Руководство для девушек по охоте и рыбной ловле - Бэнк Мелисса. Страница 4

Она кивнула. Потом спросила, чем бы я хотела заняться, когда подрасту.

— Я хочу стать великой певицей, — сказала я.

— Может, и станешь, — отозвалась она.

— Нет, не стану.

— Откуда ты знаешь?

— У меня нет слуха.

Я оперлась на локти, наблюдая за Генри, который плескался недалеко от берега. Вода была еще прохладная, и никто пока не решался последовать его примеру. Он ждал набегавшую волну, приняв исходное положение для кроля и поглядывая назад — туда, где рождались волны. Затем с усилием сделал несколько гребков, поймал волну и поплыл на ее гребне к берегу. Мне нравилось, как он выглядел в последние секунды своего заплыва: волосы откинуты назад, корпус, как стрела, устремлен вперед, лицо светится радостью. Мне даже послышался его веселый смех. Поднявшись, он посмотрел в нашу сторону, хотя без очков вряд ли мог что-то увидеть.

Я поднялась и пошла к нему. Вода была холодная, но мне не хотелось отставать от брата. Я встала рядом — лицом к берегу, — и он заставил меня вытянуть руки вперед. Уже несколько лет он пытался научить меня серфингу.

— Теперь жди волну, — сказал он и тут же, оглянувшись, крикнул: — Давай, жми! Вперед!

Но я пропустила эту волну, а за ней и следующую. Потом к нам подошла Джулия. Оба они поплыли навстречу волнам, а я вышла на берег.

Растянувшись на полотенце, я наблюдала, как они то вместе, то поочередно появлялись на вершинах накатывающихся волн. Он нырнул, вытянув руку из воды наподобие акульего плавника, и устремился за ней. Я увидела, как она отчаянно замолотила руками по воде, погружаясь вглубь…

Когда я вновь подняла глаза, Джулия уже шла к берегу. Пока она не накинула пляжный халат, мне удалось рассмотреть ее фигуру. В своем черном купальнике она выглядела еще более худощавой, чем я представляла, и грудь у нее оказалась меньше моей.

Как раз в этом году совершенно внезапно у меня появилась грудь, и мне с мамой пришлось идти к «Лорду и Тэйлору» покупать бюстгальтеры. Теперь мальчики проявляли ко мне больше внимания, и это меня нервировало. Моя грудь как будто что-то говорила обо мне помимо моей воли. Будучи моей ахиллесовой пятой, она постоянно создавала мне опасность оказаться в унизительном положении.

Согласно моей теории, наличие груди способствовало тому, что у мальчиков появлялось желание заняться с вами сексом, что, безусловно, не являлось каким-либо преимуществом, ибо секс нужен им был в любом случае. Другое дело, если у вас было красивое лицо, как у Джулии, — в этом случае мальчики влюблялись, что происходило, кажется, почти непроизвольно.

Я изложила эту теорию своей подруге Линде, которая собиралась стать социологом и вечно носилась с какими-то идеями. По моим соображениям, грудь имела такое же отношение к сексу, как полушка — ко сну. Конечно, для сна нужна полушка, но ведь можно спать и без нее.

Линда сказала: «Парни будут спать при любых условиях, если они действительно устали».

Когда Джулия забралась в свою койку, я сказала ей, что она может идти к Генри, если хочет; незачем ждать, пока я усну.

— Думаю, ты уже могла бы считать меня взрослой, несмотря на мой возраст.

Она помолчала, очевидно подбирая слова. Мне хотелось дать ей понять, что никаких слов тут не надо, но я не знала, как это сделать, не обидев ее.

Она призналась, что ей не приходилось общаться с моими сверстниками.

— Я все пытаюсь вспомнить, какой я сама была в четырнадцать лет, — сказала она. — Пожалуй, кроме книг меня интересовал только мой конь Пепел.

— А потом?

— Потом мальчики, — улыбнулась она.

Мы пожелали друг другу спокойной ночи, и она пошла в комнату Генри.

Посреди ночи по пути в ванную я заметила, что дверь в его спальню была распахнута, и увидела их обоих спящими в его кровати. Они уснули в объятиях друг друга, его руки сомкнулись на ее голой спине.

