные глазки, и испуганно окликнула Энжина:

— Не ходи туда. Там цэрэги!

Энжин мгновенно нырнул в хохиур и, присев на корточки рядом с Эрхаай, спросил:

— Где остальные?

— Наминай закололи цэрэги, а Курингай убежала, но ее тоже поймали и закололи. Это все Наминай сделала. Цэрэги хотели нас только выгнать, а Наминай стала кричать, что это наша земля, что мы сюда первыми пришли, и тогда они проткнули ее копьем.

— Надо посмотреть, что там, — сказал Энжин. — Вряд ли это облава. К тому же, там остались наши вещи.

Он, пригнувшись и прячась за тэсэгами, начал подкрадываться к поребрику. Эрхаай засопела недовольно, но поползла следом. Облавы и в самом деле не было. Несколько цэрэгов сидели среди раскиданного скарба, грызли сушеный наыс и лениво переговаривались.

— Не понимаю, — сказал один, — зачем одонту понадобилась сухая полоса? Проку с нее никакого…

— Зато на ней удобно держать границу, — заметил цэрэг постарше.

— Здесь же нет границы, — удивился молодой. — Там вообще ничего нет…

— Мало ли что нет, а границу держать надо, — возразил старый служака.

— Ничего вы не понимаете, — лениво сказал дюженник, сидящий на скатанной коже. — Ведь тут где-то бродит илбэч. Завтра еще подойдут наши, и начнем облаву. Учтите, одонт запретил убивать бродяг — илбэча надо взять живым. Ясно? Чтоб эти бабы были последними!

— А вдруг баба и была илбэчем? — предположил кто-то.

— Скажешь тоже!.. — возразили ему. — Так не бывает. Илбэч всегда мужчина.

— В законе об этом ничего не сказано, — разъяснил дюженник, — поэтому брать будем всех.

— Интересно, — вновь начал первый, — что одонт будет делать с илбэчем? Ну, поймаем мы его, так он же умрет сразу…

— Это не наше дело. Может и не сразу помрет, так его заставят строить. Если хоть один сухой оройхон поставит, так это для нашего Хооргона уже великое дело будет. Провинция маленькая, сам понимаешь.

— А вдруг илбэч тем временем сбежит? Ищи его потом по всей стране…

— Не сбежит. На мокром караулы поставлены. Туда дюжина рмсога ушла. А через сухое какой же дурак побежит? Мужики любого бродягу насмерть затопчут.

Дальше Энжин слушать не стал. Он, пятясь, пополз назад, пока не натолкнулся на тихо пискнувшую Эрхаай. Приказав ей сидеть молча, Энжин стал ждать ночи. В темноте они проползли мимо цэрэгов и ушли на сухое, умудрившись даже прихватить кое-что из своего добра.

Идти по сухим оройхонам действительно казалось самоубийственным предприятием, но Энжин нашел блестящий выход. Они с Эрхаай взвалили на плечи корзины с вещами, присыпали их сверху собранным накануне харвахом и, не скрываясь, двинулись по иссохшей полосе вдоль аваров. Здесь не встречались караулы, а главное, здесь нечего воровать, и потому никто не смотрел на встречных с подозрением. За один день они прошли насквозь всю страну и на следующую ночь выбрались на побережье неподалеку от границы с государством старейшин. Меньше всего Энжин хотел бы возвращаться туда, и двое бродяг бесцельно заметались по стране, превратившейся в огромную ловушку.

В воспаленном хоть и не потерявшем сообразительности мозгу Энжина прочно перемешались ненависть к далайну с тяжелым недоброжелательством ко всем, кто живет на сухом. Только изгои, с которыми ему нечего было делить кроме изорванной кожи на постель и куска жирха, казались безумному илбэчу достойными жалости. На побережье Энжин поставил отдельный, уступом выдающийся в далайн, оройхон и поспешно, не задержавшись ни на час, двинулся на запад, где уже поняли, что илбэча им не поймать, и, вероятно, сняли караулы.

