Прекрасная Катрин - Бенцони Жюльетта. Страница 81

Она чувствовала, что Готье близок ей. Как и она, он был частицей гордого терпеливого народа Франции. Но удастся ли ей когда-нибудь до конца понять этого сына нормандских лесов?

Катрин задумчиво шла к замку. Голова у нее гудела, мысли путались. Дождь хлестал по лицу, однако это доставляло ей какое-то странное удовольствие. Может быть, ливень смоет и унесет все сомнения, все страхи? А пока она должна немедленно найти Арно и заставить его выслушать, что она скажет. Если он хочет сохранить ее, то ему придется расстаться с Мари де Конборн. Завтра же этой девицы не должно быть в Карлате.

– Ни дня не останусь под одной с ней крышей, – повторяла молодая женщина, стиснув зубы. – Пусть он выбирает!

Она содрогнулась, представив, что могло случиться, если бы не Готье. Сейчас она валялась бы со сломанной шеей в какой-нибудь вонючей дыре… с раздробленными костями, в луже крови! Сжав кулаки, она закусила губы. Сегодня это не удалось, но что будет в следующий раз? Она чудом избегла смерти, потому что рядом оказался Готье… А завтра? Смерть поджидает ее за каждым углом, крадется за ней в темноте, и она, возможно, даже не успеет понять, откуда ей нанесли удар.

Катрин невольно ускорила шаг, и вдруг гневное восклицание сорвалось с ее губ. Она увидела, как из замка, крадучись, выскользнула Мари и, оглядываясь, чтобы убедиться, что за ней никто не следит, побежала в тот конец двора, где располагались баня и парильня. Молодая женщина хотела уже броситься за ней, но внезапно вспомнила, что оставила маленького Мишеля одного, когда полетела на зов Арно. Наверное, Сара уже поднялась из кухни, а может быть, Изабелла вернулась из деревни, куда ходила раздавать милостыню крестьянам. Однако следовало все-таки взглянуть на малыша, прежде чем свести счеты с Мари. В стенах крепости эта девка никуда от нее не денется. С недоброй улыбкой Катрин сказала себе, что сумеет разыскать убийцу, где бы та ни затаилась…

По лестнице она взлетела вихрем, чувствуя, что ей необходимо увидеть ребенка. Наверное, надо и переодеться: мокрое платье неприятно холодило тело, отяжелевшая от воды юбка путалась в ногах. Она вошла в комнату, направилась к дубовой колыбели и вдруг застыла с остановившимся сердцем. Ребенка не было видно. Чья-то жестокая рука накрыла его подушкой и одеялами… Из кроватки не доносилось ни единого звука.

Из груди Катрин вырвалось звериное рычание. Так кричит волчица, увидев опустевшее логово. Этот отчаянный крик потряс стены старого замка, проникнув в самые удаленные его уголки, заставив вздрогнуть Сару, которая задержалась на кухне, и часовых, стоящих на страже у бойниц. Заслышав его, испуганно перекрестился крестьянин, сгружавший солому со своей грубой деревянной повозки. Катрин в комнате наверху ринулась к колыбели, сорвала одеяла и подушку, схватила Мишеля. Личико ребенка посинело, головка бессильно заваливалась назад… Катрин рухнула на колени.

– Нет, Господи! Нет! Только не это!

Задыхаясь от горя, она осыпала поцелуями безжизненное тельце ребенка… Случилось самое худшее, что только можно было себе представить! Это чудовищное преступление повергло ее в ужас… Не было сил выносить эту муку, и она кричала, кричала, как раненый зверь… В комнату вбежала Сара и, увидев лежащую на полу Катрин, вырвала у нее из рук ребенка.

– Что такое?

– Убили! Убили… убили моего маленького! Задушили в колыбели! Господи! Господи, за что?

Но Сара уже не слушала ее, срывая розовые банты с пеленок, поспешно разматывая их. Она вынула голенького ребенка, безжизненного, похожего на искусно сделанную куклу, несколько раз звучно хлопнула малыша по попке, а затем, уложив на кровать и открыв маленький ротик, стала осторожно дуть в него… Катрин, застыв, словно статуя, неотрывно следила за ее руками, и, казалось, только глаза жили на этом окаменевшем лице.

– Что… ты делаешь? – пролепетала она наконец.

