Первый раз - Ольховская Анна Николаевна. Страница 58
– Затем, что на завтра назначено бракосочетание всеми уважаемого Фридриха фон Клотца и его прелестной юной невесты, Виктории Голубовской. Я только не знаю, во сколько сие свершится. Но это легко уточнить в мэрии, где действо, собственно, и будет происходить.
– Но ведь… – Славка закусил губу и отвернулся. – Вика там сейчас совсем одна, и помочь ей некому, и эта крыса может сделать с ней все, что угодно! При полной поддержке папашки.
– Не волнуйся, сынок, – Саша ободряюще потрепала спутанные вихры парня, хотя ее глаза тревожно блестели, – Вика продержится.
– Да, дверь она должна была забаррикадировать покрепче, еду я ей оставила, до завтра Вика и носа из комнаты не высунет, – сказала я.
– Так, может, она и на свадьбу не поедет? – встрепенулся Славка.
– Нет, Слава, на свадьбу она поедет. Ради тебя. Фон Клотц поставил Вике условие: она добровольно выходит за него замуж, а он распорядится выпустить тебя из тюрьмы.
– Вот сволочь! Гад! Крыса поганая! Какая еще тюрьма?! Я бы подох сегодня в той дыре! И что тогда?
– А ничего. Вика уже оказалась бы замужем и сидела бы в замке, взаперти. А папенька ее всем рассказывал бы, как счастлива его дочь.
– А про сына он что бы говорил?
– Ну, предположим, что его отпрыск подался в бега, решил мир посмотреть. Его ищут, но пока безрезультатно…
– Ненавижу гадов!
– Все, Слава, успокойся. Пойдемте-ка лучше в пансион, отдохнем, поужинаем, а потом обсудим завтрашние планы, – Саша вышла из машины и остановилась, поджидая нас.
Глава 46
Пансион действительно оказался уютным, в нем по-домашнему пахло пирогами, а доброжелательная хозяйка, оживленно лопотавшая на ломаном русском, очень напоминала мою тетушку, Галю. Неунывающая оптимистка, она с улыбкой встречает любые жизненные неурядицы, и от этой солнечной улыбки неурядицы смущаются, блекнут и стыдливо уползают в заросли лопухов, дабы заняться там самосовершенствованием.
Хозяйка проводила нас до дверей наших комнат, сообщила, что ужин здесь подают в семь часов, пожелала всем приятного отдыха и вернулась к своим пирогам.
– Значит, ужин через два часа. – Саша с сочувствием посмотрела на едва державшегося на ногах сына. – Видимо, придется попросить принести нам еду в номера, сынусь мой совсем расклеился. Да и нам лишний раз маячить внизу не стоит. В общем, так: вы пока отдыхайте, а я смотаюсь к мэрии, разузнаю насчет завтрашнего мероприятия. Не думаю, что бракосочетание столь известного в городе человека, как многоуважаемый Фридрих фон Клотц, останется без внимания. К семи мы ждем тебя, Анетка, в наших апартаментах. Договорились?
– Ага, – кивнула я и открыла дверь своего номера. – Договорились.
Комната жеманно трепыхала веселенькими шторками, которые щекотал игривый сквозняк. Окна, распахнутые настежь, наполняли все вокруг ароматами весны. Чудесный вид на горы, открывавшийся взору постояльца, должен был вызвать у него восхищенное умиление, но лично у меня он вызвал лишь рвотный позыв. Осточертели мне эти горы, хватит!
Я решительно закрыла окно и задернула шторы. В номере стало довольно сумрачно, зато уютно. А теперь – телефон!
В спешке я несколько раз неправильно набирала номер и от злости готова была уже расколотить пластикового вредителя, но телефон, словно почувствовав угрозу, неожиданно отозвался родным голосом:
– Да, слушаю вас.
А у меня вдруг перехватило дыхание, я не могла произнести ни слова, получался только какой-то сдавленный сип.
– Говорите же, кто это? Почему вы молчите? – Лешка явно начал раздражаться, я испугалась, что он сейчас бросит трубку, и… расплакалась! Нет, вы представляете, до чего довели меня все эти события?!! Миссис Слюнтяйка, к вашим услугам. – Господи, зайцерыб, это ты?! Что случилось?!! Да что же это такое! Ну ответь, хомка мой родной, ну, пожалуйста! Что ж ты делаешь со мной?! – Лешка уже сорванно кричал, его страх, его волнение молнией скользнули по проводам и ударили в меня, прочистив горло и мозги.
