Спартак - Джованьоли Рафаэлло (Рафаэло). Страница 137

Из Кларомонта, идя по склонам холмов, Спартак направился в Гераклею.

Дойдя до берега реки Казуент, он понял, что переправиться через нее невозможно; сильные дожди повысили уровень воды, затруднив переход через реку; гладиаторов догнала римская кавалерия и атаковала колонну гладиаторов с тыла.

Спартак загорелся лютым гневом; он велел своим легионам выстроиться и, обратившись к ним с речью сказал, что это сражение надо выиграть во что бы то ни стало, иначе все погибнут, — в тылу у них река. И гладиаторы с необычайной силой пошли в атаку на римлян.

Они обрушились на римлян с такой яростью, что за два часа разбили их, обратили в бегство, и, преследуя, уничтожили несметное количество римских солдат.

Квинт тщетно старался удержать бегущих, и напрасны были также усилия Скрофы: он был ранен в бедро и в лицо, и с большим трудом отряду кавалерии удалось спасти его от неистовства врагов.

Римлян постигло тяжкое поражение: в бою при Казуенте было убито свыше десяти тысяч, а гладиаторы потеряли только восемь тысяч. Римских солдат охватила паника, и, спешно перейдя вброд Акрис, в волнах которой многие погибли, они не переставали бежать до тех пор, пока не укрылись за стенами Турий.

Легко представить себе, как эта победа подняла дух гладиаторов. Отвага их обратилась в дерзновение: они послали к своему вождю деканов и центурионов, заклиная снова вести их на врага, и давали обет уничтожить всех римлян. Но фракиец не счел возможным наступать на Красса, который даже после такого поражения был все же сильнее его, тем более что Спартак получил известия, что римский полководец собирает новые легионы.

Услыхав о поражении, которое потерпел Скрофа, Красс отправился из Потентии в Турий со своими тридцатью восемью тысячами солдат — такова была численность его войска вместе с новыми, спешно собранными легионами. Прибыв в Турий, он сделал строгое внушение войскам Скрофы и поклялся снова применить децимацию, если только они опять обратятся в бегство. Красс оставался в Туриях несколько дней, чтобы привести в порядок легионы, потерпевшие поражение в Казуенте, а затем бросился по следам Спартака, — его разведчики уверяли, что фракиец расположился лагерем на побережье Брадана, неподалеку от Сильвия.

Прошло десять дней после сражения при Казуенте. Как-то вечером Спартак, мрачный и печальный, прохаживался по дороге от претория до квестория в своем лагере, расположенном на возвышенности у Брадана; ему доложили, что трое переодетых гладиаторов прибыли верхом из Рима и привезли ему какое-то важное письмо.

Спартак тотчас же направился в свою палатку и принял там трех прибывших гладиаторов; они передали ему папирус от Валерии Мессала и сказали, что посланы специально к нему в лагерь с этим письмом.

Сильно побледнев, Спартак взял письмо и схватился рукой за сердце, как будто хотел сдержать его биение. Он отпустил гладиаторов, приказав накормить их, потом развернул свиток папируса и прочел следующее:

«Непобедимому и доблестному Спартаку шлет свой привет и воздает почести Валерия Мессала.

Враждебный рок и неблагосклонные боги не пожелали покровительствовать твоему делу, которому ты отдал все сокровища благороднейшей души твоей, о возлюбленный мой Спартак. Благодаря твоему сверхчеловеческому мужеству, твоей прозорливости и честности победа на протяжении трех лет не покидала твоих знамен, но даже ты не в силах противостоять злому року и римскому могуществу: из Азии отозван Лукулл и будет направлен против тебя, а сейчас, когда я пишу тебе это письмо, Помпей Великий, покоритель Испании, ведет на тебя все свои войска и с ними из Рима продвигается через Самний. Иди на уступки, Спартак, прекрати войну и сохрани свою жизнь ради моей горячей, неугасимой, вечной любви, сохрани себя ради нашей малютки Постумии, не лишай отцовской ласки нашего милого ребенка: ведь она останется сиротой, если ты будешь упорно продолжать войну, которая стала теперь безнадежной.

