Безатказнае арудие - Бэнкс Иэн М.. Страница 21

Йа вижу стайку малиньких птиц вдалике, и йесли адна мая 1/2 думаит вот как ано фсе начилось и вспаминаит бедную малинькую муравьишку то другая палавина гатова сарватца с места: Ха! Дабыча!

Нет, йа ни думайу што эта галюцинация, мистер Золипария, гаварю йа (апускаю фсе иво извинения за тошто случилась). Йа думаю фсе эта так жи верна, как и тошто мы с вами сидим здесь друк с другам. В крипти штота праисходит. Йа ни понял, какайа часть фcиво этава связана с 2рцом, а какая часть с хаатичискими абластями, но штота там праисходит, и там видетца наблюдение ни иаявитца ли чиво или каво неабычнава там и здесь тожи + штота панаетаящиму мерскае ис чилавеческай области имеит доступ в птичий крипт и эта мерскае заручилась паддеражкай па крайний мери части птиц.

Фее эта больши пахоже на кашмар, в асобинасти паследняя часть, гаварит мистер Золипария.

Типерь мы оба сидим, йа фсе меньши и меньши чуствую сибя йастрибом. Но мне ищо нужна быть здесь на балкони – не нравитца мне мысль нахадитца в замкнутами прастранстви и напасть в лавушку.

Йа видил эта сваими глазами, мистер Золипария. Йа знаю, вы не адабряити кринт и думаити што фсе эта сон, но ано ни такто проста, и то што йа видел то видел а йа никагда не видил и не слышал ничиво падобнава как ободранная галава и этат жуткий шум. Йа хачу сказать, что вы слышыти и100рии о призраках и животных и фсякам таком ис хаатичиских абластей, эти иЮОрии даходят да людей, марочат им голавы, но эта никагда не нраисходит. фсе эта проста миф. Но теперь эта была па настаящему.

Ты уверин, што паскольку эта была чилавечиска галава, то ана какимта образом связана с чилавеческай частью крипта?

Имена так и бываит, мистер Золипария. Эта была штота, што далжно была сахранять чилавечискую форму даже ф сваей чудовищнасти иначе ано ни магло бы функцианиравать, или можит быть патамушта ано магло бы пазволить птицам увидить што ано такое на самам дели, а эта о чемта гаварит, паскоку птицы йесли уш гаварить аткравена ни очиньта любят людей.

И ано пришла за табой.

Канешна. Йа ни хачу сказать, што йа на самам дели тошто ани ищут. Ни думайу што эта йа, но ани там атлавливайут и запирайут фсех, кта нимнога ни такой или падазрительный, и галава кажитца участвуит ва фсем этам.

Мистер Золипария качаит галавой.

Ах Баскул ах божи мой.

Ничево страшнава, мистер Золипария. Ничево са мной ни случилась.

Эта верна, Баскул. Па крайней мери ты вирнулся цел и нивридим, но ни благадаря мне. Так вот, йа думаю ты должен диржатьца падальши ат крипта какое-то время, как ты щитаишь?

Чтош памоиму эта неплахая мысль, мистер Золипария, гаварю йа. Йа думайу вы правильна гаварити.

Хароший мальчик, гаварит он. Йа знаю. Хочишь, паиграим? А можит ты хочишь Прагулятца? Принять мацион – прайтись па тирасам на крышы, можит зайти куда назафтракать. Што скажишь, Баскул?

Памоиму ниплоха, мистер Золипария.

Давайка сделаим то и другое, смиетца он. Мы найдем прагуляимся, но мы вазьмем с сабой ииринасную доску для го и паиграим за долгим зафтраком в адном харошем рестаране.

Харошая идея, мистер Золипария. Эта го атличная старая игра и давольна сложная.

Верна! Йа вазьму доску и мы пайдем! Он смиетца фскакиваит и направляитца к двери. Дапивай свой чай, кричит он.

Йа снова сматрю на этих птиц, што кружатца у башни вдалике. Йа ни хачу гаварить мистеру Золипарии, но йа сабираюсь пряма сичас как тока найду ф сибе силы назад в крипт. Йа фсе ищо хачу узнать што случилась с бидняжкай Эргейтс но ищо хачу узнать што праисходит.

Гаваря па нравди у миня ат страха паджилки трясутца кагда йа думаю аб этам, но у миня такое чуство што йа многаму научился пака был сиводня в крипти и верна гаварят что эта как прилипчивая игра йесли ты раз вышел аттуда с царапинами и ранами то первае што ты хочишь эта вирнутца назат и пастаратца штобы на сей рас было фсе как нада. Йа проста ни буду думать аб этай жуткай галаве.

