Стоящий у Солнца - Алексеев Сергей Трофимович. Страница 68
Но когда Ольга выбежала на крыльцо, он на какой-то миг забыл обо всем. Ему хотелось, чтобы она бросилась к нему, хотелось, чтобы обняла, прижалась, приласкалась, как в ту ночь, когда спала на его ладони. Ольга же на миг остановилась, и в глазах ее Русинов увидел те же самые чувства, что были у ее матери, – страх и недоверие.
– Ты жив? С тобой все в порядке? – пугливым шепотом спросила она.
– Как видишь, – проговорил он, любуясь ею. – А что может со мной случиться?
– Пойдем скорее! – Она взяла его за руку, потянула к двери. – Только тихо! Больные спят!
В медицинском кабинете горела настольная лампа. Надежда Васильевна убирала со старого кожаного дивана постель.
– Мама, иди домой и спи! – приказала Ольга. – Видишь, все в порядке…
– Да я уж теперь не усну, – проговорила она озабоченно. Не хотела оставлять одних!
– Мама, иди! – Ольга отобрала у нее простыню, сложила постель на край дивана. – Время еще – четыре!
Надежда Васильевна набросила фуфайку на плечи и нехотя удалилась. Ольга усадила Русинова на диван.
– Так! – Она задумалась, потерла лоб. – Что будем делать? С тобой на самом деле все в порядке?
– Если не считать этого. – Он показал ладони – кожу стянуло и разгибать пальцы было больно.
Ольга мельком глянула на руки:
– Это ерунда!
– Ожог второй степени! Кипяток…
– Потом смажу – заживет, – оборвала она. – Давай решим, что делать. На несколько дней тебя нужно спрятать!
– Почему бы не на всю жизнь? – спросил Русинов.
– Ну, если у тебя сохранилось чувство юмора – жить будешь, – проговорила Ольга. – Только сейчас не до шуток.
– Тогда объясни, что тут стряслось? Почему меня бросились искать? Даже на вертолете…
Она присела рядом, внимательно посмотрела ему в глаза – ставила диагноз. И начала рассказывать такое, что стало не до шуток.
Три дня назад, как раз после той ночи, когда Русинов вырвался из Кошгары, участковый получил телефонограмму – арестовать его и препроводить в Чердынь. Предупреждали, что Русинов вооружен и может оказать сопротивление. Ордер на арест был выписан старшим следователем Чердынской прокуратуры Шишовым. Ольга сама принимала эту телефонограмму, а передавал ее начальник отдела милиции, которого она хорошо знала. Отец был на выезде и вернулся под вечер. Ольга решила не отдавать ему телефонограмму в этот день, потому что не знала, как убедить отца, что арест Русинова – недоразумение. Но утром начальник милиции позвонил ему сам, и отец неожиданно сильно разозлился на Ольгу из-за этой телефонограммы, хотя раньше много раз случалось, что она просто забывала передавать ему телефонные распоряжения начальника. Он кричал, что на его участке болтается еще один псих, только теперь вооруженный маньяк, и что ему хватило бы одного Зямщица, а ты-де, мол, говоришь мне о каком-то недоразумении. Отец тут же взял на помощь двух егерей с оружием и выехал в Кошгару. Назад они вернулись ночью и притащили машину Русинова. Наутро прилетел вертолет с ОМОНом, прихватил с собой отца, и теперь они, наверное, перекрыли все дороги в горах и прочесывают окрестности Кошгары.
Выходило, что его уже объявили сумасшедшим, да еще буйным, вооруженным и теперь открыли охоту. Но что-то тут было не так! Если инициатива ареста исходила не от участкового, а от какого-то Шишова из Чердыни, значит, к этому была причастна Служба. Откуда следователю знать, в каком конкретно районе находится автотурист Русинов? И, видимо, тут совпали интересы хранителей и Службы: тем и другим потребовалось немедленно убрать вредный «объект» из региона.
С хранителями все было ясно: Русинов им мешал. Но с какой стати Служба вдруг решила избавиться от него? Должны ведь радоваться, что он бродит по горам, а они вычерчивают его маршрут и тем самым получают информацию для «Валькирии» и Савельева. Неужели они поняли, что исчезновение Русинова из эфира – это знак его выхода из-под контроля: научился управлять радиомаяком? Но если его сейчас объявить маньяком, вооруженным бандитом, значит, лишиться всякой информации от Мамонта. Да они беречь его должны! Холить и лелеять! Изменилась обстановка? Нашли другой, более выгодный «объект»? Не может быть! Что же они там придумали, объявляя его вне закона? И папочка Ольги хорош: небось целое войско Паши Зайцева терпит у себя под боком, а Русинова с игрушечным карабином готов ночами искать?! Немедленно выключить радиомаяк!
