Вечный колокол - Денисова Ольга. Страница 31

Ширяй считал себя ответственным за Мишу, присматривал за ним, когда тот уходил в лес, помогал Младу во время Мишиных припадков, и соблазнительно рассказывал мальчику о своих первых подъемах наверх вместе с Младом.

— Через пару недель все вместе подниматься будем, вот увидишь! — Ширяй хлопал Мишу по плечу, и Млад, очень сомневавшийся в том, что Миша будет белым шаманом, верил, что так оно и случится, настолько Ширяй убежденно это говорил.

Добробой, который испытывал голод и во время пересотворения, постоянно надеялся Мишу накормить чем-нибудь вкусным, но в результате сладкие пироги и тушеное мясо съедал Ширяй.

Последний день дома оказался самым тяжелым. И Млад, и Ширяй, и Добробой следовали зову богов спокойно, и каждый из них чувствовал инстинктивный страх перед духами в белом тумане. Но это был не тот страх, который мучил Мишу. Их страх походил на страх перед темнотой, перед неизвестным миром, в который предстояло ступить. Миша же боялся испытания — ни белый туман, ни духи не пугали его. Внутренний зуд перешел мыслимые пределы, но страх не мерк, не исчезал, а с каждым днем становился все сильней, и Млад всерьез опасался, что Миша так и не соберется с силами выйти к духам и сказать, что он готов.

В среду вечером Дана зашла на ужин — помочь Младу собрать вещи. Добробой каждый раз смущался, увидев ее, начинал ронять на пол горшки и опрокидывать кружки, неизменно молчал или нес несусветную чушь. Ширяй смеялся над ним и дразнил, и от его шуток Млад и сам не знал, куда девать глаза.

Дана появилась, когда все сидели за столом, Добробой надеялся запихнуть в Мишу поджаристую куриную ножку, а Млад говорил о том, что перед испытанием полезно есть мясо.

— Да не хочу я, — Миша с отвращением откусил кусочек и скривился.

— Кто это тут не слушает Млада Мстиславича? — спросила Дана с улыбкой, перешагивая через порог.

Миша метнул взгляд в ее сторону и скрипнул зубами, а Млад поспешил помочь ей снять шубу.

— Здравствуйте, мальчики, — она сняла шапку и опустила платок на плечи.

Добробой кинулся доставать посуду, даже не спросив, будет ли она ужинать — Ширяй наградил его насмешливым взглядом и придвинул книгу поближе к себе.

Дана прошла к столу — походкой княгини, и Млад в который раз задохнулся, глядя на нее, и в который раз удивился, что она пришла именно к нему. А за десять лет можно было привыкнуть…

— Завтра перебираешься? — спросила Дана, и он кивнул.

Миша посмотрел сначала на Дану, а потом на Млада.

— Завтра? — спросил он еле слышно.

Млад вздохнул, подошел к нему сзади и положил руки ему на плечи: они дрожали.

— Я уйду не раньше, чем ты меня об этом попросишь… Я просто знаю, что завтра тебе этого захочется, понимаешь?

— Откуда ты знаешь, чего захочется МНЕ? Откуда? Я еще сам не знаю!

— Ты знаешь. Ты просто не хочешь признать, что тебе пора делать выбор.

— Да! Выбор! Да! Умереть от корчей или умереть во время испытания! Разве не этот выбор мне надо сделать?

Добробой уронил на пол поварешку, Ширяй оторвал глаза от книги и пристально посмотрел на Мишу. Дана замерла, так и не сев за стол.

— Нет. Я предлагаю тебе сделать не этот выбор. Я предлагаю тебе захотеть стать шаманом. Захотеть настолько, чтоб не испугаться испытания. Чтоб пройти испытание.

— А если я не хочу? Если я не хочу становиться шаманом? Я хочу просто жить!

— Этого выбора у тебя нет. Это проклятье. Или умереть или стать шаманом. Я предлагаю тебе выбрать второе. Ты избран, тебе дано говорить с богами, а от такого предназначения не отказываются просто так.

— Я не хочу говорить с богами! Я не хочу! Не хочу!

Миша сбросил руки Млада со своих плеч и кинулся к двери, на ходу хватая шубу. Добробой глянул на учителя, и не спеша направился следом — присмотреть. На случай, если судорожный припадок случится в лесу.

Дана выдохнула и села напротив Ширяя.

— Младик, ты хочешь за неделю научить его любить жизнь? — спросила она.

Млад посмотрел на дверь, которая закрылась за Добробоем, и вернулся за стол.

