Стоящий у Солнца - Алексеев Сергей Трофимович. Страница 23

Эта неожиданная информация стала известна лишь в восемьдесят третьем, а тогда, в восемьдесят первом, после неудачи с получением визы, Русинов готовился к одному из главных экспериментов – досконально пронаблюдать состояние Авеги во время полного солнечного затмения. Единственное, на что он живо и с восторгом отзывался каждый день, был восход солнца. Встретив его своим «ура!», он как бы на целый день наполнялся терпением и спокойствием. И напротив, если случался пасмурный день с раннего утра, Авега исполнял свой обряд, однако в его поведении ощущалась какая-то неуверенность, он терял аппетит и позволял себе съесть завтрак не пресный, как обычно, а слегка подсоленный. К соли у него было какое-то бережное, щепетильное отношение. Он мог высыпать солонку себе на ладонь и долго ворожить над солью, осторожно перебирая пальцем, или пересыпать из руки в руку, любуясь струйкой. Когда Русинов заметил, что Авега употребляет соль лишь в пасмурные дни, причем ритуально, его впервые осенило, что «солнце» и «соль» – однокоренные слова и означают одно и то же! Пресно, если день без солнца и пища без соли. В ненастные дни Авега как бы восполнял солью недостаток солнца и тем самым ставил рядом две эти простые и привычные вещи. А было ли еще что-то в мире важнее их?! Соль в мироощущении Авеги была земным воплощением солнца. Пусто и мрачно небо без солнца, а земля – без соли. И не потому ли у нас сохранился атавизм прошлого отношения к этим предметам – поверье, что рассыпанная соль ведет к ссоре и несчастью?

Задолго до солнечного затмения Авега начал проявлять беспокойство. Он мог знать о грядущем космическом явлении, – возможно, в какой-нибудь телепередаче проскочило сообщение, но навряд ли знал точную дату и время. Для чистоты эксперимента Русинов запросил содержание всех передач, которые смотрел Авега, и выяснилось, что ни в одной не назывался час затмения, хотя упоминалось не единожды. И вот за три дня до срока – была весна, дни стояли солнечные – Авега за завтраком начал солить пищу, а вечером, отказываясь от еды, насыпал на ладонь щепоть соли и благоговейно слизывал. Дважды в сутки – после восхода и захода солнца – Русинов измерял давление, пульс и температуру. Состояние здоровья Авеги резко ухудшалось: отчетливо прослушивалась аритмия сердца, и медленно росло давление, которое раньше соответствовало возрасту тридцатилетнего человека. Он почти беспрерывно массировал себе лоб и спинку носа. На долгих прогулках по весеннему лесу Авега часто останавливался, с тревогой смотрел в небо и неожиданно начинал «блудить» по знакомым местам. Он словно забывал свои строго определенные пути и чаще всего брел не разбирая дороги, а опомнившись, подолгу озирался, неуверенно тыкался по сторонам, выписывая зигзаги. Накануне затмения, вечером, у него началась одышка со спазматическим кашлем, поэтому врач-кардиолог с аппаратурой и необходимыми медикаментами дежурил за дверью. Авега лег в постель, и Русинов остался возле него, в темноте, поскольку «знающий пути» жил лишь по солнцу, принимал его свет и не выносил электрического. В крайнем случае он зажигал свечу или просто спичку.

И здесь Русинов услышал от Авеги вторую, после его деревянной ложки, просьбу:

– Принеси мне хлеб-соль.

Хлеб для Авеги выпекали специально пресный – круглые ржаные булки, ибо это была его основная пища. Русинов пошел на кухню, положил на поднос хлеб и, когда поставил сверху солонку, неожиданно понял символ этого древнего славянского подношения: хлеб означал землю, соль – солнце. Землю и солнце выносили дорогим гостям!

Сколько же тысячелетий было этому обычаю?!

Сочетание земли и солнца – АРА, и народы, почитавшие их, назывались ариями…

Вот почему пахать ниву – значит АРАТЬ. Так первоначально звучало это слово еще недавно, в литературе четырнадцатого века. АРАТЬ – добывать хлеб и соль, землю и солнце. Вот почему так неистребим этот обычай, хотя изначальный символ его давно забыт.

