Увидеть лицо (СИ) - Барышева Мария Александровна. Страница 65

— Иди сюда! — повелительно сказали ей из комнаты.

В этот раз Марина не возмутилась и не смутилась, хотя и обращенный к ней повелительный тон, и протянутая навстречу рука были совершенно недвусмысленны. Не раздумывая и не оглядевшись по сторонам, она шагнула в комнату, и дверь за ней захлопнулась.

Виталий проверил развешанную на стульях одежду — та даже и не думала начинать сохнуть. Можно было, конечно, взять из ванной фен и попробовать просушить им, но заниматься этим было неохота. В комнате тепло, скоро он ляжет спать — к чему вся эта возня? Ночью одежда ни к чему, а одеяло вряд ли смутится, если он залезет под него в одних трусах. Виталий покосился на шкаф и хмыкнул. В крайнем случае… Нет, брать чужие тряпки не хотелось. Ничего, не сахарный — не растает и во влажной одежде. Вот Суханова — дурочка, со своими принципами может запросто схватить воспаление легких и тем самым еще больше осложнит ситуацию. Хотя… еще не известно, какие из ее принципов доживут до приезда хозяев.

Если они приедут.

Виталий подошел к окну и надолго остановился возле него, до боли в глазах вглядываясь в лес за стеной дождя. Отрезаны от мира. Напрочь отрезаны. Сколько им придется провести здесь — сутки, неделю, месяц? Если сложить вместе все, о чем говорилось в гостиной, и отнять понятия «случайность» и «совпадения», то получится, что долго. Утром уйти пешком? И далеко они уйдут? Да и куда? А если погода не улучшится? А девчонки сколько выдержат? Да еще и на каблучках? Не босиком же им идти, а лишней обуви в доме нет. Интересно, почему одежды навалом, но нет даже тапочек?

Может, выслать вперед кого-то одного? А где гарантия, что он не пропадет так же, как и Лешка?

…чего тогда этот мэн бизнеса из лесу сам не свой пришел? Какой-то очень уж странный…

Виталий прижал к холодному стеклу кулак и оперся на него лбом. Да, Евсигнеев и ему показался каким-то пришибленным, но тогда он решил, что тот просто перетрусил. Алексей не производил впечатления смельчака, он был истериком — из тех, которые много кричат, а потом быстро прячутся под стол. В запале может наворотить дел, но если ему вовремя дать по морде, то сразу присмиреет.

А все-таки, может он действительно что-то видел, пока ходил один?

Виталий прокрутил в памяти тот момент, когда раздвинул мокрые ветви кустов и увидел бизнесмена, роющегося за полой своего пиджака…и потом, весь тот короткий промежуток времени, когда они разговаривали, Алексей постоянно прижимал руку к груди. Тогда Виталий подумал, что у него нелады с сердцем или прокуренные легкие барахлят после долгой прогулки…

Роющегося за полой пиджака? Или что-то прячущего за нее?

Хотя возможно, все это ему только показалось.

Зато не показалось, что у большинства пассажиров ближе к вечеру начала ехать крыша. Включая и его самого.

Тебе ведь хотелось бы, чтоб этот диванчик-качалка стоял не в гостиной, а в этой комнате… потому что тогда было лучшее время, тогда было все просто и спокойно, и был еще сад, и старая яблоня с ветвями до земли, и Дашка с тощей косичкой, которой можно было наврать с три короба, а она слушала с открытым ртом, но…

Лицо Виталия вдруг болезненно сморщилось, в глазах появилась растерянность и он, пошатнувшись, схватился левой рукой за подоконник. Он ведь не мог, никак не мог…

Не мог что?

Ощущение исчезло, едва появившись, а понимание так и не успело прийти. Словно ему, подзадремавшему на секунду, плеснули в лицо ледяной водой.

Не мог что?

Я не знаю.

А что с твоей правой рукой? Что с ней?

Даша… Даша…

…хотите еще посидеть на диванчике?

Виталий скрежетнул зубами. Он не был напуган, но, что гораздо хуже, был сбит с толку. Ему снова вспомнилось лицо Алины, наблюдающей за кружением стеклянной подвески — лицо лунатика, гуляющего по самому крепчайшему из своих снов. А глаза Бориса?! Интеллигентный, деликатный, но глаза у него в тот момент были, как у обезумевшего от голода пса, защищающего кус мяса… только вот вместо мяса были часы.

У вас сейчас лицо, как тогда у Бориса… или у меня, наверное… Вы знаете об этом?

