Мама Стифлера - Раевская Лидия Вячеславовна. Страница 73
На эти деньги мы с ней купили два лифчика с жидким силиконом, ещё один запасной комплекс резиновых грудей чёрного цвета, а остальное благополучно пропили.
Причём, в процессе нажирания сливы, которое проходило в какой-то районной ресторации города Зеленограда, мы познакомились со славным человеком Владиславом, который тем же вечером с удовольствием произвёл с Юлией акт вагинальной пенетрации, и лобызал Юлины отсутствующий сиськи, называя их "земляничками".
Ну, что ж… Земляничка, по-любому, лучше, чем СИСОЧКИ.
Воистину!
Пыс-Пыс: а у Юльки скоро именины. И я купила ей подарок: вакуумную помпу для сисек.
Будем накачивать их по очереди.
По чётным дням Юля, по нечётным — я…
Просто разговор
19-10-2007 01:26
— Я закурю, не возражаешь? — смотрю вопросительно, накручивая пальцем колёсико грошовой зажигалки.
— Кури.
Закуриваю, выпуская дым в открытую форточку.
— Окно закрой, продует тебя… — в голосе за спиной слышится неодобрение.
Отрицательно мотаю головой, и сажусь на подоконник.
— Скажи мне правду… — говорю куда-то в сторону, не глядя на него.
— Какую? — с издёвкой спрашивает? Или показалось?
— Зачем ты это сделал?
Пытаюсь поймать его взгляд.
Не получается.
— В глаза мне смотри! — повышаю голос, и нервно тушу сигарету о подоконник.
Серые глаза смотрят на меня в упор. Губы в ниточку сжаты.
— Я тебе сто раз объяснял! И прекрати на подоконнике помойку устраивать!
Ну да… Лучшая защита — это…
— Захлопни рот! Тебе кто дал право со мной в таком тоне разговаривать?! Забыл кто ты, и откуда вылез?!
Вот теперь всё правильно.
Теперь всё верно.
— А вот не надо мне хамить, ладно? Ты весь вечер как цепная собака! Я сто раз извинился! Что мне ещё сделать?
А мы похожи, чёрт подери…
Может, поэтому я его люблю?
За голос этот… За глаза серые… За умение вести словесную контратаку…
Я тебя люблю…
Но не скажу тебе этого.
По крайней мере, сейчас.
Пока ты мне не ответишь на все мои вопросы.
— Я повторяю вопрос. Зачем. Ты. Это. Сделал. Знак вопроса в конце.
— Хватит. Я устал повторять всё в сотый раз. Тебе нравится надо мной издеваться?
Ты не представляешь, КАК мне это нравится…
Ты не представляешь, КАК я люблю, когда ты стоишь возле меня, и пытаешься придумать достойный ответ…
Ты даже не догадываешься, какая я сука…
Прикуриваю новую сигарету, и, склонив голову набок, жду ответа.
— Да. Я был неправ…
Торжествующе откидываю голову назад, и улыбаюсь одним уголком рта.
— … Но я не стану тебе объяснять, почему я это сделал. Я принял решение. И всё. И закрой уже окно, мне твоего бронхита очень не хватает.
Рано, рано… Поторопилась.
Меняем тактику.
Наклоняюсь вперёд, зажав ладони между коленей.
Недокуренная сигарета тлеет в пепельнице.
Дым уходит в окно…
— Послушай меня… Я никогда и никому не говорила таких слов. Тебе — скажу. — Нарочито тяну время, хмурю брови, кусаю губы… — Я — старше тебя, ты знаешь. Естественно, в моей жизни были мужчины. Много или мало — это не важно. Кого-то я любила. Кого-то нет. От кого-то была в зависимости, кто-то был в зависимости от меня. Но никому и никогда я не говорила, что…
Теперь надо выдержать паузу.
Красивую такую, выверенную.
Беру из пепельницы полуистлевшую сигарету, и глубоко затягиваюсь, не глядя на него.
Три… Два… Один!
Вот, сейчас!
Выпускаю дым через ноздри, и говорю в сторону:
— Никому и никогда я не говорила, что он — самый важный мужчина в моей жизни…
Набрала полную грудь воздуха, давая понять, что фраза не окончена, а сама смотрю на его реакцию.