Йа заканчиваю чай убираю чашки и фсе астальное (у мистера Золипарии это непримена нужна делать патамушта у ниво нет сервитаров) и несу на падноси внутрь а он как раз надиваит пальто и засовываит пириноснои го в карман.

Ну, Баскул, ты гатоф?

Гатоф, мистер Золипария.

Йа гатоф. В крипте праисходит штота важнае на каковото биднягу обьявлина ахота а йа абьявляю вайну тем кто видет эту ахоту.

Баскул сарвигалава, эта йа и йа болие чем гатоф. Йа гарю нетирпением.

Малинькая птичка начирикала.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

1

Когда она проснулась, со всех сторон круглой кровати было сияние. Свет уходил в небеса и дальше, сужаясь до точки, которая была одновременно источником света и спокойной, темной дырой.

Она недоумевала, куда девался потолок.

Света такого она никогда не видела, да и слов у нее для него не было. Он был абсолютно ровный, однородный и чистый и в то же время невероятно многообразный, состоящий из всех оттенков, для описания которых имеются слова, и еще множества других. В нем присутствовали все тона всех цветов, какие может различить глаз или инструмент, когда-либо рожденный или изготовленный для этих целей, и в то же время этот свет являл собой полное отсутствие цвета, присущее самой беспросветной тьме.

Когда она села, туннель света переместился с ней – получалось, что она из любого положения смотрит прямо в него, и наконец оказалось, что она смотрит в конец кровати над маленькими холмиками, образованными ее ногами под пуховым одеялом. Теперь туннель света проходил над тем местом, где должен был быть пол, и дальше через высокие окна, через балкон и луга снаружи. Она в этом безмолвном величии словно бы видела смутные очертания прежней комнаты вокруг, но из-за ослепляющего блеска они становились принадлежностью не реального, а мнимого мира.

Она помнила свое пробуждение, и путешествие по саду, и замок из растений, и говорящие головы, и ее разговоры со стариком в доме. Она помнила двух молодых людей и их совместный завтрак и ужин, помнила, как ее проводили в эту комнату старик и женщина, как женщина показала ей ванную, но этот предельно спокойный каскад света словно превратил все прежнее в сон, и теперь ей казалось, что все это было вымыслом.

Она перебралась к изножью кровати и вылезла из-под одеяла. Ей дали великолепную ночную рубашку, и поначалу она надела ее, но потом сняла, потому что рубашка ограничивала ее свободу. Но теперь она взяла рубашку и снова надела.

Ей дали и тапочки, но она смотрела в свет и не могла заставить себя обойти кровать, чтобы найти их, а потому пустилась в этот свет. Она шла легко, спокойной, размеренной поступью, словно опасаясь, что ее шаги могут повредить ткань этого манящего сияния.

Пол туннеля был не теплым и не холодным, он подавался под ее подошвами, но не был мягким. Воздух, казалось, перемещался вместе с ней, и у нее возникло чувство, что с каждым сделанным ею шагом она преодолевает огромное, но в то же время естественное расстояние, словно можно было, стоя в пустыне, посмотреть на далекий горный пик и мигом оказаться на нем и в разреженном потоке холодного воздуха, и увидеть оттуда линию холмов на горизонте, и сразу же оказаться и там, а потом повернуться и увидеть поросшую травой долину вдалеке и переместиться туда, встать на теплую землю с высокой раскачивающейся травой, которая ласкает ваши ноги, с насекомыми, лениво жужжащими в горячем влажном воздухе. Она посмотрела оттуда на небольшой холм, где вокруг старых упавших камней росла трава, а в небесах летали птицы, а оттуда заглянула в бескрайний лес и сразу же оказалась в этом лесу, окруженная деревьями; она не знала, куда ей идти теперь. Куда бы она ни посмотрела, всюду был густой лес, и теперь она уже не могла сказать, в действительности она куда-то двигается или нет, но вскоре поняла, что совершенно заблудилась, и тогда встала. Ее губы крепко сомкнулись, пальцы сжались в кулаки, брови нахмурились, словно она пыталась сдержать ярость и недоумение, что овладели ею при виде этих темных джунглей вокруг нее; потом она заметила, как холодный столб мягкого света пробивается сквозь ветви, и переместилась туда; теперь она купалась в этом свете, но в то же время на нее давил груз зеленой шуршащей листвы.