Шуттовская рота - Асприн Роберт Линн. Страница 26

Командир кивнул.

– Звучит вполне рассудительно. Сержанты работают бок о бок с легионерами, так что нам следует прислушиваться к тому, что они говорят, если хотят поделиться своими мыслями. Продолжайте.

– Вероятно, лучше будет начать с наших наиболее необычных легионеров, – продолжила Рембрант, понемногу расслабляясь. – Мне кажется, что раз уж нам все равно придется тратить массу времени на то, чтобы выяснить, что и как с ними делать, лучше бы заняться этим как можно раньше.

Она остановилась, чтобы заглянуть в свои заметки и найти нужную страницу.

– На основании этого можно сказать, что самые большие трудности, требующие срочного решения, у меня вызывает один из слюнтяев. У нее…

– Один из кого?

Слова вырвались у Шутта прежде, чем он успел обдумать вопрос. Оба лейтенанта были явно озадачены, и командир мысленно обругал себя. Слишком резко для непринужденной беседы.

– …слюнтяи, сэр. Во всяком случае, так называет их Бренди. Когда мы разговаривали, она разделила "трудных" легионеров на две группы: на слюнтяев и уголовников.

– Понимаю.

Командир мысленно колебался некоторое время, пока лейтенанты молча наблюдали за ним. Наконец он покачал головой и вздохнул.

– Очень заманчиво поддерживать непринужденную беседу, – сказал он, – и поэтому я действительно хочу, чтобы вы двое чувствовали себя как можно удобней и разговаривали свободно. Но вы затронули больное место, Рембрант, и я не могу просто так оставить это. Я не хочу, чтобы кто-то из командного состава, то есть, из офицеров или сержантов, имел привычку в разговорах о роте или о какой-то части ее использовать унизительную терминологию. Используемые слова влияют на наши собственные взгляды и отношения, и даже если мы будем подавлять это внутри себя, эти слова, произнесенные вслух, могут быть услышаны кем-то, кто после этого будет иметь вполне оправданное убеждение, что мы относимся к легионерам с презрением. Я хочу, чтобы вы оба самым активным образом сопротивлялись формированию такого мнения у других и работали над искоренением подобных привычек в себе. В нашей роте всякий заслуживает нашего уважения, и если нам сейчас затруднительно проявлять его, то это только потому, что мы недостаточно хорошо изучили тех, с кем имеем дело, а не потому, что с ними не все в порядке. Согласны?

Оба лейтенанта медленно кивнули.

– Хорошо. И еще, лейтенант Рембрант, я хочу, чтобы вы поговорили по этому поводу с Бренди. Я имею в виду ее речевые обороты. Возможно, она самый отъявленный нарушитель из всех нас.

– Так это следует сделать мне, сэр? – Рембрант побледнела. Было ясно, что она не испытывала восторга от предложения вступить в конфронтацию с ужасным старшим сержантом.

– Я могу позаботиться об этом, Рембрант, – проявил инициативу Армстронг, наскоро записав что-то в своем блокноте.

– Спасибо, лейтенант Армстронг, – спокойным тоном сказал Шутт, – но я бы предпочел, чтобы лейтенант Рембрант уладила это самостоятельно.

– Да, сэр, я понял.

Шутт некоторое время изучал напряженную позу лейтенанта, затем покачал головой.

– Нет, лейтенант, боюсь что вы меня не совсем поняли. Я сказал вам спасибо, и подразумевал именно это. Я действительно оценил ваше предложение. Оно показывает, что вы начали помогать друг другу, и при других обстоятельствах я бы это только поддержал.

Он слегка подался вперед.

– Я сказал это не потому, будто полагаю, что вы не сможете нормально поговорить с Бренди, а потому, что считаю, что именно Рембрант должна сделать это – по двум причинам. Во-первых, потому, что это она сообщила о выражениях, которые употребляет Бренди, и если вы или я, неважно, кто, обратимся к Бренди по поводу того, о чем она говорила с Рембрант, то создастся впечатление, будто она наушничает нам, что в свою очередь будет подрывать ее авторитет как командира. У меня здесь есть два младших офицера, а не один офицер и один доносчик. Во-вторых, Рембрант, это очень важно и для вас, чтобы вы разобрались с этими проблемами сами. Знаю, Бренди можно испугаться, и не думаю, что кто-нибудь в этой комнате горит желанием пободаться с ней, но если я позволю вам прятаться либо за Армстронга, либо за меня, вы никогда не сможете, стиснув зубы, нырнуть в воду, – я имею в виду, что вы никогда не обретете той уверенности, без которой нельзя стать толковым офицером. Вот почему я хочу, чтобы вы сами поговорили с Бренди.

