Просто любовь - Бэлоу Мэри. Страница 18

– Это, – после продолжительного молчания сказал он, склонив голову к картине, – Действительно, очень хорошо, Морган. Ты очень сильно выросла, как художница, с тех пор, как я в последний раз видел твои работы.

Леди Росторн улыбнулась и придвинулась поближе к нему, склонив голову набок и рассматривая живопись.

– Теперь я вижу, что это, возможно, действительно заслуживает внимания, – заметила она с улыбкой. – Но этим утром я открыла для себя еще одного юного художника. Ты уже встречался с Дэвидом Джуэллом, сыном мисс Джуэлл? Дэвид, это мистер Батлер, управляющий герцога и мой давний друг детства.

– Дэвид, – сказал мистер Батлер, оборачиваясь, чтобы взглянуть на него.

– Сэр, – Дэвид быстро кивнул ему и еще сильнее прижался к Энн. – Моя живопись не столь хороша. Я не могу видеть такие большие вещи, – взмахнув рукой, он указал на живопись леди Росторн.

– А я не могу видеть такие маленькие вещи, – сказала графиня, кивнув в направлении его собственного рисунка. – Но и большое и малое существуют, Дэвид, и в них обоих живет божественное начало. Я помню, ты сказал мне это однажды, Сиднем, когда я была в таком же возрасте, как и Дэвид, и была убеждена, что я никогда не смогу рисовать так же хорошо, как и ты.

Ох, подумала Энн, почувствовав некоторый дискомфорт в желудке. Она смотрела на его спину и вспоминала свое впечатление о его длинных артистических пальцах. Так он действительно был художником?!

– Могу я взглянуть на твою живопись, Дэвид? – спросил мистер Батлер, и они все обернулись, чтобы посмотреть на него. Дэвид все еще прижимался к Энн.

– Она слишком плоская, – сказал Дэвид.

Но мистер Батлер рассматривал его рисунок в том же молчании, что и во время просмотра картины леди Росторн.

– Кто-то научил тебя, – сказал он, – использовать огромное разнообразие оттенков, чтобы воссоздать тот цвет, который, как ему кажется, видит необученный глаз, когда смотрит на какой-либо предмет.

– Мистер Аптон, – сказал Дэвид, – учитель рисования в маминой школе.

– Ты хорошо усвоил его уроки для столь юного художника, – сказал мистер Батлер. – Если бы ты рисовал эту же самую скалу в разное время суток или при другой погоде, цвета были бы другими, не так ли?

– Она и выглядела бы по-другому, – сказал Дэвид. – Свет – странная штука. Свет – это не только свет. Мистер Аптон говорил мне то же самое. Знаете ли вы, сэр, что свет, подобно радуге, имеет те же самые цвета, даже если мы не можем их видеть?

– Поразительно, не правда ли? – сказал мистер Батлер. – Это заставляет нас понять, что все время вокруг нас существуют миллионы разных вещей, и что о многих из них мы не знаем, потому что есть пределы нашим чувствам. Ты это понимаешь?

– Да сэр, – сказал Дэвид. – Зрение, осязание, обоняние, звук и вкус – вот пять из них, – он пересчитал их по пальцам одной руки. – Но возможно существуют еще сотни вещей, о которых мы не знаем. Так мне сказала однажды мисс Мартин.

Мистер Батлер указал место на рисунке, где скала была соединена с остальной частью мыса, удерживаемая там, казалось, лишь зарослями травы.

– Вот это мне нравится, – сказал он. – Эта скала собирается вскоре упасть и начать новую фазу своего существования внизу на берегу, но в настоящее время она смело цепляется за жизнь здесь, и это будет продолжаться столько, сколько ей удастся выдержать. Как проницательно с твоей стороны заметить это. Не думаю, что я бы так смог. На самом деле, я стоял тут бесчисленное множество раз, но не видел этого.

Энн отметила, что Дэвид отодвинулся от нее и встал поближе к мольберту и мистеру Батлеру.

– Я вижу наклон скалы с намеком на глубину внизу и землю наверху, – сказал мистер Батлер. – Перспектива, действительно, весьма хороша. Что ты имел в виду, когда сказал, что твоя живопись плоская?

– Это… – несколько мгновений казалось, что Дэвид не сможет подобрать слова для объяснения того, что он имел в виду. Он указал на рисунок и сделал знак пальцами. – Это как раз остается там. Это плоско.

Мистер Батлер повернулся, чтобы взглянуть на него, и Энн вновь была поражена его удивительно симпатичной внешностью и добротой, выражавшейся в том, что он уделял столько времени и внимания ребенку.

