Приемный покой - Соломатина Татьяна Юрьевна. Страница 33

– Отец двоих детей! – подхватила ехидная Светка, за что тут же получила по заднице от коленопреклонённого Вадима, застёгивающего ей сапоги.

– …разрыдался тут, как мальчик, которому на Новый год не подарили железную дорогу, – закончила Людмила Николаевна.

– Блядскую железную дорогу! – хихикнула Машка.

– Подарили, подарили!!! – по-бабьи подвывал Виталик. – Подарили, а потом отобрали!!!

– Ну, бывает, бывает. Дед Мороз ошибся адресом. Чужое брать нельзя. Поиграл – отдай! Зато у тебя дома под ёлкой голубь с ключиком в жопе, не плачь, Виталичек. Тоже очень хорошая забавная штуковина. Если нечасто заводить, – серьёзно успокаивала его Люда, хотя в глазах у неё плескался еле сдерживаемый смех.

Что до остальных – они давно уже прыскали, хрюкали и утыкались в воротники.

– Не хочу голубя с ключом в жопе!!! Это нехороший голубь, самозаводящийся, он всё время жужжит. Жу-жу-жу… Жу-жу-жу… Жу-жу-жу… А железная дорога, она тыгдым-тыгдым… тыгдым-тыгдым… тыгдым-тыгдым… Музыка сфер… Не отдам!

И тут всех согнуло в безудержном приступе хохота. Виталик, воспользовавшись тем, что Людкин захват ослаб, вырвался и рухнул перед Машкой на пол:

– Мария Сергеевна, я прошу вас стать моей женой!

– Любимой! – пропищала Светка, тут же получив от Вадима подзатыльник.

Маша сделала самое что ни на есть серьёзное выражение лица, на которое в данный момент была способна, и со всем «приличествующим моменту» достоинством, почти без ехидства, ответила:

– Право, это очень лестное предложение, Виталий Анатольевич, но сделай вы его даже тогда, когда я имела честь считать до трёх в ваших объятиях, я вынуждена была бы ответить отказом. Что же говорить теперь, когда я «шагнула за изгородь».

Женька на мгновение закрыл глаза, вдох – выдох где-то там, в диафрагме, в солнечном сплетении, никто ничего не заметил. И положил руку Маше на плечо.

– Друзья мои, я имею честь представить вам моего будущего мужа, Евгения Ивановича Иванова. Ах да, как его зовут, вы уже знаете. – Она накрыла его ладонь своей ладонью.

Столько нежности, столько ласки, столько единения было в этом незамысловатом жесте, совершаемом тысячью людей ежечасно. Но именно этот был каким-то особенным. Творящим. Сотворившим. Вечным. Любовью.

Но люди не могут видеть. Человеческое зрение – всего лишь одно из чувств.

И увидел Бог, что это хорошо. [88]

Нежность. Ласка. Единение.

На пару мгновений воцарилась тишина. Каждому стало отчего-то беспричинно хорошо. И захотелось застыть, просто задержаться в этом запахе весеннего ветра. В этом ласковом утреннем тёплом море. В этом гало [89] из новогодней хвои, где твоё лицо смешно отражается в шаре с блестками. В уютной постели, хорошей книге и тарелке сухарей с изюмом. Рядом с толстым, шерстяным, пахнущим ванилью щенком и ландышами. Внутри кофе по-ирландски с односолодовым виски и плова, приготовленного на открытом огне таджикским поварёнком в двенадцатом поколении. Запутаться в расчёсанной гриве породистой кобылы и застыть, как ястреб, царственно восседающий на проводах. И закружиться, как первый снег, и приземлиться вечерним туманом на томный летний луг.

И увидел Бог всё, что Он создал, и вот, хорошо весьма. [90]

Он проводил гостей, закрыл дверь и стал прибираться на столе.

– Я сварю кофе, а ты пока сходи в душ.

