Свет в окошке - Тронина Татьяна Михайловна. Страница 13
Страна загибается, надо дело делать! Ковать, пахать, сеять, изобретать, учить, лечить, сажать за решетку всяких гадов, строить… что там еще? Да много чего, непочатый край работы!
Взять, например, отца, земля ему пухом… Отец Руслана пятьдесят лет проработал хирургом в больнице. Спасал людские жизни – наиблагороднейшая, нужнейшая профессия!
Сухой, сдержанный человек, который служил одной цели. Отец никогда не брал с пациентов денег, довольствовался малым: ни еда, ни одежда, ни то, где он проведет отпуск, никогда не волновали Кедрова-старшего. Только операционное поле.
Даже говорить о том, что он спасает людей, отец не любил. Пафос – прибежище для бездельников. Он просто делал свое дело…
«Устал немного. Сегодня было два желудка и печень…» – короткое резюме, которое иногда изрекал отец, приходя домой. Это значило, что сегодня отец сделал две операции на желудке, одну – на печени. Руслан, маленький, смеялся – он представлял себе, как к отцу приходят на прием эти самые желудки – смешные существа с ручками-ножками.
Позже отец объяснил: «Ты не думай, Руслан, что я не вижу людей, а только их больные органы… Нет! Просто то, что происходит со мной, да и с другими врачами, называется профессиональной деформацией личности. Я, конечно, должен лечить не орган, а человека в целом… Но профессия такова, что у меня часто нет времени и сил на лирику. Если я с каждым пациентом буду вести душеспасительные беседы, вникать в их жизнь, проблемы и то, по каким причинам навалилась на них болезнь, я ничего не успею сделать. Например: у пьяницы печень в критическом состоянии – я оперирую, говорю потом: „Если хочешь еще пожить – не пей“, и все. На этом мои обязанности заканчиваются».
«А если этот пьянчужка не послушается и снова попадет тебе под нож – а, пап? Ты будешь его оперировать?»
«Да. А куда я денусь?..»
«И что ты ему скажешь потом?»
«То же самое: хочешь жить – не пей».
«А если он и в третий раз тебя не послушается?»
«Я и в третий раз сделаю ему операцию. И скажу те же самые слова».
«Но если у этого пьянчужки проблемы, горе какое-нибудь…»
«Это его проблемы. Длинных проповедей я не читаю, душеспасительных бесед не веду. У меня очередь из других пациентов…»
«Пап… А тебе их жалко?» – с интересом спрашивал юный Руслан.
«Нет. Вернее – очень редко позволяю себе эту слабость. Если я буду жалеть всех подряд, мое сердце не выдержит, нервы станут ни к черту, появится дрожь в руках, и я, делая очередную операцию, ненароком убью человека… Я не имею права на сантименты! Моя жалость, моя любовь к людям выражается в другом – я стараюсь сделать как можно больше качественных операций. А со всеми прочими проблемами, дорогие мои, пожалуйте к психологу, психиатру, наркологу, к священнику, к друзьям, родным…»
«Ох, пап, как страшно болеть… Я не хочу болеть! Я не хочу, чтобы ты болел…»
«Брось. Все ерунда. Сейчас медицина на таком уровне…»
«Но люди все равно умирают!»
«Потому что смертность – она, друг мой, стопроцентная. Живущих вечно нет».
Отец говорил о смерти без страха.
Даже когда на семидесятом году сам себе поставил страшный диагноз, он был спокоен. «Да ладно тебе переживать… – усмехнулся он, глядя в побледневшее лицо своего взрослого сына, которому только что сообщил об этом. – Рак у стариков – обычное дело. У нас, докторов, даже поговорка такая есть – каждый доживает до своего рака… И потом, эта болезнь опасна для молодых – вот их она сжирает подчас моментально. А старики с этим диагнозом живут довольно долго, боли практически не чувствуют…»
Отец и правда прожил потом еще целых три года, добровольно отказавшись от всякого лечения. Боли он не чувствовал – но, может быть, потому, что сам делал себе какие-то уколы…
Отец был для Руслана образцом мужчины. Делай свое дело и даже смерти смотри в глаза без страха.
Руслан хотел быть таким, как он.
Правда, в медицину не пошел – это было не его… Но зато занялся другим, не менее нужным делом. Стал работать в милиции.
И не раз потом вспоминал слова отца о том, что профессия обязательно подминает под себя человека, изменяет сознание.
