Библия-Миллениум. Книга 2 - Курпатова-Ким Лилия. Страница 15

— Фух, — выдохнула, когда вышло именно так, как хотелось. Подняв глаза, она увидела, что оба брата отвернулись от компьютера и, открыв рты, на нее смотрят.

— Чего уставились?! — возмутилась она, даже не подумав запахнуть халат плотнее. Братья отвернулись. Реклама уже была просмотрена «от и до». Надо выходить из сети.

Ночью Фамарь проснулась от странной возни на верхней полке, которая ритмично поскрипывала. Наконец вибрация передалась всей кровати.

— Эй! — громко шикнула она и стукнула по полке снизу. Вибрация мгновенно прекратилась. Она долго не могла заснуть после этого. Как всегда.

— Дети, пора вставать! — разбудил утром голос матери.

Дети — это мучительная гордость Аггифы. Когда родился Амман, Давид очень захотел еще и дочку. Через полтора года она родила двойню — Фамарь и Авессалома. А еще через год Давид, обеспечив детей как следует, развелся с ней. Без объяснения причин. Дети стали смыслом жизни Аггифы и единственным источником дохода, так как бывший муж не скупился на их воспитание, всестороннее развитие и обучение. Иногда Агиффа с ужасом думала о собственной старости — на что же она будет жить, когда дети вырастут?!

Фотографии маленьких розовощеких толстых младенцев занимали все свободные места на полках в доме, были вывешены и выставлены в рамках с безвкусными позолоченными украшениями. Только мать могла отличить, кто на них кто. И Амман, и Фамарь, и Авессалом были везде в одинаковых белоснежных кружевах, лентах, всевозможных пелеринах — словно это один и тот же младенец неопределенного пола запечатлен на рекламе детского питания. «Какие ангелочки!» — восклицал каждый, видевший это впервые. Правда, через некоторое время обилие жирных херувимов, торчащих на каждом квадратном сантиметре, начинало мозолить глаза. Хотелось увидеть что-нибудь не столь умилительное. Но слащавые детские хари не оставляли в покое ни на минуту — пялились и пялились, требуя оставаться в состоянии мягкотелой растроганности.

В детской началась обычная утренняя суматоха. Первой поднялась Фамарь — ей же еще надо причесаться и накраситься. Сидя в джинсах и бюстгальтере перед зеркалом, она уже старательно выводила черную стрелку над веком, когда Амман, который спал на диване в углу, вылез из постели. С трудом пробираясь между ней и кроватью, он положил руки на ее голые плечи. Горячие влажные ладони чувствовались еще секунд двадцать после того, как он ушел. Блин! Стрелка легла неровно.

— Фамарь! Не сиди так! — заглянула в комнату мать.

Однажды она решила завести с ней разговор о сексе. И начала-таки! Сбиваясь и краснея. Что, мол, ты, Фамарь, уже большая, почти женщина. Скоро мальчики начнут за тобой… Но ты веди себя скромно… Фамарь при этом вспомнила, как «мальчик» Авессалом мастурбирует каждую ночь, думая, что никто не знает об этом. И все ее одноклассники, она готова спорить, делают по ночам то же самое.

— Знала бы ты наших «мальчиков», мама… — несколько укоризненно произнесла Фамарь.

— Мужчины всегда были и будут одинаковы. Гуляют с одними, а женятся совсем на других, — мать покраснела при этих словах, как будто соврала.

Фамарь только удивлялась маминой наивности.

— Мам, а папа был у тебя первым мужчиной? — спросила она, воззрившись на мать в упор. Та еще больше залилась краской, перебирая руками рюши на фартуке. Потом вдруг довольно театрально возмутилась, перейдя на визгливый тон.

— Что еще за вопросы? Кому здесь четырнадцать лет? Мне или тебе?! Ты уроки сделала? — и мать нависла над дочерью. Та молча выскользнула из-под нее, опрокинув чашку. Остатки чая разлились по столу.

— Ну как корова! Бери тряпку и убирай за собой! И еще, — стоя с полотенцем наперевес, продолжила: — Перестань сидеть перед братьями раздетая! Ты уже не маленькая.

— Мам! Ну что, они меня голой не видели? — в глазах Фамарь плясали чертята. Конечно, они видели ее голой, подглядывали. Всегда. И папа тоже видел ее голой.

— Веди себя прилично, я сказала!