– Да, пожалуй. Просто постоять под водой, а потом просто выпить горячий кофе, просто лёжа в постели, просто смотря какое-нибудь глупое смешное кино. И просто спать, обняв тебя. Завтра… Вернее, уже сегодня суббота, и мы с тобой будем целый день дома. Будем обниматься, целоваться, разговаривать, пить, курить, заниматься любовью. В общем, знаешь…

Часть вторая

Изгнание

– Плодоразрушающая, Евгений Иванович? Открывать набор?

– Да, Людмила Николаевна. Надеюсь, инструменты не заржавели. Звоните анестезиологу, пусть бригада спускается. Я выйду в приёмное. Вы подходите через пару минут. – Ответственный дежурный врач, заведующий обсервационным отделением Евгений Иванович Иванов встал и отправился к дверям родильного зала.

– Жень, тебе кофе на крылечко вынести? – спросила вдогонку старшая акушерка смены, она же – главная акушерка отделения обсервации.

Какая, к чертям собачьим, субординация ближе к пяти, под утро, когда вам привозят запущенное поперечное положение с выпадением ручки?!

– Выноси.

– С коньяком?

– Да, немного.

В приемном покое светил неяркий свет. Испуганная новенькая акушерка сидела за столом. На стуле напротив неё молодой мужчина судорожно всхлипывал, уткнув лицо в сжатые кулаки.

– Вы муж Маргариты Вересовой? – нарочито жёстким официальным тоном уточнил вошедший Евгений Иванович. Собственно, больше тут никого и не было, но мужика надо было привести в себя. – Я ответственный дежурный врач.

– Да! – Парень подскочил.

– Я – ответственный дежурный врач. Евгений Иванович Иванов. Ответственный – значит принимающий ответственные решения. Курите? – чуть мягче спросил Женя.

– Да. А можно? – Трясущимися руками тот достал из кармана пачку сигарет.

– Можно. Пойдёмте на крыльцо. Я тоже курю, хотя это и вредно.

– Доктор, что с ней?

– Вас как зовут?

– Алексей. Что с ней?!

– С ней, Алексей, роды. И роды эти были на дому, что бы она и вы тут ни лепетали персоналу о том, что только-только вот так сразу получилось. У вашей жены нет обменной карты, и ни в женской консультации, ни у какого-либо другого врача она не наблюдалась во время беременности.

– Мы ходили на курсы…

Евгений Иванович прервал его жестом:

– В мою задачу никоим образом не входит чтение лекций взрослому, успешному и интеллигентному, судя по одежде, зажигалке, марке обуви, сигарет и автомобиля, мужчине. В мою задачу входит спасение жизни, а по возможности, и репродуктивного здоровья вашей жены, Маргариты Вересовой.

– А ребёнок? – Алексей Вересов судорожно затянулся.

Речь, тон и, главное, спокойная уверенность врача структурировали ментальные процессы, но тот хаос, что вихрем сметал сейчас его душу, унять было сложно.

– Ребёнок… плод мёртв. И, судя по всему, уже давно. Воды, с правдивых наконец-то слов вашей жены, – извините, я вынужден был на неё некоторым образом надавить, сказав, что с ней будет, если она не перестанет врать, – отошли уже тридцать часов назад.

– Боже! Мы так хотели этого ребёнка! Она два года ходила по врачам, лечилась. Потом, наконец, забеременела, и у неё снесло крышу. Я был против, верите? Я был против!!! Но она напрочь рассудка лишилась. Какие-то подружки затащили её в эту секту. Возлюби ребёнка своего, помолись Вселенской Матери. Она являлась оттуда такая спокойная, что я подумал: «Ладно! Чем бы дитя ни тешилось…» – Он снова начал всхлипывать. – А потом началось. Рожая в больнице, прерываешь какую-то там связь, не говоря уже о том, что дома нет инфекции. Они были так убедительны, так ласковы, так… харизматичны, что даже я проникся.