Когда каждый день сталкиваешься с человеческим горем, подлостью и жестокостью, порой чудовищной, невозможно жалеть всех.
Люди ругают врачей и милиционеров за то, что они часто бывают равнодушны к их проблемам, но такова специфика этих профессий.
Разве он, Руслан, мог сочувствовать Дарье Парщиковой, у которой уличный грабитель вырвал из рук сумочку? Теоретически – да. Моя милиция меня бережет! Но практически это было невозможно. Сочувствовать всем – сердца не хватит. И потом, подумаешь – сумочка! Телефон, косметичка, пудреница от этого, как его там… Диора, Хренора… Вот когда у людей крадут последнее – это свинство! У какой-нибудь пенсионерки – последние, «похоронные» сбережения… Или у ветерана – ордена!
А тут сумочка, пудреница…
Сумочку у нее украли! Сочувствовать ей! А тут рядом людей убивают, режут, точно овечек на заклании… Как тогда на трупы-то мне реагировать – а, Дарья Михайловна?! А когда жертвами становятся дети?..
«И я при всем при том продолжаю заниматься вами, Дарья Михайловна. Я езжу к вам, записываю показания, снимаю отпечатки, мурыжу свидетелей, завожу дела, которые (заранее известно!) только статистику всю испортят, ибо – нераскрываемые, „висяки“… Начальство на меня орет, настоящие убийцы на свободе преспокойно разгуливают, поскольку я время свое на вас трачу!»
Руслан выронил вилку, но даже не заметил этого.
«Почему я думаю сейчас об этой Парщиковой? А, всему виной этот дурацкий сериал про тупую семейку… Потому что в мире, где живет гражданка Парщикова, нет ни серьезных трагедий, ни ужасов, ни прочей чернухи… То-то она так из-за сумки убивалась! Горя ей мало…»
Попрыгунья-стрекоза, декоративная птичка из клетки, пустая и легкомысленная щебетунья. «Ах, я всех своих мужчин бросала сама! Потрясите того, потрясите этого…»
Ей сказали – поменяй замки. Забыла. Ветер в голове! Сказали – не гуляй черт-те где одна, в неположенное время. Нет, гуляла! И дождалась, на свою голову… Камешком по тыковке стукнули, а потом еще на колышки бросили, просто чудо, что жива осталась…
«Правильно я ей сказал – уезжайте. Подальше с глаз моих! Чтобы не мешала больше… Черный сгусток ее преследует!»
Внутри у Руслана все кипело. Он только что вдруг осознал, как ненавидит эту женщину. Как презирает всех тех, кто требует к себе особого внимания, и заодно тех, кто занимается ерундой, забыв, что в стране непахано-несеяно…
Почему Ангелины нет, а Дарья Парщикова – жива-здорова?!
Руслан зажмурился, затряс головой. Он хотел забыть о гражданке Парщиковой, но у него не получалось.
Ее лицо все время маячило перед его глазами, оно действовало на него, словно красная тряпка на быка.
Кожа – чуть желтовато-смуглая, карие глаза, родинки… Волосы каштановые, с рыжинкой. Краски все теплые, мягкие и в то же время яркие – осенние какие-то. Девушка-осень. Девушка-сентябрь…
«Да какая она девушка?.. Тридцать шесть лет! В тираж скоро выйдет! Тетка практически сорокалетняя… Мне ровесница!» – напомнил себе Руслан. Но почему-то Дарью Парщикову иначе как «девушкой» он не мог назвать. И дело тут не в отсутствии у нее морщин и лишних килограммов. А в чем? Она была слишком легкомысленна? Нет, и это тоже не причина – вон, и совсем старухи легкомысленные встречаются, верят шарлатанам всяким…
Дурочка. Бездумная дурочка. Действительно – стрекоза, мотылек. Такими беззаботными дурочками бывают только те, кто еще ни разу не обжигал крылья. У гражданки Парщиковой глаза, которые не знали горя и страданий. В общем, несерьезная она особа, это очевидно. И жалко ее все равно, хоть и нет смысла жалеть! Летит на огонь, летит…
И вообще, все эти женщины… Ничего в них хорошего нет. Одна Ангелина была нормальной, да и ту у него отняли… И ведь как глупо отняли! Получается – сапожник без сапог. Бандитов ловит, а собственную жену уберечь не смог.