Мама Стифлера - Раевская Лидия Вячеславовна. Страница 41

— Сынку-то, поди, лет двадцать уже?

— Да-да. Послезавтра стукнет. Мне щас умирать нельзя. Ребёнку праздник испорчу.

— Хорошо, когда дети хорошие… — Глубокомысленно крякнул дяденька, и отвернулся.

Я мысленно перекрестилась, и про себя отметила, что почти не вспотела. — А мой Санька — ну мудак мудаком. Как вас по имени-отчеству?

— Катерина Михална.

— Катерина… — Не люблю я это имя. Блядское оно какое-то. Жена у меня тоже Катькой была. Ебучая проститутка! Карликовская подстилка! — Я поняла, что дядя щас разгневается, снова повернётся ко мне лицом, а навстречу нам в этот раз едет автобус, и быстро исправилась. — Но это по паспорту. Друзья называют меня Машенькой.

— Ма-а-ашенька… — Довольно улыбнулся дядька, и я поняла, что попала в точку. — Машенька — это хорошо. У меня так маму звали. Умерла в прошлом году. Отравилась, бедняжка.

— Ботулизм? — Я прониклась сочувствием.

— Алкоголизм. — Загрустил водитель. — Маманька моя недурна была выпить хорошенечко. Видимо, это на её внуке и сказалось. Пятнадцать лет всего, а пьёт так, что мама-покойница им гордилась бы… Наверное, поэтому и в шестом классе сидит. Птенец, блять. Гнезда Петрова нахуй. — Дядя развеселился. Меня Петром звать. Ты шутку оценила, Манька?

До моего дома оставалось метров сто, и я больше не стала испытывать судьбу.

— Ха-ха-ха! — Я громко захохотала, но тут же сама испугалась своего заливистого звонкого смеха, и заткнулась. — Очень смешно. Вот тут остановите, пожалуйста. Мне в супермаркет зайти надо. За луком.

— Эх, весёлая ты баба, Манька-встанька. — Дядька попытался похлопать меня по щеке, но промахнулся, и дал мне по шее. Я кулём обвалилась на сиденье, провалилась куда-то на пол, и оттуда снова захохотала:

— Аха-ха-ха! Хороший ты мужик, Пётр. Мне б такого…

Через секунду до меня дошло чо я брякнула, и вот тут я вспотела как бегемот который боялся прививки. И не зря.

Когда я вылезла из-под сиденья, Пётр уже с готовностью сжимал в руке телефон.

— Говори номер, я тебе щас наберу. Пусть у тебя тоже мой номер останется. Созвонимся какнить, в шашлычную зайдём, по пивку ёбнем. Ты ж согласная?

— На всё! — Спорить и выкручиваться я не рискнула. — Записывай…

Когда я вошла в свою квартиру и сняла сапоги — я впервые в жизни пожалела, что у меня в правом углу иконы не висят. Они висят в спальне у сына, и над телевизором. Зашла, перекрестилась размашисто, и уволокла картонных святых в свою комнату. На всякий-який.

Пётр позвонил месяц спустя. К тому времени я благополучно забыла о том неприятном знакомстве, и имя Пётр у меня ассоциировалась только с Петькой-дачником, который как-то летом забрёл по синьке на мой участок, и начал самозабвенно ссать на куст крыжовника, за что был нещадно избит костылём моего деда.

— Привет, Манька! — Раздался в трубке незнакомый голос. — Помнишь меня? Это Пётр!

— Ну, во-первых, я не Манька, а во-вторых — иди нахуй. — Вежливо ответила я, и нажала красную кнопочку. Телефон зазвонил опять.

— Манька, ты вообще меня не помнишь?

— Мущина, я в душе не ибу кто вам нужен, но тут Манек нет. Васек, Раек, Зоек и Клав — тоже. Манька, может, вас и помнит, а я нет. Наверное, потому что я Лидка. Поскольку с церемонией знакомства мы закончили — теперь ещё раз идите нахуй и до свиданья.

Телефон зазвонил в третий раз:

— Девушка, простите меня, но у меня в телефоне записан ваш номер и подписан как "Манька — охуительная девка". Вы точно меня не знаете? А если я подъеду? А если вы меня увидите — вы меня вспомните?

— А если ты меня увидишь — ты меня вспомнишь? — По-еврейски ответила я, польщённая "Охуительной девкой".

— Обязательно!

— Записывай адрес…

Никакого Петра я, конечно, так и не вспомнила, но посмотреть на него было бы интересно. Заодно пойму почему я ему представилась Манькой.

Когда я спустилась к подъезду и увидела зелёную "девятку" с торчащей из неё усатой харей — Петра я сразу вспомнила. Так же как КАМАЗ на встречке, сына-тупизденя, маму-покойницу, жену Катьку, и почему я назвалась Манькой. Уйти незаметно не получилось. Пётр тоже меня вспомнил.

— А, вот это кто! — Обрадовался счастливый отец. — Садись, Манька, щас поедем, пивка попьём. За встречу. Быстро садись, а то выскочу — и поймаю. Ха-ха-ха.

