Библия-Миллениум. Книга 2 - Курпатова-Ким Лилия. Страница 11

— Пап! Не переживай, я буду на страже чести сестры, — сказал Ионафан, обнимая Давида за плечи. Ком снега тут же обрушился на его голову. Мелхола сбила брата с ног и принялась яростно закапывать в сугроб. Давид в свою очередь опрокинул на землю ее и вдвоем с Ионафаном засыпал снегом так, что у той потекла вся косметика.

— Мама! Ну скажи ему! Отстаньте, дураки! — завопила Мелхола, которой растекшаяся тушь начала щипать глаза, и, обидевшись, ушла в дом. Задержавшись на крыльце, она обернулась на Давида: искорка довольства мелькнула в глазах, все-таки ей было приятно, что он вывалял ее в снегу.

Настала ночь.

— Я постелю тебе, нам… — сказал слегка дрожащим голосом Ионафан. — Ванная — следующая дверь от меня, берегись там Мелхолы с Меровой, — его тон стал комично-деловитым. Оглянувшись с порога, Давид увидел, как он с серьезным и даже нахмуренным лицом расстилает свежую простыню на своей широкой кровати.

Давид пошел в ванную, понежился под горячей водой, но предвкушение блаженства заставило его поторопиться. Открыв дверь кабины, Давид увидел, что на пороге ванной стоит Мелхола в коротком махровом халате, надетом на голое тело. От неожиданности он поскользнулся и чуть не упал.

— Ты что? — спросил он, спрятавшись за дверь и разозлившись на это бесцеремонное вторжение. Вообще подобное поведение свойственно молодым глупым женщинам, которые почему-то считают, что при их виде все мужчины должны на стенку лезть от желания!

— Я принесла тебе полотенце, — ответила Мелхола, растягивая слова и явно считая это сексуальным.

— У меня есть свое, если Саул увидит, он тебя прибьет! — Давид не считал это девичье кривлянье ни сексуальным, ни сколько-нибудь забавным! Кроме того, Мелхола его задерживала.

— Почему меня? — продолжая пребывать в уверенности относительно собственной привлекательности, продолжала томно гнусавить Мелхола.

— Потому что. Все, иди спать! — эта тупая кривляка может все испортить! Поставить под угрозу возможность пребывания Давида под одной крышей с Ионафаном. Давид даже топнул ногой — он не позволит с таким трудом найденному счастью быть разрушенным из-за дурацких фантазмов какой-то пустой и пошлой барышни.

— Спокойной ночи… — Мелхола выскользнула из ванной, по своей природной глупости продолжая оставаться в уверенности, что произвела на Давида сексуальное впечатление. «Дура!» — послал тот ей вслед свои выводы.

Давид вытерся, обернулся полотенцем и вышел. В коридоре он увидел, что на пороге своей комнаты стоит Мерова в кружевной сорочке и пристально на него смотрит.

— Спокойной ночи, Давид.

— Спокойной ночи, — сухо ответил Давид, а про себя подумал: «Спасибо, что хоть без томного голоса и идиотских кривляний!»

Так в течение двадцатиминутного похода в ванную гость успел почувствовать себя рождественским гусем, который наблюдает общее ожидание момента, когда он «дозреет».

Давид растянулся на ослепительно-белых простынях. Мягкая ткань, на ощупь как кожица персика, обнимала его обнаженное тело. Боже, как он устал! Давид потянулся сладко, как только мог, потом еще немного повертелся, устраиваясь поудобнее, чтобы лучше ощущать окружавший его комфорт. Полный сладостного томления, он ждал Ионафана, немного прикрыл глаза… и… Проснулся только рано утром. Блаженная истома наполняла все тело. Никогда еще в жизни не хотелось так оставаться в постели вечно. Тепло… Его голова лежала на руке Ионафана, который обнимал его сзади, прижимаясь всем телом к спине и ногам. Другая рука юноши мягко и нежно лежала у Давида на животе. Нежность, окружающая со всех сторон…

Давид осторожно повернулся к Ионафану, лицо которого было почти детским. Тонкий правильный нос, ярко-красные губы, выступающие скулы, темные мягкие волосы и ослепительно-белая кожа, которая в рассветных лучах как будто светилась изнутри. Голубоватые вены на руке подчеркивали нереальную белизну. Давид лег рядом и долго смотрел на лицо спящего, стараясь запомнить каждую черточку. Ему повезло больше, чем Ионафану, который рассматривал Давида ночью, перед сном, в полной темноте. Ночью он слишком долго пробыл в ванной, а когда вернулся, Давид уже спал…