Появившись там, Энжин построил оройхон, продливший сухую полосу, но уже не пытался на ней поселиться, а вновь сбежал. Эрхаай уговаривала его остаться, убеждая, что илбэч, несомненно, выстроит что-нибудь еще, и тогда они заживут на славу, но Энжин не стал ее слушать, и они расстались. У Эрхаай достало разума понять, что названный супруг окончательно свихнулся и не желает ни искать лучшей земли, ни добывать кость и кожу, а значит, кормить его не стоит.

Энжин шел на восток. Навстречу ему двигался необычайно умножившийся поток бродяг. По стране разнеслись фантастически преувеличенные вести о новых землях, и многие люди, бросив скудный быт, кинулись за счастьем. Ошпаренный Ёроол-Гуй свирепствовал небывало, но бродяг меньше не становилось. Постепенно они стянулись к созданной Энжином сухой полосе — единственному месту, где можно было жить. Полоса оказалась перенаселенной сильнее, чем сухие оройхоны, пребывающие под властью вана. Началась резня. Власти не торопились прекращать ее, ожидая, что вышедшие из повиновения изгои истребят себя сами. Но быстрей и надежней любых карательных мер прекратило распри известие, что совсем неподалеку выросло разом два оройхона, а если появится третий, то в стране будут новые сухие земли. Толпы ринулись туда по краю далайна или прямиком через сухие края. А молва уже сообщала о новых оройхонах, возникших в другой части страны.

Два года Энжин играл в прятки со всем миром. В первые месяцы кроме чудовищной дороги смерти он выстроил дюжину и четыре оройхона, но раскидал их так, что они могли служить прибежищем изгоям, и больше ни для чего. Лишь самый первый оройхон, у которого образовалась сухая полоса, представлял какую-то ценность. Впрочем, на эту полосу одонт Хооргон войска вводить не стал, рассудив, что так ему никаких двойных дюжин не хватит. Там сложилась своеобразная республика, называемая повсюду «Свободным оройхоном». Не стали власти преследовать бродяг и на новых землях. Слишком велика стала длина побережья, изрезан берег. Постепенно бродяг становилось меньше — набеги Ёроол-Гуя, жизнь на мокром, стычки с земледельцами и цэрэгами делали свое дело. Армии бродяг больше не существовало, уцелевшие превратились в обычных изгоев. Где-то среди них прятался и Энжин, прекративший всякую работу и успешно изображающий бандита. Он понимал, что если товарищи по несчастью проведают, что он и есть илбэч, наделавший столько переполоха, он не проживет и получаса из отпущенных ему Ёроол-Гуем суток. Поэтому Энжин со скучающим лицом слушал размышления остальных бедолаг, куда бы мог запропаститься илбэч, а если кто-нибудь спрашивал его мнение, нарочито зло отвечал:

— А ну его к Ёроол-Гую! Пропал — и хорошо. Спокойнее жить.

На самом деле в сердце озлившегося на весь свет илбэча созрел новый план. Он решил бежать ото всех, выстроить сухой оройхон лично для себя и жить там одному. Надо было лишь дождаться, пока людям наскучит искать новые земли, и тогда уйти по мертвой полосе и там, если удастся, начать жизнь заново. Поэтому и затаился вдруг безумный строитель и долгих два года бродил по побережью, ел тухлую чавгу и ждал. Лишь когда затихли последние слухи, и никто уже не надеялся на чудеса, Энжин отправился в путь. На плече он привычно нес корзину с сырым харвахом, позволявшую ему ходить, не вызывая излишних подозрений. К тому же, и цэрэги, если в эти места занесет отряд, гораздо мягче отнесутся к мирному сборщику харваха чем к простому бродяге. Ведь должен же кто-то собирать для них в этих местах огненное зелье.

Незадолго до вечера Энжин добрался к Свободному оройхону. Шел, вспоминая, что его карьера в землях вана началась именно здесь, этот оройхон был построен первым. А теперь ему не позволят остаться тут лишней минуты. Пройти мимо — еще куда ни шло, но только не трогать чавги, не подходить к шавару, не глядеть на хохиур. Здесь все было общее, но ничто не доставалось чужакам. И Энжин шел по поребрику между оройхоном и сухой полосой, тактично не глядя по сторонам.