Черная свеча - Мончинский Леонид. Страница 25
— Ты чо фары не включаешь?! — спросил все ещё не успокоившийся Пельмень. — Залетим куда-нибудь!
— Да пошёл ты, животное! Не лезь не в свои дела! Погонял мне и в зоне хватало!
— Ты! — Пельмень задохнулся от неожиданной дерзости фраера. — Ты! Слышь, Малина, я его забочу. Пешком пойду, но…
Денис поднёс к носу вора автоматный ствол. Вначале разглядывал Пельменя с равнодушной издёвкой, а затем сказал:
— Какие фары, лошадиные твои мозги?! Менты засекут нас за пять километров. Сиди и молчи. Пока мне не надоел твой базар…
Пельмень молча смотрел на автоматный ствол с тухнущей злобой.
Посёлок открылся далёкими огнями, слегка приподнявшими покров ночи. Машина сбавила ход, покралась на малой скорости, осторожно переваливаюсь по растолканной дороге. Свет впереди таил опасность, она, как холод, проникала в замёрзшие души зэков.
— Это Юртовый, — стараясь говорить спокойно, проговорил Чалдон. Чихнул и вытер лицо о телогрейку Колоса. — Кассу здесь брал…
— По наколке?
— Вслепую не работаю. Местный наводил, партейный. Так при делах и остался. У них партбилет, как шапка — невидимка.
— Останови, Вадим. Вон туда приткнись, чтоб с глаз долой. Пойдём, Чалдончик, проведаем твоего подельничка.
Малина в темноте сунул Упорову ТТ. Они осторожно выползли из машины и, согнувшись, ушли в сторону огней. Насторожённая ночь чутко берегла молодую тишину. Минут через тридцать её нарушил характерный скрип, и по дороге проехала телега. Она начала рассказывать о своих хворях ещё задолго до того, как поравнялась с машиной, укрытой в плотной тени ельника.
Поймавшая незнакомый запах лошадь фыркнула, взяла в сторону.
— Т-пр-р, халява! — проснулся возница. — От себя шарахаешься.
Голос и скрип ушли в темноту, остался тёплый запах конского пота, принесённый со стороны дороги и ветерком.
— Фить! Фить! — донеслось из ельника.
— Малина, — выдохнул Упоров и опустил пистолет.
Уже по тому, как они подошли к машине, было ясно — в посёлке не все благополучно. Денис отхлебнул крепкого чаю из фляги убитого старшины и указал большим пальцем за спину:
— Засада! Нас пасут с шести вечера. Такой день! А они людей ловят, — ему трудно шутить, но он был старшим в побеге, который нельзя провалить. — Объездной дороги нет, а наша лайба, насколько я разбираюсь, не летает. Что посоветуешь, Михаил?
— Сдаваться надо, всё равно поймают!
— Нет, голуба, мы пойдём другим путём… Поканали. Минут через десять подельник Чалдона организует короткое замыкание. Ментовская машина стоит с проколотыми шинами. Остальное в твоих руках, Вадим. Всех предупреждаю — по цели не стрелять, над головами, иначе они начнут чесать всю тайгу.
Машина выползла с приглушённым урчанием. Стволы автоматов легли на опущенные стекла.
— Страшно, Миша? — хихикнул не очень весело Пельмень. — Лежал бы сейчас на тёплых нарах с шерстяным Русланом…
В это время в посёлке погас свет. Мотор не прибавил оборотов. «Додж» продолжал подкрадываться к первым барачным постройкам. Где-то во дворе испуганно взлаяла собачонка, оборвалась пьяная песня, но немного погодя возобновилась:
Певец споткнулся, упал в грязный снег. Шлёпок получился коротким, как удар конского хвоста о воду. Но его будто ждали замлевшие от сдерживаемой злости цепняки. Их дружный лай заглушил шум мотора. Упоров даванул на газ. Луч мощного фонаря ударил ему по глазам. Малина полоснул очередью из автомата выше света, и перепуганный человек шарахнулся в темноту.
Фары выхватили из мрака четырех солдат, бегущих к дороге. Их прижала автоматная очередь. «Додж» зацепил кого-то бампером, перепрыгнул через кювет, объехал приготовленный завал, понёсся вдоль домов. Машина мчалась по глубоким рытвинам, не снижая скорости. Временами казалось, что, взлетев, она уже никогда не приземлится.