Через несколько недель погода начала портиться: небо заволокло тучами, в воздухе чувствовалась сырость. Предсказывали дождь, но мама все смотрела на небо и твердила, что непременно должно распогодиться.

Днем Джулия сидела за столом над взятой с работы рукописью. Закончив страницу, она передавала ее Генри — на проверку.

— Иди к нам, Джейн, — сказала она.

Этого я и опасалась: могло обнаружиться, что я не такая способная, как, быть может, думала Джулия. Тем не менее я уселась рядом с Генри и принялась читать кипу отложенных им листов.

Мне понравилось то, что я читала: речь шла о девушке, чьи родители разводились, и описано все очень правдиво.

Когда я подняла глаза, родители наблюдали за нами троими и улыбались.

Я сказала Джулии, что рукопись мне очень нравится, и это ее всерьез взволновало. Обычно она редактировала детские книги, но теперь ей поручали и подготовку книг для моего возраста, который она определяла как «взрослый молодняк».

Как только родители отошли от нас, я призналась, что почти не бывала в библиотеке, а если иногда и заходила, то спрашивала у библиотекарши такие книги, которые, как она считала, мне читать рано.

Я сказала Джулии, что в романах, предназначенных для моего возраста, как правило, говорится о том, как надо жить, и совершенно не отражена реальная жизнь. Не лучше обстоит дело и с журналами.

— Даже в приложениях сплошная мура, — добавила я. — Представь себе мальчика, который назначает девочке свидание и прячет за спиной букет маргариток. Никто в моем возрасте не ходит на свидания. Даже слова такого в моем лексиконе нет.

Джулия проявила в ответ такой искренний интерес, что у меня возникло желание рассказать ей о том доме — заброшенной лачуге возле железной дороги, — куда ребята ходили «оттягиваться». Я сходила туда всего один раз, когда мальчик, который мне нравился, сказал, что будет ждать меня там.

Когда я вошла, он сказал: «Привет!» Я закурила сигарету и попыталась вести себя так, словно была там своей. Он подошел, присел рядом со мной на драную кушетку и предложил мне кальян. Я помотала головой и улыбнулась, словно уже была под кайфом. Потом он прижался ко мне так, как мне этого хотелось. Но он прошептал: «Ты водишь меня за нос?» — и эти слова прозвучали диссонансом сладкой нереальности.

У Генри и Джулии была масса возможностей отдохнуть и развеяться. У Джулии хватало друзей в Амагансетте и на Огненном острове. А на уикенды они ездили на остров Марта-Виньярд.

Я привела к себе Линду. Мы спали на нижних койках. Когда я описала ей, как Джулия крадется в комнату Генри, она спросила, считаю ли я, что они там занимаются сексом.

Я услышала голос отца, доносящийся из спальни родителей, и удивленно подумала: неужели и они меня слышали? И прошептала: «Можно ли заниматься сексом бесшумно?»

— Как знать, — сказала Линда.

Я вспомнила звуки, доносившиеся из спальни Генри, и изобразила прерывистое дыхание Джулии и ее возгласы: «Это великолепно, Генри! Просто волшебно! Тебя не назовешь восьмидесятилетним стариком!»

Мы посмеялись, но сразу после этого, пытаясь заснуть, я почувствовала себя ужасно.

На пляже Линда, вспомнив, что она — социолог, изрекла:

— На вершине социальной иерархии находится блондин на символическом троне в виде белого стула.

— По-моему, в самом слове «спасатель» скрывается стремление к спариванию, — сказала я. — Спасатель стоит на страже продолжения рода.

— Обрати внимание, у него нос намазан чем-то белым, — заметила она, — точно так же делают вожди племен в Нижней Сахаре.

Спасатель встал и засвистел в свисток.

— А вот и призыв к спариванию, — сказала я.

Мои родители любили Линду. Вечером, когда мы сообщили, что хотим посмотреть на луну над океаном, они в унисон сказали: «Прекрасно!», хотя было уже довольно поздно. Как только мы оказались за дверями, я представила себе, что говорю: «Мы хотим ограбить винную лавку», а родители отвечают: «Прекрасно!»