Осиная фабрика - Бэнкс Иэн М.. Страница 20

– Прр-брр-э-а…

Я хотел сказать «прости», но слово обернулось рвотным позывом. Все та же антиобщественная часть моего мозга внезапно вспомнила об остывшей яичнице с беконом, и желудок изверг фонтан. Я перегнулся пополам, сотрясаемый спазмами; кишки перекручивались морскими узлами, причем абсолютно самопроизвольно, – так, наверно, чувствует себя женщина с ребенком во чреве. В горле тут же засаднило, настолько реактивным был выплеск. Джейми поймал меня, иначе я бы упал. Так я и стоял, перегнувшись, будто наполовину открытый складной нож, и оглашал заправку надсадным блёвом. Одной рукой Джейми придерживал меня сзади за ремень, чтобы я не рухнул мордой во все это художество, а другую положил мне на лоб и что-то успокаивающе бормотал. Меня продолжало выворачивать, в животе возникла резь; из глаз и носа текло, вся голова была словно перезрелый помидор, вот-вот лопнет. Между позывами я пытался перевести дыхание, утирал рот, кашлял – и тут же снова извергался. Я слушал эти кошмарные звуки, так похожие на те, что производил по телефону Эрик, и надеялся, что никто не пройдет и не увидит меня в таком беспомощном, недостойном виде. Я затих, почувствовал себя лучше; начал вновь и почувствовал себя стократ хуже. Сдвинулся при помощи Джейми в сторону и встал на четвереньки на сравнительно чистом участке бетона, где бензиновые пятна выглядели не такими свежими. Харкнул, откашлялся, перевел дыхание и упал на руки Джейми, подтянув колени к подбородку, чтобы унять боль в мышцах живота.

– Получше? – спросил Джейми.

Я кивнул, чуть подался вперед и уронил голову на колени. Джейми похлопал меня по спине:

– Потерпи минутку, Фрэнки.

Через несколько секунд он вернулся с ворохом шершавых бумажных полотенец и половиной обтер мой рот, а другой половиной – лицо. Даже не поленился выбросить потом в урну.

Хотя опьянение не прошло, живот болел, а в горле словно ежи подрались, чувствовал я себя не в пример лучше.

– Спасибо, – выдавил я и попробовал встать. Джейми помог мне подняться.

– Ну ты, Фрэнк, даешь.

– Угу, – отозвался я, вытер глаза рукавом и оглядел двор – удостовериться, что мы по-прежнему одни. Разок-другой я хлопнул Джейми по плечу, и мы направились к улице.

Вокруг – ни души; я с трудом переставлял ноги и старался дышать глубже, а Джейми придерживал меня за локоть. Девица, естественно, испарилась, но я об этом ничуть не жалел.

– Чего это ты так ломанулся?

– Да вот надо было… – И я мотнул головой.

– Чего? – хохотнул Джейми. – А просто сказать не мог, что ли?

– Не мог.

– Только из-за девицы?

– Нет, – ответил я и закашлялся. – Вообще говорить не мог. Перепил.

– Чего? – рассмеялся Джейми.

– Угу, – кивнул я.

Он снова хохотнул и покачал головой. Мы пошли дальше.

Мама Джейми еще не спала и налила нам чая. Она женщина крупная и всегда ходит в зеленом халате, когда я вижу ее вечером после «Колдхейм-армз», то есть чуть ли не каждую субботу. С ней не так уж и неприятно, хоть она и делает вид, что относится ко мне куда радушней, чем на самом деле (уж я-то знаю).

– Ах ты, бедняжечка, совсем с лица спал. Садись-ка вот сюда, сейчас поставлю чай. Ох-ох-ох, ну как же так…

Меня усадили в кресло в углу гостиной муниципального дома, а Джейми тем временем вешал наши куртки. Я слышал, как он подпрыгивает в прихожей.

– Спасибо, – прохрипел я пересохшим горлом.

– Ну вот, другое дело. Может, обогреватель включить? Тебя не знобит?

Я помотал головой, тогда мама Джейми улыбнулась, кивнула, потрепала меня по плечу и уплыла на кухню. Вошел Джейми и сел на кушетку рядом с моим креслом. Глянул на меня, ухмыльнулся и покачал головой.

– Ну и ну. Ну и ну! – Он с хлопком сцепил руки в замок и стал качаться вперед-назад, ноги его не доставали до пола; я закатил глаза и отвел взгляд. – Ничего, Фрэнки. Пара чашек чая, и будешь как новенький.