Женщина, которую любит Спартак, не должна, не может позволить себе посоветовать ему совершить подлый и низкий поступок. После того как ты заставил трепетать Рим, после того как ты в течение трех лет держал в страхе всю Италию, покрыл славой свое имя и блестящими победами заслужил лавры, ты, сложив оружие, уступаешь не страху перед твоими врагами — ты склонишь знамена перед роком, таинственной, невидимой, неодолимой силой, ибо не было, нет и не будет человека, который мог бы противостоять ударам судьбы, перед нею ничто все усилия людей самой могучей воли, о которых повествует история, — начиная от Кира и кончая Пирром, от Ксеркса до Ганнибала.

До того как на поле брани прибудет Помпей, прекрати войну с Крассом; из опасения, что слава победы над тобой достанется сопернику, Красс, конечно, согласится на почетные для тебя условия.

Оставь дело, ставшее теперь неосуществимым, укройся на моей тускуланской вилле, где тебя ждет самая чистая, самая нежная, самая горячая и преданная любовь. Жизнь твоя, полная счастья, будет проходить среди пылких поцелуев и самых нежных ласк, которые когда-либо женщина на земле дарила своему любимому; неведомый людям, вдали от их дел, ты будешь жить, боготворимый супруг и отец, в непрерывных восторгах любви.

О Спартак, Спартак, дорогой мой, тебя молит бедная женщина, тебя заклинает несчастная мать, и дочь твоя, слышишь ли, Спартак, твой ребенок вместе со мной обнимает твои колена, обливает слезами и покрывает поцелуями твои руки; с горькими слезами и стенаниями обе мы умоляем тебя, чтобы ты сохранил свою драгоценную для нас жизнь, ибо она дороже нам всех сокровищ мира.

Рука моя дрожит, выводя эти строки, слезы душат меня, текут из глаз и падают на папирус, такие горячие, что в некоторых местах ими будет стерто написанное мною.

О Спартак, мой Спартак, пожалей свою дочь, пожалей меня, ведь я всего только слабая, несчастная женщина, я умру от отчаяния и горя, если ты погибнешь…

О Спартак, пожалей меня… я так люблю тебя, боготворю тебя и поклоняюсь тебе больше, чем поклоняются всевышним богам! О Спартак, пожалей меня!..

Валерия».

Невозможно передать словами, что чувствовал бедный гладиатор, читая это письмо. Он плакал, и обильные слезы струились на папирус, смешиваясь с слезами, пролитыми Валерией и оставившими свой след. Прочтя письмо, он поднес его к губам и стал целовать страстно, неистово, безумно; рыдая, он покрывал его бессчетными поцелуями и, уронив руки, замер, крепко сжимая письмо, потом сложил руки на груди и долго стоял неподвижно, вперив в землю глаза, полные слез; он погрузился в сладостное и печальное раздумье.

Кто знает, где витали в эти мгновения его мысли? Кто знает, какие радужные видения проносились перед его взором? Кто знает, каким дивным призраком он упивался?..

Мысли его текли, грустные и полные нежности, но, наконец, очнувшись, он вытер глаза, еще раз поцеловал папирус и, свернув его, спрятал у себя на груди. Затем, надев панцирь и шлем, опоясавшись мечом и вдев на руку щит, кликнул своего контубернала и приказал ему подвести коня, а конникам передать, чтоб они были готовы следовать за ним.

Через полчаса, предварительно поговорив с Граником, он ускакал галопом из лагеря во главе трехсот конников.

Через несколько минут после отъезда Спартака в его палатку вошла Мирца, а следом за ней Арторикс.

Юноша умолял и заклинал девушку открыть ему причину, мешающую ей стать его женой, Мирца же, как всегда, молчала, тяжело вздыхая и проливая слезы.

— Я не могу больше так жить, поверь мне, Мирца! — говорил галл. — Не могу больше, клянусь тебе жизнью Спартака, которая для меня гораздо дороже моей собственной жизни, ибо для меня она священна. Клянусь, что в моей любви к тебе, в моей страсти нет ничего мелкого, никакой слабости человеческой; она стала огромной, она завладела всеми моими чувствами, всем моим существом, всей душой. Когда мне станет известно, что отвращает тебя от меня, что налагает на тебя запрет стать моей, может быть… кто знает?.. может быть, меня убедит эта непреодолимая необходимость; может быть, она станет для меня неоспоримой, я осознаю ее неизбежность… я, может статься, покорюсь неумолимому року. Но чтобы я, не ведая, какая причина лишает меня возможности стать счастливейшим из людей, хотя я знаю, что ты любишь меня, — чтобы я добровольно отказался от радости всей моей жизни и молча покорился, — нет, не верь этому, не думай, что это случится когда-нибудь!..