— Каждый человек любит жизнь. Иначе бы мы все давно умерли.

Ширяй отодвинул книгу и сузил глаза:

— Да он просто боится! Он пересотворения боится, только и всего! Любит он жизнь или не любит — неважно!

Млад кивнул.

— А… а это на самом деле так страшно? — спросила Дана, коснувшись пальцами руки Млада.

— Ну… — Млад пожал плечами, — вообще-то… Не знаю. Наверное. Когда это позади, оно страшным уже не кажется. Я не боялся, меня с рождения к этому готовили. А Миша всего неделю назад об этом узнал.

— И ты хочешь за неделю подготовить его к тому, к чему сам готовился с рождения? — она подняла брови.

— Да ерунда это! — фыркнул Ширяй, — я-то к этому не готовился! Меня Млад Мстиславич за месяц до пересотворения к себе взял.

— Ты старше почти на два года, — одернул его Млад, — это очень важно.

— Да? А ты сам? Тебе тринадцать лет было! Ты вообще был ребенком! — не унимался Ширяй.

— Я — это я.

— Тебе было всего тринадцать? — спросила Дана. Млад никогда не говорил с ней о пересотворении.

— Я так считаю: или ты мужчина, или нет, — важно изрек Ширяй, — если нет — о каком испытании можно говорить? Почему ты в тринадцать лет был мужчиной, а он в пятнадцать мужчиной быть не должен?

— Я же говорю, меня готовили к этому с рождения, — вздохнул Млад, — а он рос в окружении полусумасшедших женщин и попов. Ты бы слышал, чему они его учили!

— И ты хочешь за неделю сделать его мужчиной? — грустно улыбнулась Дана.

— Да! — вспыхнул Млад, — да, хочу! Потому что если он не станет мужчиной, он умрет!

— И если это случится, ты будешь думать, что во всем виноват?

— Не надо! Это неправильно! Я взял его к себе не для того, чтоб сделать все, что я могу! И не для того, чтоб оправдывать себя тем, что у меня была всего неделя! Мой отец говорил мне: нет ничего хуже, чем сказать самому себе «Я сделал все, что мог». Он творил чудеса, он поднимал на ноги безнадежных больных, потому что никогда не говорил: «Я сделал все, что мог»!

Неожиданно, вспышкой, перед глазами появилось лицо доктора Велезара: «Здоровье князя уже не в моей власти». А ведь князь был еще жив…

Миша вернулся быстро. Он вбежал в дом в расстегнутой шубе, без шапки, и прямо с порога кинулся Младу в ноги: тот едва успел повернуться в его сторону.

— Прости меня! Прости! — выкрикнул мальчик и разрыдался, — Спаси меня!

Млад тяжело вздохнул: он никак не мог привыкнуть к бесконечным просьбам о прощении, его передергивало оттого, что кто-то падал перед ним на колени, поэтому взял Мишу подмышки и усадил рядом, обнимая за плечо.

— Ну? В чем ты виноват на этот раз?

— Я… я правда виноват, — всхлипнул мальчик и ткнулся лицом Младу в грудь, — я не говорил тебе. Я хотел сказать, но не говорил. А ты должен был знать.

— О чем?

— В белом тумане меня встречает Михаил Архангел. Он говорит со мной. Он говорит совсем не то, что говоришь ты! Он сейчас… он сказал, что уведет меня к Господу, стоит только дать ему руку, и он уведет меня к нему… Никаких испытаний для этого проходить не надо. Я крещен, а значит — я принадлежу ему.

Млад помертвел. Первым его желанием было немедленно, сейчас же идти в лес и разводить костер — подниматься наверх. Он на миг забыл о том, что он белый шаман и никогда не сражался с духами, это не его стезя. Он забыл о том, что просто умрет, если попытается подняться — доктор Велезар прав, сердце остановится. Надо, по меньшей мере, еще дня три-четыре, чтоб на подъем хватило сил. А главное, что он скажет огненному духу с мечом? Что тот неправ?

— И почему ты с ним не пошел? — спросил Млад ледяным голосом.

Миша расплакался еще сильней и обхватил шею Млада руками.

— Потому что ты можешь меня спасти! Ты мне не лжешь! Ты меня любишь по-настоящему!

— А он? Он тебя любит не по-настоящему?

— Он… Он хочет, чтоб я умер…

В дом зашел Добробой и стащил с головы шапку, виновато поглядывая на Млада, словно считал поручение выполненным с недостаточным рвением.