Я представила себе лица моих соседей, которые щас увидят как за мной бежит усатый мужик с криком "Эгегей, Манька! Поехали в пивнушку, воблочки пососём!" — и самостоятельно села в машину. На этот раз Пётр был трезв как стекло. За свою жизнь можно было не беспокоится. Пока.

— В кабак-быдляк за воблой не поеду. — Я сразу воспользовалась трезвостью Петра. — Поеду в "Скалу".

— Чо за "Скала"? — Напрягся Пётр. — У меня с собой только три тысячи, имей ввиду. А у меня ещё бензин на нуле.

"Нищеёб устый" — подумала я про себя, а вслух сказала:

— На пиво хватит, я не прожорливая. Поехали, я дорогу покажу.

Сидим в "Скале", пьём пиво с димедролом, Пётр распесделся соловьём, а я всё молчу больше.

— У тебя такие глаза, Машка… — Дядька подпёр рукой подбородок, и посмотрел мне в лицо. — Как у цыганки прям…

Я поперхнулась:

— Ну, спасибо, что с китайцем не сравнил. Чойта они у меня как у цыганки-то?

— А глубокие такие. — Пётр отхлебнул пиво. — Как омут блять. Может, у тебя в семье цыгане были?

— Может, и были. — Говорю. — Я лошадей очень люблю, и когда их вижу — мучительно хочется их спиздить.

— Точно цыганка. — Удовлетворённо откинулся на спинку стула Пётр, и подкрутил ус: — А гадать ты умеешь?

Вот хрен знает, какой чёрт меня в ту секунду дёрнул за язык.

— Давай руку, погадаю.

Пётр напрягается, но руку мне даёт. Я в неё плюнула, заставила сжать руку в кулак, а потом показать мне ладонь.

— Чота я в первый раз вижу такое гадание… — Засомневался мужик в моих паранормальных способностях.

— Это самое новомодное гадание по цыганской слюне. — Говорю. — Не ссы, щас всё расскажу.

И начинаю нести порожняк:

— Вижу… Вижу, жена от тебя ушла… Так? — И в глаза ему — зырк!

— Да… — Мужик напрягся.

— Вижу… Вижу, Катькой её звали! Так?

— Так…

— Проститутка жена твоя, Пётр. Смирись. Не вернётся она к тебе. К карлику жить ушла. В шапито.

Молчит.

— Вижу… сына вижу! Сашкой зовут. Тупиздень редкий. Пятнадцать лет — а всё в шестом классе сидит!

— Всё правильно говоришь, Машка… — Пётр покраснел. — Глазам своим не верю.

— А знаешь, почему сын у тебя тупой? Наследственность дурная. Мать твоя, Мария, Царствие ей Небесное, бухала жёстко. Оттого и померла. Поэтому и сын твой пьёт втихушу. Если меры не примешь — сопьётся нахуй.

— Машка… Машка… — Пётр затрясся. — Как с листа читаешь, как с листа! Всё сказала верно! А ещё что видишь?

— А нихуя я больше не вижу. — Я отпустила руку Петра, и присосалась к своему пиву. — Темнота впереди. Щас ничего сказать тебе не могу.

— Что за темнота?! — Пётр заволновался. — Смерть там что ли?

— Нет. — Говорю. — Порча и сглаз. Жена тебя сглазила. Если не исправить вовремя — скопытишься. Точно говорю.

— А ты? Ты можешь сглаз снять? — мужик опять затрясся. — Можешь?

— Могу, конечно. — Тут я явственно вспомнила КАМАЗ, летящий прямо на меня, и добавила: — Тока это небесплатно.

— Сколько? — Пётр схватился за кошелёк, и вытащил оттуда пять тысяч.

"Вот жлоб сраный" — думаю про себя — "Три тыщи у меня, больше нету нихуя" Вот и верь потом мужикам.

— Хватит. — Говорю, и купюру сразу — цап. — Слушай меня внимательно. Щас мы с тобой едем ко мне. На такси. Потому что хуй я ещё с тобой в машину сяду, когда ты за рулём. Ты меня подождёшь у подъезда, а я тебе вынесу херь одну. И расскажу чо с ней делать надо. Согласен?

— На всё! — Пётр хлопнул по столу ладонью. — Чо скажешь — то и сделаю.

Уверовал в мои способности, залупа усатая.

Приехали на такси к моему дому, я оставила мужика в машине, а сама — домой. Кинуть его в мои планы не входило, поэтому надо было срочно чота придумать. Открываю шкаф, и начинаю шарить глазами по полкам в поисках какова-нить артефакта, который можно выдать за хуйню от сглаза. Тут мой взгляд падает на мешок с сушёной полынью. Мать в сентябре с дачи привезла. Говорит, от моли помогает. Курить её всё равно нельзя, а моли у меня и не было сроду. Поэтому я этот мешок даже не открывала. Так и стоит уже два месяца. Я этот мешок схватила, и на улицу.