Нет-нет, Аля, ты ошибаешься. Тебе показалось. Не могло быть такого… ведь это всего лишь мебель…

Только вот когда она дотронулась до диванчика, ее захотелось оттолкнуть — и подальше, потому что это ему не понравилось.

Виталий бросил короткий взгляд на один из горящих фонарей. Хорошо, что не выключили, — вдруг, все-таки выйдет пацан…

В дом вошли одиннадцать человек. И ночь в нем проведут одиннадцать человек…

Виталий выругался и отвернулся от окна. Снял висевшую на стене новенькую гитару, опустился на стул и начал рассеянно перебирать струны — сначала неопределенно, потом из-под пальцев полилась неуверенная фантазия на тему «Nothing else matter» «Металлики». Постепенно она обрела жизнь и силу, после чего совершенно незаметно превратилась в тальковский «Летний дождь». Взгляд Виталия скучающе скользил по стенам, смотреть на струны нужды не было — пальцы и так знали, что им делать. Гитара грустила в его руках, и сонная ночная музыка бродила по комнате струящимися шагами. И вдруг запнулась — фальшиво и пронзительно дернулась, чуть не оборвавшись, струна. Виталий с грохотом отставил гитару к стене, встал и пошел в дальний конец комнаты. По дороге простыня, развязавшись, свалилась с него и осталась лежать на полу. Он этого не заметил.

Руки у него вспотели, и поэтому, сняв ошейник со стены, Виталий уронил его. Ошеломленный, он нагнулся, чтобы поднять его. Он не мог припомнить случая, чтобы когда-нибудь что-нибудь ронял.

Коричневый собачий ошейник был старым, самодельным, переделанным из широкого кожаного ремня, вручную неумело прошитого толстыми черными нитками. На ремне темно-синей пастой крупными шатающимися детскими буквами было написано имя — БЭК.

То было время, когда тянуло на приключения — время закопанных кладов и таинственных заброшенных домов, время робин гудов и чингачгуков, время луков с тетивой из лески и стрел с голубиными или чаячьими перьями, время, когда дрались на деревянных мечах и шпагах, время, когда девчонки даже иногда были принцессами…или, уж во всяком случае, леди Марианнами и Констанциями Буаносье. Это сейчас играют в авторитетов, Терминаторов и Нео, принцессы превратились в Мадонн и Бритни Спирс, а главные рыцарские девизы — «Астоло виста, бэби» или «У нас, реальных пацанов, не забалуешь»… хотя, это уже, вроде как, отходит, и недавно он даже видел стайку мальчишек и девчонок, игравших в старые добрые «казаки-разбойники»… А тогда все было именно так…В то время он зачитывался Дюма, Фенимором Купером, Луи Буссенаром и Джеком Лондоном. И когда появился щенок — причудливая смесь водолаза, овчарки и ирландского сеттера, пятнистая, задиристая и вислоухая, приведшая бы в священный ужас любого знатного кинолога — появился, невзирая на негодование отца и запреты матери, Виталий назвал щенка Бэком, с презрением отметя в сторону Дашкиных «Пушков» и «Кузек». Он был уверен, что щенок вырастет точно таким же, как Бэк из лондоновского «Зова предков» — смелым, преданным и мудрым. Наверное, так и случилось бы…

Виталий судорожно сжал ошейник в пальцах. Пряжка больно врезалась в кожу, но он сжал кулак еще крепче, словно болью пытался прогнать дурной сон. Потом раскрыл ладонь и снова посмотрел на ошейник. Осторожно вытащил несколько застрявших за пряжкой длинных черных с рыжиной волосков.

Бэк был лохматым. Очень лохматым.

— Эй, Бэк! Ко мне!

Вислоухий песподросток летит через двор, как стрела, в пасти зажат индейский лук, длинный пушистый хвост стелется по ветру…

— Хороший пес, хороший…

Бэк ухмыляется, вывалив розовый язык, в глазах сияет такой же мальчишеский восторг, как и у его хозяина… много позже их до краев наполнят мука и ужас… и тяжесть камня в руке нельзя будет сравнить с тяжестью всего земного шара…

Мрачновато-независимые и преданные до кончиков коротких ушей Цезарь и Мэй появились у него лишь несколько лет назад, а до той поры он больше ни разу не заводил собаку. Такое не забудешь, и даже сейчас, пусть и редко, те глаза нет-нет, да и взглянут на него из-под груды прожитых лет — взглянут без ненависти, но укоризненно, что иногда гораздо хуже ненависти.