Серые глаза смотрят на меня в упор.
Щёки чуть покраснели.
Пальцы нервно барабанят по столу.
Всё так. Всё правильно.
Продолжаем.
— Ты. Ты — единственный мужчина, ради которого я живу. Знаешь… — Закуриваю новую сигарету, зачем-то смотрю на неё, и брезгливо тушу. — Знаешь, у меня часто возникала мысль, что я на этом свете лишняя… И всё указывало на то, что кто-то или что-то пытается меня выдавить из этой жизни, как прыщ. И порой очень хотелось уступить ему…
Вот это — чистая правда. Даже играть не надо.
— Но в самый последний момент я вспоминала о тебе. О том, что, пока ты рядом — я никуда не уйду. Назло и вопреки. И пусть этот кто-то меня давит. Давит сильно. Очень сильно. Я не уйду. Потому что…
И замолкаю.
И опускаю голову.
Тёплые ладони касаются моих волос.
— Я знаю… Прости…
Переиграла, блин…
Вжилась.
Чувствую, что глаза предательски увлажнились, и глотать больно стало.
Мягкие губы на виске.
На щеках.
На ресницах.
Переиграла…
Поднимаю глаза.
Его лицо так близко…
И руки задрожали.
Тычусь мокрым лицом в его шею, и всхлипываю:
— Ты — дурак…
— Я дурак… — соглашается, и вытирает мои слёзы. — Простишь, а?
А то непонятно было, да?
Шмыгаю носом, и улыбаюсь:
— А всё равно люблю…
— И я тебя… — облегчение такое в голосе.
— А за что? — спрашиваю капризно, по-дурацки.
— А просто так. Кому ты ещё нужна, кроме меня? Кто тебя, такую, ещё терпеть станет?
Хочу сказать что-то, но он зажимает мне рот ладонью, и продолжает:
— А ещё… А ещё, никто не станет терпеть меня. Кроме тебя. Мы друг друга стоим?
Вот так всегда…
Настроишься, сто раз отрепетируешь, а всё заканчивается одинаково…
"Я тебя люблю…"
"И я тебя. Безумно. Люблю."
И ты обнимешь меня.
И я без слов пойму, что я тебе нужна. Ни на месяц, ни на год.
На всю жизнь.
И сейчас я встану с подоконника, налью тебе горячего чаю, и ты будешь его пить маленькими глоточками, а я буду сидеть напротив, и, подперев рукой подбородок, наблюдать за тобой.
А потом мы пойдём спать.
Ты ляжешь первым.
А я подоткну тебе под ноги одеяло, наклонюсь, поцелую нежно, и погашу свет…
Я умею врать. Я умею врать виртуозно. Так, что сама верю в то, что я говорю.
Я могу соврать любому человеку.
Я Папе Римскому совру, и не моргну глазом.
Я только тебя никогда не обманывала.
Даже тогда, когда ты был ещё ребёнком…
Вытираю нос, закрываю окно, и заканчиваю разговор:
— Ты завтра извинишься перед Артемом?
— Извинюсь. Хотя считаю, что он был не прав.
— Ради меня?
— Ради тебя.
— Во сколько тебя завтра ждать?
— После шестого урока.
— С собакой погуляешь.
— Угу.
— Будильник на семь поставил?
— Мам, не занудничай…
— Я просто напомнила.
— Мам, спасибо тебе…
Поворачиваюсь к нему спиной, и сильно вдавливаю пальцем кнопку электрочайника.
— Это тебе спасибо. Что ты у меня есть.
— Я — твой мужчина, да?
Оборачиваюсь, и улыбаюсь:
— Ты — мой геморрой! Но — любимый…
И ОН пьёт чай с абрикосовым вареньем.
И ОН смотрит на меня моими же глазами.
И ОН пойдёт завтра в школу, и извинится перед Артёмом.
Ради меня.
А я смотрю на НЕГО, и тихо ликую.
Потому что в моей жизни есть ОН.
ОН любит варенье и меня.
ОН — мой сын.
МОЙ СЫН!