– Угу, – выдавил я и содрогнулся.

__________________

Ушел я около часа ночи, слегка протрезвевший и залитый чаем по самые гланды. Боль в животе и горле почти прошла, но хрипы оставались. Пожелав Джейми и его маме спокойной ночи, я вышел окраиной на дорожку, ведущую к острову. Темнота была хоть глаз выколи, и я иногда включал фонарик, пока не добрался до моста.

На болоте, в дюнах и на пастбище было абсолютно тихо, только трава шелестела у меня под ногами да иногда с далекого шоссе доносился приглушенный рев тяжелых грузовиков. Едва ли не все небо было затянуто тучами, луна почти не давала света, а прямо по курсу – и совсем не давала.

Я вспомнил, как два года назад в середине лета возвращался в сумерках по тропинке, после того как целый день лазил в предгорьях за городом, и увидел в сгущающейся тьме далеко над островом странные движущиеся огни. Те мигали, неловко покачивались, переплывали с места на место и сияли на удивление тяжелым, плотным светом, как никогда не бывает в воздухе. Я навел на них бинокль, и порой в отсветах мне мерещились какие-то окружающие их конструкции. Меня пробрал озноб, я напряг соображение, лихорадочно пытаясь найти разгадку. Покрутил головой в сумраке и опять уставился на эти далекие, совершенно беззвучные столбы мерцающего пламени. Они висели в небе, словно огненные лики, взирающие на остров, словно кто-то терпеливо ждущий.

Потом меня осенило. Я все понял.

Это был мираж, отражение в воздушных слоях над морем. Я видел газовые факелы буровых платформ, находящихся, может, за сотни километров от берега, в Северном море. Приглядевшись к окружающим огни смутным силуэтам, я уверился, что это действительно вышки, эпизодически высвечиваемые собственными газовыми отблесками. Я радостно двинулся дальше – даже радостней, чем до того, как увидел странное видение, – и мне пришло в голову, что любой человек с менее развитыми логикой и воображением тут же решил бы, что это НЛО.

В конце концов я добрался до острова. В доме – ни огонька. Я обвел взглядом его черную массу, едва оконтуренную в неровном лунном свете, и подумал, что сейчас он кажется даже больше, чем на самом деле, словно голова каменного великана: огромный череп, полный призраков и воспоминаний, белеет в лунных лучах и глядит в море, венчая огромное сильное тело, погребенное под песком и камнями, готовое по условному сигналу высвободиться, стряхнуть наслоения.

Дом глядел в море, глядел во тьму; я отворил дверь и вошел.

5

Букетик цветов

Крошку Эсмерельду я убил потому, что чувствовал – таков мой долг перед самим собой, да и перед миром. В конце концов, я расправился с двумя детьми мужского пола, оказав тем самым женской половине человечества своего рода статистическую услугу. Если уж быть последовательным, думал я, равновесие необходимо хотя бы отчасти восстановить. Моя кузина являла собой всего лишь простейшую, наиболее очевидную цель.

Опять же, против нее лично я ничего не имел. Дети еще не люди, то есть их нельзя считать маленькими мужчинами или женщинами; скорее, это отдельный вид, и с течением времени из них могут (по всей вероятности) вырасти мужчины или женщины. Совсем малыши, не успевшие еще поддаться тлетворному влиянию общества и родителей, считай что бесполы и вполне достойны обожания. Я обожал Эсмерельду (хотя, конечно, имечко уж больно слюнявое) и подолгу играл с ней, когда они приезжали в гости. Она была дочкой Хармсуорта и Мораг Стоув, моих дяди и тети со стороны отцовской первой жены; это они приглядывали за Эриком, когда он был маленький. Иногда они приезжали к нам в летний отпуск из своего Белфаста; папа неплохо ладил с Хармсуортом, а так как я присматривал за Эсмерельдой, все могли отдыхать в свое удовольствие. Кажется, миссис Стоув немного нервничала, доверяя мне свою дочку тем летом, ведь это было через год после того, как я сразил Пола во цвете лет, однако в свои девять я был жизнерадостен, общителен, хорошо воспитан и демонстрировал неподдельную скорбь, когда заходила речь о печальной судьбе моего младшего брата. Уверен, лишь чистая совесть позволила мне убедить взрослых, что я ни в чем не виноват. Я даже осуществил двойной блеф: в меру, не усердствуя, изображал вину не по тому поводу, и взрослые говорили мне, мол, не стоит казниться, что не успел вовремя предупредить братика. Ай да я!