– Пытаюсь оживить его. У себя в таборе я часто видела младенцев, которые рождались с пуповиной, обмотавшей шею. Они выглядели точь-в-точь как твой сын сейчас. Но наши женщины умели вернуть им жизнь…

Она снова склонилась над Мишелем. Ноги Катрин как будто приросли к земле. Она не смогла бы сделать и шага, только смотрела с замиранием сердца на цыганку. Внезапно перед ней выросла чья-то черная тень, и гневный голос Изабеллы де Монсальви произнес:

– Что ты делаешь, безумная, с моим внуком? – В бешенстве она схватила Сару за плечи и стала трясти. Тогда Катрин внезапно ожила, бросилась к свекрови и резко оттолкнула ее. Старая дама попятилась в изумлении, а молодая женщина закричала, сверкая глазами, которые от ярости стали фиолетовыми:

– Она пытается его спасти! И я приказываю вам не трогать ее! Моего сына убили, слышите? Убили в колыбели… Я нашла его бездыханного под подушкой и одеялами! Вы убили его!

Изабелла де Монсальви побледнела как смерть. Шатаясь, она ухватилась за стену. В одно мгновение ее плечи согнулись, и Катрин увидела перед собой столетнюю старуху. Бескровными губами она даже не прошептала, а прошелестела:

– Убили? Задушили?

Она повторяла эти ужасные слова, словно пытаясь понять их значение. Черты лица у нее заострились, как перед смертью, и она смотрела на Катрин невидящими глазами.

– Кто его убил? – пролепетала она. – Почему вы говорите, что это я? Я убила моего маленького Мишеля? Вы сошли с ума!

Она произносила эти слова без гнева, почти спокойно, но в них звучало столько истинной муки, что Катрин почувствовала, как утихает ярость, уступая место страданию. Внезапно она ощутила ужасную усталость.

– Простите, – прошептала она. – Я не должна была так говорить. Но если бы вы не удержали при себе вашу проклятую Мари, против воли Арно и моей, то этого бы не случилось. Это она преступной рукой…

Озарение пришло внезапно, и Катрин сама была поражена открывшейся ей истиной. Она словно вновь увидела Мари, которая, крадучись, выскользнула за порог замка… Кто здесь ненавидел ее настолько, чтобы поднять руку на ребенка? Только эта ядовитая гадина могла совершить подобное преступление! Однако на лице Изабеллы де Монсальви появилось недоверчивое выражение.

– Это невозможно! Она не могла сделать этого. Вы ненавидите ее, потому что она любит моего сына. Но она всегда любила его… и винить ее нельзя. Никто не властен над своим сердцем!

Катрин пожала плечами. Сара, согнувшись над ребенком, продолжала растирать его и дуть ему в рот.

– Это она ненавидит меня так сильно, что способна на все. Всего лишь час назад она пыталась убить и меня тоже! Если бы не Готье, я лежала бы с раздробленными костями в подземелье донжона. Она не могла этого сделать, говорите вы? Она сделает и не такое, лишь бы стереть меня с лица земли и изгнать даже память обо мне из души моего сеньора.

– Замолчите! Я запрещаю вам обвинять Мари. Она моей крови. Я почти воспитала ее.

– Примите мои поздравления! – с горечью сказала Катрин. – Я, впрочем, и не надеялась, что вы поверите мне. Но клянусь вам, что сегодня же вечером эта особа покинет замок. Или его покину я! В сущности, вы всегда желали именно этого, а теперь, когда мой мальчик…

Словно бы в ответ раздалось торжествующее восклицание Сары:

– Он ожил! Дышит!

В едином порыве мать и бабушка бросились к ребенку, которого держала в сильных руках цыганка. Исчезла трагическая синева лица. Малыш разевал ротик, как рыба, вытащенная из воды, и слабо двигал ручками. Сара через плечо бросила Изабелле:

– Согрейте пеленки над огнем!

Гордая графиня со всех ног кинулась выполнять распоряжение служанки. Глаза ее были полны слез, но при этом лучились светом.

– Жив! – лепетала она. – Господи! Благодарю тебя, Господи!

Стоя на коленях у кровати, Катрин смеялась и плакала одновременно. Мишель оживал на глазах, поскольку Сара продолжала легонько похлопывать его. Вероятно, эта процедура успела ему надоесть, он побагровел и возмущенно завопил. Катрин с наслаждением слушала рев, который казался ей чудесной музыкой, а Сара, поспешно взяв из рук Изабеллы теплые пеленки, стала заворачивать в них малыша. Катрин, поймав на лету руку верной подруги, прижалась к ней мокрым от слез лицом.