Я всхлипнула и наконец смогла выдавить:
– Лешик, мне так плохо без тебя…
– Лапка, что случилось?
Нежная забота, прозвучавшая в голосе моего мужа, укутала меня пушистым облаком, высушила слезы и помогла мне обрести связную речь:
– Лешенька, прости, что я заставила тебя поволноваться, я просто перенервничала сегодня сильно, меня чуть крысы не съели…
– Что?!! – свистящим шепотом заорал Лешка, затем, запнувшись, он с надеждой спросил: – Шутишь, да? Разыгрываешь старенького мужа, ни капли в тебе жалости!
– Нет, папочка, не шучу. Тут такое происходит – в страшном сне не увидишь!
– Но я же звонил сегодня этому вашему клокочущему Фрицу, и он сказал, что ты в порядке, поехала в город за подарками к Викиной свадьбе, уточнял, успею ли приехать я… Постой, как ты меня назвала?!
– Лешик, а еще – Лешенька, – я улыбнулась, вытирая слезы – дошло, наконец!
– Нет, вот только что!
– Не помню.
– Издеваешься, да?!
– Да, папочка.
– Но… А… Господи!!! Ты уверена?!
– Доча, мы уверены? Да, папик, мы уверены.
– Хомка… – раздался непонятный стук – то ли это трубка упала, то ли Лешка. Через секунду родной голос вернулся, только теперь он странно дрожал: – И что же происходит в данную минуту с моими девочками?
– В данную – девочки разговаривают с любимым мужем и папой. Все самое страшное уже позади.
– Страшное?!!
– Леш, ты если стоишь, то лучше присядь. Рассказ будет долгий и местами неприятный…
Я говорила и говорила, чувствуя, как вместе со словами из меня уходят страх, боль, отчаяние и вся тоска последних дней. И вместе с ними – силы, поддерживавшие меня все это время. Теперь я МОГЛА быть слабой.
Лешка слушал молча, не перебивая меня ахами и возмущенным воплями. Но я почти физически ощущала, как он каменеет и наливается яростью. Когда я описывала свои похождения в катакомбах и жаловалась, как болят мои искусанные крысами ноги, в трубке раздался странный шипящий звук, словно кобра раздула свой капюшон, готовясь к броску. Приблизительно так звучит втягиваемый сквозь сжатые зубы воздух. Бедному моему мужу приходилось нелегко, но он держался.
А мой рассказ тем временем уродливым колобком катился к финалу. Куда вскоре благополучно и прибыл.
Пару мгновений Лешка молчал, затем он хрипло и безжизненно проговорил:
– Я раздавлю эту сволочь. Лично.
– Вот лично как раз и не надо! Если честно, то я даже рада, что в данную минуту ты находишься далеко от фон Клотца и Голубовского. Иначе пришлось бы нам с дочкой возить передачки папе на зону.
– Возможно… – Лешкин голос все еще напоминал сухой треск валежника в лесу. – Знаешь, зайцерыб, я сейчас не в состоянии адекватно общаться, мне…
– Я все понимаю, родной мой! Приди в себя, подумай, созвонись с Левандовским, а вечером, часов в девять, я тебе опять позвоню, хорошо?
– Да, так будет лучше. Я люблю вас.
– Мы тебя тоже.
Положив трубку, я попыталась встать с кресла. Попытка родилась вялой и нежизнеспособной, седалище мое упорно стремилось обратно, словно железяка к магниту. Ноги и руки мне за время разговора с мужем кто-то коварно заменил на тряпичные. Кто-то! Да знаю я этого шутника-затейника – это стресс развлекается. Расслабилась я, жалуясь мужу, растеклась киселем, вот и получила. Нет уж, мистер затейник, рано тебе победу праздновать, у меня еще масса дел, которые весьма проблематично решаются в столь медузообразном состоянии.
Стресс лихорадочно вытряхивал из запасников все свои методы воздействия, еще надеясь на победу. Но я упорно волокла себя в ванную, где и была поставлена точка на мечтах и надеждах бедняги.
Теперь я стала свежей, как огурчик. И в таких же пупырышках. Которые очень мешали мне накладывать свежую повязку на крысиные укусы. Благо в ванной обнаружилась аптечка с разнообразными медпрепаратами. Правда, известных мне там было не очень много, поэтому в качестве основного ранозаживляющего компонента я воспользовалась солкосерилом.