Ионафан проснулся через час, открыл один глаз и посмотрел на Давида, улыбнулся и, как в продолжение сна, прижался к нему. Давид обнял его, нежно погладил. Ионафан потерся носом о его щеку, поросшую за ночь небольшой мягкой щетиной, забрался языком в ухо… Два водопада, извергающихся навстречу друг другу… Два бурных, равных по силе потока, сливающихся воедино… Противоположные желания, переплетенные вместе, — желание отдать и желание обладать, оба сводящей с ума силы. Бешенство и неистовство, одинаковые волны, входящие в резонанс и усиливающие друг друга… Атомный взрыв… Нирвана… И долгий нежный поцелуй — летний дождик сквозь лучи солнца, в каждой капле которого играет радуга.

— Ты меня любишь, Давид? Хоть немного?

Давид промолчал, ему казалось, что Ионафан спрашивает глупость. Женский вопрос… Ему показалось, что если он станет на него отвечать, то немного принизит друга. Он просто обнял Ионафана, укладываясь на бок, и снова заснул, утомленный и очень счастливый.

А дальше… Полгода в доме Саула пролетели как один день. Конные походы, игра в бизнес, поездки — события сменяли друг друга бешеной круговертью. Яркие наполненные дни и сумасшедшие ночи, и никого не хотелось видеть. Но больше всего они оба любили утро. Утро, время сна — пять-шесть часов в индивидуальном раю, время общего сна — одинаковые сны, одинаковые печали и радости. Ночные кошмары боялись высунуться. Каждый спал спокойно, уверенный в том, что другой бережет его сон. И это чудо. Бог дал привилегию спать спокойно только любимым — ибо любящий охраняет их сон.

Саул был счастлив. Давид находился в его доме, занимался его делами. Мелхола была довольна тем, что может ежедневно видеть Давида и имеет возможность его очаровывать. Но постепенно ее оптимизм, конечно, сдувался. Мерова, старшая сестра, оказалась рассудительнее. Увидев, что Давид не проявляет к ней интереса, она переключилась на другого мужчину и уже через полгода стала готовиться к свадьбе, приближение которой делало Мелхолу крайне нервной. Она отчего-то поставила перед собой цель в день свадьбы Меровы объявить о своей помолвке с Давидом. С этого момента его положение в доме осложнилось.

Сначала счастливые любовники восприняли попытки Мелхолы покорить Давида со смехом. Но затем ее постоянное шпионство стало расстраивать их планы. Да и Саул явно стал поощрять ее, преследуя цель оставить Давида рядом с собой.

Гроза разразилась через год.

За обедом Мелхола встала, постучала по стакану вилкой и попросила внимания.

— Мама, папа и все мои родные. Я больше не могу молчать и должна вам все рассказать.

Ионафан схватил под столом Давида за руку. Мелхола продолжала:

— Вот уже год, как Давид живет у нас в доме, но вы не знаете, что его на самом деле здесь держит.

Рука Ионафана сжала Давида еще сильнее.

— Я должна вам сказать ужасную вещь, но вы мои самые близкие люди, и, надеюсь, поможете мне принять верное решение. Дело в том, что Давид и я… В общем, я беременна. Вот результаты обследования, — она положила на стол голубую бумажку с печатями.

Все застыли, пораженные и потрясенные. Мелхола добилась ожидаемого эффекта.

Первым в себя пришел Ионафан.

— Это неправда! Ты лжешь! — он сильно побледнел от гнева. — Мы были неразлучны все это время!

Вторым пришел в себя Саул.

— Мелхола! Ты соображаешь, что говоришь?

— Я сказала вам правду!

— Давид! Что ты молчишь?! Скажи, что это все ложь! — Ионафан смотрел Давиду в глаза как умирающий.

Давид крепко сжал его руку, затем отпустил и погладил. Ионафан немного успокоился.

Давид встал и сказал:

— Да, она говорит правду, но я готов поступить, как подобает порядочному человеку, и прошу у тебя, Саул, руки твоей дочери.

За столом опять повисла тишина. Вторая бомба упала в то же место, разрушив руины, оставшиеся после первой, до основания. Все молчали.