— Жми, Вадим! — Чалдон повис над водителем. — За тем хребтом лежнёвка метров двести, дальше — хорошая дорога. Жми!
«Побег был продуман», — Упоров взял руль круто влево, фары выхватили из темноты чёткий силуэт лося.
Зверь вздёрнул голову, одним прыжком покинул полосу света.
«Впереди ментов нет! Раз зверь гуляет, путь свободен!»
Прогремевшие за спиной выстрелы не волновали беглецов: они были надёжно защищены стеной леса.
Лежнёвка оказалась старая, едва держала «додж», то и дело задирая вверх сгнившие концы брёвен.
— По такой тяжёлая машина уже не пройдёт! — радовался Пельмень.
— Бензина осталось километров на тридцать!
— Хватит, — успокоил Чалдон. — Через двенадцать вёрст будет обрыв. Спустим лайбу, дальше пехом, южным склоном. Там сухо. Посуху собакам трудно…
— Я не пойду с вами! — ожил Колос. — Я все сделал, как вы хотели. Имейте совесть!
— Шо ты кокетничаешь, подлюка?! — Пельмень поймал Колоса за подбородок.
— У меня терпенье не алмазное, хоть я и сам — золотой!
Минут через пятнадцать Чалдон попросил остановиться. Первым выскочил Колос, поскользнулся, на четвереньках пробежал несколько метров, но, встав на ноги, произнёс с внушительной угрозой:
— Прошу запомнить: если с моей головы упадёт хоть один волос, этим вопросом займётся лично Ковпак!
— На кой хрен нам такая голова?! — Пельмень уже был в хорошем настроении. — Я лучше из твоей прямой кишки ножны сделаю.
— Вы интеллигентный человек, Шура. Вы изучали анатомию, — Малина жестом показал Колосу, что он пойдёт впереди. — Постерегите Мишу, пока мы спустим машину под откос.
Они шли каменистой грядой, стараясь не оставлять следов на голой земле. С гряды спустились в болото, где хватали ладошками на ходу вытаявшую прошлогоднюю клюкву. Пельмень толкал прикладом автомата в спину Колоса всякий раз, когда тот пытался задержаться у кочки, чтобы хорошо загрузить живот.
Шли полный день с одним коротким привалом, уже не заботясь о промокших сапогах и стёртых до крови ногах. Лишь когда солнце начало скатываться к белым вершинам Волчьего хребта, а Упоров подумал, что теперь придётся двигаться по звёздам, Чалдон втянул в себя воздух и присел.
— Дошли, — сообщил он. Поставил автомат на боевой взвод, остальные сделали то же самое.
— Пойдём — взглянем, — Малина сбросил со спины надоевший мешок, с силой толкнул его ногой к стволу листвяшки.
— Дыхало не работает, — пожаловался Пельмень, завалившись прямо с грузом на снег. — Если нас там пасут, чо тогда?
— Чо тогда? — повторил Денис Малинин вопрос и сморщился, потрогав замлевшую шею. — Пока мы ходим, Вадим перетаскает сидора к той болотине. Сховай под мох. Начнут шмолять, беги куда подальше.
— А я? — спросил с гонорком Колос.
Впервые за весь побег Малина не ёрничал, объяснил все ладом:
— Тебя застрелит Шурик.
Потом они ушли и отсутствовали минут сорок. Вернулись с просветлёнными лицами, а ещё — с прежним нахальством лихих людей.
— Там все на мази. Шура, развяжите Мишу.
Дверь большого, собранного из сухих стволов зимовья открылась бесшумно, на крыльцо, чуть щурясь в лучах заходящего солнца, вышел ширококостный бородач в накинутой на плечи оленьей парке. Вадима удивил вдумчивый, запоминающийся взгляд из-под кустистых седых бровей — взгляд самостоятельного человека.
— Здравствуй, Камыш! — хрипло бросил Пельмень, не протягивая руки бородатому. — Где Барма?
Хозяин зимовья не ответил ни на приветствие, ни на вопрос. Он просто кивнул всем вместе. Спокойно и независимо. После чего Вадим почувствовал — Пельмень придал холодному приёму серьёзное значение, опустив в карман телогрейки правую руку.
Малина сел на изрубленное топорами крыльцо, гостеприимно похлопал по крыльцу ладонью, приглашая того, кого звали Камышом, присесть рядышком:
— Тебе задали вопрос, Камыш. Не темни…