Долина совести - Дяченко Марина и Сергей. Страница 35

В конце концов она завела новый обычай – мачеха и брат платили ей за каждое «свидание». Анжела просовывала руку сквозь решетку, а мачеха и брат смешно подпрыгивали, протягивая ей мелкую бумажную денежку, тянулись, поднимались на цыпочки, пытаясь коснуться Анжелиных пальцев. В конце концов у нее под матрасом скопилась некоторая сумма денег, и Анжела решила, что время пришло.

Сторожа, приставленные к ней Бароном, опасались своей подопечной, а иногда и откровенно боялись ее. Одним из немногих ее развлечений было пугать их еще больше: она как могла поддерживала реноме ведьмы, хохотала по ночам, бормотала, подражая старухе-знахарке, поэтому – или по какой-то другой причине – тюремщики менялись так часто, что Анжела едва успевала запомнить их по именам.

Барон, во всем любивший порядок и дисциплину, вызывал ее к себе дважды в неделю – по средам и воскресеньям; однажды ночью с воскресенья на понедельник, когда Барон, удовлетворенный, захрапел, Анжела потихоньку выбралась из постели, подсунула под руку спящему диванный валик, натянула нижнее белье, где в специально подшитых кармашках спрятаны были денежки, оделась – и махнула через приоткрытое окно, в то время как тюремщик, обязанный ее стеречь, мирно храпел под дверью…

Миновал всего год с тех пор, как Барон положил свой налитый кровью глаз на симпатичную уборщицу с завитками стружки в каштановых волосах – но Анжеле казалось, что она повзрослела лет на двадцать. Шутки кончились; Анжела бежала, спасая свою шкуру, прекрасно понимая, что только от ее решительности и хватки зависит теперь, жить ли ей свободным человеком – или умирать куклой, игрушкой, мешком с отрубями.

Она до рассвета шла лесом – по шоссе идти не решилась, вдруг догонят. Купюры, спрятанные в белье, здорово мешали – их было много, они были мелкие, свернутые в трубочки, сложенные минимум вчетверо. Анжела терпела; примерно такую же сумму она спустила в прошлом году на карусели и мороженое, и воспоминание об этом – могла же убежать еще тогда, могла, могла! – травили ей душу хуже кислоты.

В шесть утра (Барон уже начинал ворочаться, крепче прижимая к боку диванный валик) отошел первый автобус от автостанции в соседнем поселке; Анжела прекрасно понимала, что на этом этапе пути ее легко выследить. Через несколько часов водитель автобуса признается посланным вдогонку людям, что такая-то девушка купила у него билет и доехала до конечного пункта, то есть до города (того самого, где прошлой осенью Анжела тщетно поступала в техникум). Всю дорогу – автобус полз ни шатко ни валко, останавливаясь у каждого столба – Анжела обмирала от страха, ожидая увидеть машину, мчащуюся вдогонку, перерезающую автобусу путь…

На предпоследней остановке нервы ее разыгрались настолько, что она вышла ни с того ни с сего, практически посреди чиста поля, и едва успела войти в лесополосу – как машина по шоссе все-таки пронеслась, Анжела узнала ее, это была личная Баронова машина.

Анжела пешком дошла до города. О том, чтобы покупать билет на электричку, не могло быть и речи; Анжела пробралась на товарные пути, и, шарахаясь от маневровых паровозов, замирая от ужаса при виде огромных вонючих цистерн, нашла-таки подходящее убежище – открытую платформу, на которой ехал куда-то гигантский экскаватор.

Она едва не превратилась в ледышку. Она понятия не имела, куда идет поезд – но вокруг простирались поля, и ни на одной дороге не видно было черной Бароновой машины. Анжела ощутила себя свободной – наверное, впервые за всю жизнь. Жесткие трубочки из денег, натершие кожу чуть не до крови, давали приятное ощущение власти – власти над этим миром…

Именно тогда, путешествуя на ледяном ветру в компании экскаватора, Анжела решила стать в этом мире хозяйкой, а не девчонкой на побегушках. Именно тогда она придумала, как применить в практической жизни ее способность привязывать к себе других людей; собственно, в переделку с Бароном она попала лишь потому, что сама не узнала вовремя о своем свойстве. Теперь все пойдет по-другому; она может стать поп-звездой, привязав к себе знаменитого продюсера. Она может стать любовницей миллионера; она может стать женой президента, а когда президент поменяется – женой нового президента, и так до самой старости…

Две недели она путешествовала на поездах и электричках, запутывая след, все дальше и дальше удаляясь от маленького поселка с большим деревообрабатывающим заводом.

Лето она провела на морском курорте – впервые в жизни. Люди здесь буквально сорили деньгами – Анжеле удавалось и подзаработать, разнося на пляже мороженое, и выпросить денег, а однажды она даже стащила кошелек из небрежно брошенной в раздевалке сумки, но это было только однажды – страх, что поймают и вернут в родной поселок, был сильнее соблазна.

Осенью она добралась электричками до столицы и неожиданно для себя поступила в медучилище.

– А как же Барон? Он искал тебя?

Анжела усмехнулась:

– Извини, Влад… Чистоплюю вроде тебя этого не понять. Тебя никогда не насиловали по средам и воскресеньям…

– Чего мне не понять?

– Скоро некому стало искать, – жестко сказала Анжела. – А так – искал, конечно…

За окнами светало. Вагон остыл; Влад подтянул повыше одеяло:

– И все-таки – чего мне не понять?

Анжела усмехнулась:

– Почему ты спрашиваешь о Бароне? Ты же прекрасно знаешь, что он умер. И мачеха умерла. А сводный брат – тот каким-то образом выжил… Не знаю, где он теперь.

Влад молчал.

– Ты это знал, когда спрашивал, – продолжала Анжела. – Но хотел, чтобы я сказала сама. Чтобы я раскаялась, так? Нехорошая, злая девочка, обрекла на смерть такого хорошего дядю, благодетеля, погубила бедную женщину, которая меня, считай, вырастила…

– А что случилось с твоей настоящей матерью? – медленно спросил Влад.

– Я ее не помню, – коротко отозвалась Анжела. – Она разбилась на мотоцикле.

– Ну, хоть фотографии ты видела?

Анжела мотнула головой.

– Что, у отца не было ни единой фотографии трагически погибшей жены?

– А тебе какое дело? Он не любил о ней вспоминать. Он все твердил, что она ему изменяла… Он даже орал по пьяни, что я не его дочь. Бывало.

Влад надолго замолчал.

Мало ли пьянчуг обвиняют жен в измене? Даже давно погибших жен?

Мало ли пьянчуг сгоряча орут собственным детям, что те – ублюдки?

Может, и немало. Но словам вот этого конкретного, неизвестного Владу пьянчуги почему-то верилось сразу. Может быть потому, что собственных Владовых родителей как бы и не было в природе – Влад был, родителей не было. Как не было Анжелиного настоящего отца. Как от Анжелиной матери не осталось даже воспоминаний.

Совпадение ли, если у двух носителей редчайшего свойства нет биологических родителей? Вообще неизвестно, чьи они дети?

– Слушай… А в медучилище ты как поступила? Через постель?

– Закрыл бы ты рот, – устало предложила Анжела.

– Я просто не могу понять – девочка из ниоткуда, без документов… У тебя ведь документов не было?

Анжела не ответила. Отвернулась лицом к стене.