– Ты когда-нибудь рисовал масляными красками, Дэвид? – спросил он.

Дэвид покачал головой.

– Их вообще нет в школе, – сказал он. – Мистер Аптон считает, что только акварель является подходящей для леди. А я там – единственный мальчик.

– Акварельные краски прекрасно подходят и для джентльменов тоже, – произнес мистер Батлер. – А масляные краски также прекрасно подходят и для леди. Некоторые художники пользуются только одними или другими красками. А некоторые – используют оба вида красок при различных обстоятельствах. Но существуют художники, которым необходимо писать маслом. Я полагаю, что ты, возможно, один из них. Рисование маслом помогает создать текстуру изображения. Масляные краски помогают художнику успешно завершить рисунок на холсте. Некоторым они также помогают рисовать со страстью, если ты достаточно взрослый, чтобы понять, что это означает. Возможно, твоя мама сможет поговорить с мистером Аптоном, когда вы вернетесь в школу, чтобы понять: есть ли шанс, что он сможет научить тебя рисовать маслом. Однако, и эта твоя акварель – очень, очень хороша. Спасибо тебе за то, что позволил взглянуть на нее.

Дэвид с сияющим лицом повернулся к Энн.

– Как ты думаешь, мама, мистер Аптон будет учить меня? – спросил он.

– Мы поговорим с ним, – ответила она, улыбаясь ему и опять убирая локон с его лба, прежде чем взглянуть в сторону мистера Батлера, который пристально смотрел на нее.

Попросив позволения покинуть их, мистер Батлер пожелал всем доброго утра и надел свою шляпу, прикоснувшись рукой к ее краю.

– Ох, Сид, – сказала леди Росторн, когда он вернулся обратно на свою тропинку. – Я так хочу, чтобы однажды ты смог придти и рисовать вместе с нами.

Он оглянулся.

– Не думаю, Морган, – сказал он, – что Вулфрику доставило бы большое удовольствие, если бы я столь неправильно использовал время, за которое он мне платит.

В течение нескольких секунд, пока она наблюдала за тем, как он уходит, Энн размышляла о том, что он сделал, чтобы получить такое увечье. Он хромал. Но как только Энн об этом подумала, он выровнял свой шаг и пошел нормально.

– Мистер Батлер, – взволнованно сказал Дэвид, едва лишь тот оказался за пределами слышимости, – Он – монстр.

– Дэвид! – крикнула Энн.

Графиня опустила руку ему на плечо.

– Монстр? – переспросила она.

– Именно так называет его Александр, – объяснил ей Дэвид. – Он говорит, что он очень уродливый, а в штормовые ночи подстерегает детей, чтобы съесть их печень.

– Дэвид, – резко сказала Энн. – Мистер Батлер – управляющий герцога Бьюкасла. Он был храбрым солдатом во время войн против Наполеона Бонапарта, которые ты изучал на уроках истории, и он был страшно ранен во время сражения. Он – человек, которым следует восхищаться, а не превращать его в монстра.

– Я только повторил то, о чем говорил Александр, – запротестовал Дэвид. – Это было глупо, и я скажу ему об этом.

– Я выросла в Линдсей-Холле, Дэвид, – начала графиня, занимаясь мытьем своих кисточек и приводя в порядок принадлежности для рисования. – Мои братья, сестра и я играли вместе с мальчиками Батлеров из соседнего поместья. Я была самой младшей в семье, и обычно их раздражала. Если они могли, то оставляли меня одну, когда уходили играть. Кит Батлер был моим героем, поскольку, как правило, он сажал меня к себе на плечи, чтобы я могла не отставать от них. Но именно Сиднем всегда был самым добрым по отношению ко мне, он больше всех готов был разговаривать со мной и слушать меня так, словно я была настоящей личностью. Он был тем человеком, кто поддержал меня в моем стремлении рисовать, когда я захотела этим заняться. Когда его привезли домой с войны смертельно больного и чудовищно искалеченного, я почувствовала, будто какая-то малая часть меня умерла. Я думала, что он уже никогда не будет прежним, и, конечно же, я была права. Он стал другим человеком и уехал сюда. Те, кто не знал его раньше и те, кто не стремится узнать его сейчас, возможно, всегда будут смотреть на него и видеть монстра. Но ты и я – художники. Мы знаем, что настоящая суть вещей находится глубоко внутри, и она всегда прекрасна, поскольку это – просто любовь.