– Я сейчас приду! – Он сорвался с дивана.
– Одного не пущу! Куда ты? – Она схватила за руки.
– «Шпиона» выключить! Помнишь радиомаяк? Черная такая штука? Сейчас они будут здесь, если засекли!
– Пошли вместе!
Они добежали до машины. Русинов схватил радиомаяк, запечатал его в свинец – будто мину обезвредил. Но, наверное, уже поздно! Если задействована Служба – сигнал запеленговали! Передадут тем, кто ловит его возле Кошгары, и они нагрянут в Гадью… Лучше бы выбросил! А то поиграть с огнем вздумал! Вот и доигрался… Он поделился своими соображениями с Ольгой. И зря – напугал ее еще больше.
– Тебе здесь оставаться нельзя! Пока никто не видел – надо уходить. Через час люди проснутся…
– Меня уже видели! – признался Русинов.
– Кто?!
– Виталий Раздрогин… Один мой знакомый.
– Кто это?
– Ты знаешь… Правда, его теперь зовут Сергей Викторович Доватор. Он полчаса назад со своим товарищем выехал на «жигуленке» с вашего двора.
– Вы что, знакомы с ним?! – поразилась Ольга.
– К несчастью, – усмехнулся Русинов. – А может, и к счастью… Посмотрим.
– Сергей Викторович не выдаст! – заверила она. – Он сам – мафия. К тому же уехал! Если на «Жигулях», значит, домой.
– Выдаст, Оля, – вздохнул Русинов. – Обязательно выдаст.
– Ладно, не будем гадать! – отрезала Ольга. – Предупрежу маму, и убегаем! А «шпиона» дай мне!
Через несколько минут они уже бежали вдоль огородов: Ольга повела его не по улице, а задами, по песчаной и какой-то очень приятной дороге. Утро занималось над поселком, роса блестела, картошка цвела, и лес на склоне был тихий, чуть подсвеченный заревом из-за хребта. И было так хорошо бежать с ней, что близкая опасность казалась несерьезной, какой-то игрушечной. Ему даже не хотелось спрашивать, куда они бегут, к кому, надежно ли там, можно ли в случае чего незаметно уйти в горы. Вот бы каждое утро бегать с ней по этой чистой, приятной дороге!
В конце поселка они перелезли через изгородь и пошли по широкому скошенному залогу вдоль картошки. У огородной калитки Ольга попросила подождать, а сама взбежала на крылечко с застекленными верандами по обе стороны и постучала. Дворик был чистенький, ухоженный, и кругом цвели цветы на клумбах. Если точнее, двор больше походил на одну большую клумбу с узкой дорожкой к калитке.
Видимо, из-за двери спросили, кто пришел.
– Это я, Любовь Николаевна! – отозвалась Ольга.
Белая стеклянная дверь отворилась. Ольга скрылась за нею минут на пять, затем вышла из дома, взяла Русинова за руку и отвела за стену игрушечной летней кухни.
– Значит, так, – стала она инструктировать. – Ты мой жених, приехал ко мне из Москвы. Но папа против тебя, понял?
– Понял! – радостно прошептал он.
– Мы с тобой будем встречаться здесь. Она тебя много спрашивать не будет.
– А кто – она?
– Бабушка, моя пациентка, – пояснила Ольга. – Очень хороший человек. Она слепая… И сам особенно ее не расспрашивай. Она не любит рассказывать. Ну все, пошли!
Русинов наклонился и поцеловал Ольгу в щеку:
– Пошли, невеста!
– Кончай дурачиться, пошли!
Бабушка Любовь Николаевна оказалась сухой, костистой старухой, и если бы не платье с передником, Русинов бы принял ее за старика – от женщины в ней уже ничего не осталось. И голос был низкий, тихий, в нем еще до сих пор слышалась повелительность и неограниченная власть. Она была совершенно слепая, но двигалась по дому уверенно и точно. Первым делом Любовь Николаевна протянула к лицу Русинова свою кофейную от старости, дряблую руку и мгновенным беглым движением ощупала лоб, нос, щеки и бороду.