Но откуда у него, рожденного и воспитанного в христианском православном духе, образованного и просвещенного человека, эти знания и древняя вера – солнцепоклонничество – к-РА-молие? Причем не формальное, не от ума, а, судя по физическому состоянию перед затмением, глубоко и гармонично вписанное в его природу и существо?

Перед рассветом Авега немного оживился, но, истерзанный ночной болезнью, едва встал, чтобы встретить солнце. А через два с небольшим часа после рассвета началось затмение. Авега уже лежал пластом, держа у себя на груди хлеб-соль. Русинов тоже почувствовал недомогание, учащенно билось сердце, и появилось загрудинное жжение, обычное для ишемии. Кардиолог через каждые десять минут снимал кардиограмму – у Авеги, по сути, было предынфарктное состояние. Когда же черная тень целиком накрыла солнце и за окнами наступили прохладные сумерки, врач сделал Авеге укол.

– Надо отправлять в реанимацию, – сказал он Русинову. – Дело плохо.

– Отправляйте, – решил тот. – Я поеду с ним… У меня тоже сердце пошаливает…

Наблюдая за Авегой, он лишь изредка глядел на солнце и не заметил, когда тень переместилась и брызнули первые лучи. Пока врачи «скорой помощи» пробились через ворота Института, а затем в здание лаборатории, на небе уже сияла лучистая корона.

– Это не мой срок! – неожиданно крепким голосом сказал Авега и, срывая с себя провода датчиков, встал с хлебом и солью в руках.

Он торжествовал! Это мгновенное его исцеление повергло в шок сначала видавшего виды кардиолога, затем и бригаду «скорой». Авега сам растворил окно и стоял в позе встречи солнца, радостно дыша полной грудью.

– Ура! – восклицал он. – Ура! У-ра!

С горем пополам его уговорили лечь, чтобы снять кардиограмму. Врачи таскали ленты по рукам, сверяли кривые, оставленные самописцами, и совершенно определенно ставили диагноз, что десять минут назад у этого человека были резкий и длительный спазм коронарных сосудов задней стенки сердца и нарушение кровоснабжения. Сейчас же кардиограф отбивал такт абсолютно здорового сердца, соответствующего спортсмену-марафонцу.

И Русинов почувствовал себя лучше, а свое недомогание отнес к переживанию за Авегу, никак не связывая сердечную боль с солнечным затмением…

Когда в квартире никого не осталось, Русинов спросил в упор:

– Ты – саура? Ты поклоняешься солнцу?

– Я – Авега, – с обычным достоинством ответил он. – Сауры живут на реке Ганга, а я лишь приношу им соль.

– Ты можешь объяснить, почему сейчас тебе было плохо?

– Я слепну, – признался он. – И потому затмение принял за свой срок. А это был не мой срок.

– Но ты каждый день молишься солнцу!

– А ты, Русин, разве не молишься солнцу?

– Нет!

– Неправда, – заметил Авега. – Все люди от рождения до смерти молятся солнцу. Веруют в своих богов, но почитают солнце. Каждый человек, увидевший утром солнце, обязательно радуется. И говорит: «Какое хорошее солнце! Как солнечно сегодня!» Это молитва солнцу. Ты никогда не говорил так?

– Говорил…

– Вот и я говорю: «Здравствуй, тресветлый!»

– А хлеб-соль? – нашелся Русинов. – Почему ты попросил?

– Я – Авега, – проговорил он. – Мне нельзя трогаться в путь без хлеба и соли.

– Ты собирался уйти?

– Да, – смутился Авега. – В последний путь… Да только это не мой срок!

В папке с делом Авеги хранилась копия протокола, где значилось, что при личном обыске в Таганрогском спецприемнике у него изъяты сухари и соль.

– Почему ты не ешь соль? – спросил Русинов.

– Я – Авега, – снова повторил он. – Мне можно не есть соли. Когда ты, Русин, станешь добывать ее, тоже не станешь есть.

– Соль – символ солнца?

– Да, – нехотя проронил он. – Потому люди стали есть соль. И не могут жить без нее, как без солнца.

– Значит, изначально горькая соль была священной?

Авега вскинул на него глаза и неожиданно заявил:

– Ты изгой, Русин. Мне нельзя с тобой говорить.

– Хорошо, – согласился Русинов. – Скажи мне только: зачем ты нес соль на реку Ганг?

– Сауры просили…