Некоторое время он обменивался взглядами с лейтенантами, а затем они оба кивнули в знак согласия.

– А что касается того, как говорить с Бренди, если вы не возражаете против непрошенного совета, то я просто посоветовал бы вам прежде всего не вести с ней беседу в форме явной конфронтации. О, я понимаю, вы будете нервничать, но попробуйте сделать это как бы кстати, в форме случайного, даже небрежного разговора. Думаю, в этом случае ей не покажется, что ее привычки были предметом нашего обсуждения. Чем меньше мы будем приказывать и угрожать, тем легче нам будет управлять этой ротой.

– Я попытаюсь, капитан.

– Хорошо. – Командир коротко кивнул. – На эту тему мы поговорили более чем достаточно. Итак, прежде чем я прервал вас, вы начали говорить что-то о легионерах, с которыми у вас наиболее затруднительное положение?

– Верно, – сказала Рембрант, снова роясь в своих заметках. – Один из тех, кого я имела в виду, это Роза.

– Роза? – фыркнул Армстронг. – Вы имеете в виду Вялую Фиалку?

– Да, так ее называют другие легионеры, – согласилась Рембрант.

Шутт нахмурился.

– Что-то я не помню такую.

– Ничего удивительного, – заметила Рембрант. – Но если поднатужитесь, может быть, и припомните. Роза, или Вялая Фиалка, – самая застенчивая натура из всех, кого мне доводилось встречать. С ней совершенно невозможно поддерживать беседу. Все, что она при этом делает, это бормочет что-то себе под нос и смотрит в сторону.

– Я уже давно отказался от попыток разговаривать с ней, – вступил в разговор Армстронг, – и, по моим наблюдениям, к тому же пришел почти каждый в нашей роте. Она, конечно, приятная женщина, к которой сразу начинают проявлять интерес окружающие ее молодые люди, с естественным желанием узнать ее поближе, но они тут же начинают ощущать себя этакими Джеками Потрошителями.

– То же самое и с женщинами, – сказала Рембрант. Каждой, кто заговаривает с ней, кажется, что она заставляет Розу нервничать. Черт возьми, иногда кажется, что гораздо проще иметь дело с теми, кто вообще не люди. По крайней мере, они всегда готовы к общению.

– Интересно, – задумчиво пробормотал командир. – Я попытаюсь сам поговорить с ней.

Армстронг изобразил на лице сочувствие.

– Удачи вам, капитан. Если вы сможете выдавить из нее с полдюжины слов, это будет гораздо больше, чем она сказала за все время своего пребывания здесь.

– К слову, о нечеловеческих существах, – сказал Шутт. – Я хотел бы услышать ваше общее мнение по поводу того, можно ли разъединить двух синфинов, когда мы будем делить роту на пары. Я понимаю, как тяжело людям взаимодействовать с подобными созданиями. Если же мы объединим их по двое, то это будет для них лишним доказательством того, как людям трудно с ними общаться. Единственная проблема здесь – то, что я не знаю, как они сами будут реагировать, если их разъединят. Что вы думаете на этот счет?

– Думаю, что об этом вам беспокоиться не следует, капитан. – Сказав эти слова, Армстронг усмехнулся, подмигивая Рембрант. – Как ты думаешь, Ремми?

– Да, – ответила его напарница, насмешливо растягивая слова, – я не вижу здесь никакой проблемы.

Командир переводил взгляд с одного на другого.

– Мне кажется, что я упустил во всем этом какую-то скрытую шутку.

– Правда заключается в том, капитан, – пояснила Рембрант, – что эти двое друг с другом не очень-то ладят.

– Не ладят?

– Дело в том, сэр, – сказал Армстронг, – что тот мир, где они жили, полон самых настоящих классовых предрассудков. Они оба покинули его, чтобы избавиться от ненавистного окружения.