Фамарь, не отрывая от матери взгляда, сбросила ее кружку на пол и вышла.

Разговор по душам закончился.

Авессалом поднялся последним, как обычно. С закрытыми глазами, весь взъерошенный, он еле протиснулся мимо Фамарь, сильно потершись об нее бедрами. Комната слишком маленькая, здесь все стоит впритык.

Вечер выдался многообещающим. Братья изыскали-таки способ попасть на порносайт, а Фамарь собиралась «прогуляться». «Dress you sexy!» — выдал телевизор. На экране замелькали языки пламени, кожаные топы в обтяжку, металлические ошейники. Карандаш, кисточки, тени — одноразовая картина. Сексуальное лицо — влажные перламутровые губы, томные глаза. «Sexy baby!» Она старалась удержать отражение в зеркале именно таким. Натянула джинсы, старательно обнажая живот. Хороша! Вот только бы грудь побольше… Это несколько ухудшило ей настроение. А вдруг он ее не поцелует? Увидит, что грудь маленькая, и не поцелует. Вон братья смотрят только на хорошие «буфера». А она ведь тоже сексуальная! Нежная кожа, пухлые губы.

Фамарь приподняла волосы, выгнула спину, опустила пониже джинсы, так, что показалась темная кромка волос. В телевизоре появился мужчина в точно таких же спущенных джинсах. «I’m too sexy…» Она подпевала ему, повторяя его движения. Он так спокойно двигает бедрами, имитируя сношение…

А что будет, если она сейчас снимет джинсы и раздвинет ноги… Фамарь хмыкнула и засмеялась, представив лица братьев. А мать?.. Ой! Будет закрываться и вопить истеричным тонким голосом: «Уберите ее! Уберите!» — потом заломит руки и убежит в спальню, будет там плакать, прихлебывая коньяк из бутылки, которую прячет в ящиках с бельем. Однажды Фамарь нашла у матери эту бутылку, а двумя пододеяльниками ниже коробку с вибратором. Ее тогда разобрал такой смех, что заболел живот. Она хохотала и хохотала, корчась на полу, представляя, как мать орудует этой штукой! Фамарь ужасно захотелось засунуть ее и себе, но сознание того, что она была у матери там… вызывало приступ отвращения.

«Фу! Какая я гадкая», — с удовольствием и без капли стеснения подумала она.

«Yes! I’m sexy! Do you want to be a same?» — продолжал общаться с ней телевизор.

Нет, руки лучше не поднимать. Так грудь кажется еще меньше.

Братья не вмешивались в этот процесс. Ее отражение мелькало то на полированной дверце шкафа, то на стекле окна. Как натягивает джинсы, поправляет бюстгальтер, душится… Наконец, ушла. Картинки стали менее интересными, даже, можно сказать, совсем неинтересными. Авессалом быстро переключал их одну за одной. Как будто читал программное произведение. Нудно, но обязательно. Вдруг еще будет что-то «горяченькое», но увы…

— Дети, вы сделали уроки? — просунулась в дверь голова матери.

— Нам не задано, — вяло протянул Амман, сегодня была его очередь отвечать.

Но мать его уже не слышала. Идя дальше по коридору и что-то напевая, стирала пыль с херувимов в рамках.

Вернулась Фамарь поздно. Грустная. Он ее не поцеловал и клеился к ее подруге. Блондинке с большой грудью, а та смеялась — бюст трясся и только что не вываливался в огромный вырез свитера. Но она же жирная! Корова! Они рассматривали друг друга как-то ночью. У той уехали родители, а по кабельному шел порнофильм. Они смотрели напряженно, прижав к себе подушки, стараясь ничего не упустить. А потом разделись и стали вертеться перед зеркалом, обсуждая, как бы смотрелись на экране. Да, корова больше похожа на тех… На языке сладко вертелось слово «шлюхи». «Шлюхи» — приятное, обтекаемое, наполняющее рот, как молочный коктейль с мороженым, или манная каша с вареньем, или…

Фамарь не удержалась и заплакала, старательно укрывшись одеялом с головой. Горячие слезы быстро намочили подушку, дышать было трудно — она согнулась и высморкалась во внешнюю сторону пододеяльника.

— Ты что, ревешь? — свесился сверху Авессалом.

— Отстань! — рявкнула она и опять накрылась с головой.

— Что-нибудь случилось? — продолжил тот.