Долина совести - Дяченко Марина и Сергей. Страница 40

Он все еще улыбался и целовал ее. Кажется, он не поверил.

– Так и не поверил? – спросил Влад, когда молчание слишком уж затянулось.

– Поверил, – медленно сказала Анжела. – Убедился… На практике, так сказать.

И снова стало тихо. За окном, выходившим на восток, было уже совсем светло; прошло минут пять – и первый солнечный луч, протянувшийся над землей почти горизонтально, уперся в стену напротив, высветил старые обои, и Влад впервые за годы в этом доме разглядел их рисунок – мелкие белые соцветия на зеленовато-сером фоне.

– Только полная, законченная, стопроцентная идиотка могла рассказать ему то, что рассказала я, – траурным голосом сообщила Анжела. – Потому-то я и говорю, что любила его, как в книгах. Где любовь, там и дурь.

– Что же было дальше? – спросил Влад после новой паузы.

– Дальше, – Анжела поморщилась, – дальше… все было очень плохо. Гарольд убедился, что я не вру. И возненавидел. Это были кошмарные дни – для меня… но и для него. Он бы убил меня, если бы я ему не сказала, что тогда и он сдохнет тоже. А потом и страх смерти перестал его удерживать. Он рассказывал мне сто раз, как посадит меня на мотоцикл, сам сядет за руль – и на полной скорости врежется в стену. Он рассказывал в подробностях, ему доставляло удовольствие видеть эту картину… И всякий раз, когда мы куда-то ехали, когда он разгонялся, как ненормальный – я ждала, что вот сейчас он исполнит, что обещал.

Анжела перевела дыхание. Солнечный квадрат лежал на пыльном паркете посреди комнаты.

– Мой страх ему нравился. Он выбирал самые загруженные трассы… Наверное, из-за него были аварии. Раза два точно были. Страдали все, кроме нас на нашем мотоцикле. Три раза за нами гналась полиция… Я подумала: если его поймают, то уже точно не выпустят. Я хотела, чтобы нас поймали. Чтобы этот кошмар наконец закончился… Но он все длился и длился. От тоски Гарольд стал пить, напивался и бил меня, я поняла, что либо сбегу, либо околею. Однажды он выпил больше обычного… я огрела его по голове палкой. Вытащила все деньги из его брюк – немного, остатки… и удрала. Шарахалась от каждого куста… потом я узнала, что на другой же день, как я ушла, Гарольда взяли наконец, и что он умер в тюремной больнице, и что его мать добилась суда над врачом – за неверный якобы диагноз… Послушай, ведь я его убила, как ни крути. Но я не хотела. И ведь потом… разве такие, как он, должны жить?!

– А такие как мы? – спросил Влад.

Они выехали за продуктами – вместе. В пятнадцати минутах езды был большой продуктовый магазин, но Влад двинулся дальше, к исполинскому торговому центру, возвышавшемуся на окраине города, как туша каменного динозавра.

– Ты замечала когда-нибудь, что общение с человеком в большом помещении снижает риск привязывания? А тесное помещение, лифт, например, наоборот, этот риск увеличивает?

Они вошли под своды торгового зала. Вдоль полок и стеллажей свободно можно было гонять на мотоцикле.

– А ты замечала, что если в помещении много людей – общение с любым из них безопаснее, чем если бы оно происходило один на один?

Анжела хмыкнула. Это мог быть знак недоверия, это могло быть и восхищение глубокими познаниями Влада.

Они нагрузили две тележки запасом продовольствия на две недели вперед.

– …Вот потому-то я езжу сюда. Здесь самообслуживание, плюс двадцать касс, девушки за которыми постоянно меняются, и…

Проходя мимо юноши-охранника, Анжела выпустила из рук пачку печенья. Охранник нагнулся и поднял похрустывающий круглый пакет; Анжела рассыпалась в благодарностях. Влад видел, как она, подойдя к юноше вплотную, нежно пожимает ему запястье – как будто он не печенье поднял, а по меньшей мере избавил ее от террориста. Юноша слегка удивился, но порыв красивой дамы был скорее приятен ему, чем наоборот; он бы и тележку ее покатил, если бы дело происходило на улице, если бы служба не предписывала ему стоять именно в этой, и никакой другой, точке зала, следить за порядком и отлавливать воров…

– Зачем? – только и смог спросить Влад, когда они грузили припасы в машину.

– Потому что имею право, – резко сказала Анжела. – Меня бесит твоя заячья манера – не высовываться, не касаться, не встречаться, чтобы, не дай Бог, не привязать… Ты всем своим видом извиняешься за то, что появился на свет. Мне противно. Я не собираюсь играть в эти игры, так и знай, и продукты я буду покупать рядом с домом – мне так удобнее. К тому же я люблю, знаешь, когда мне радуются, а не просто благодарят за покупку с видом свежемороженой рыбы…

Влад ничего не ответил.

Глава одиннадцатая

Вальс

С этого дня она перестала проводить дни взаперти. Позавтракав – а иногда и до завтрака – Анжела отправлялась на автостанцию пешком (свою машину Влад ей не давал), и возвращалась на такси поздно ночью, а то и по утро. В ответ на попытку Влада выяснить, где она бывает, Анжела подняла брови с видом человека, которому дошкольник читает лекции о морали:

– С чего ты взял, что имеешь право знать обо мне, что пожелаешь? Ты мне никто. Сиди и молчи.

И Влад молчал, пока однажды Анжела вернулась домой уже не на такси, а на маленькой спортивной машине, за рулем которой обнаружился широкоплечий, коротко стриженый мужчина в черном пальто до земли. Анжелин спутник высадил ее из авто по всем правилам джентльменства; Анжела прекрасно знала, что Влад наблюдает за ней из окна кухни, а потому (или была и другая причина?) приподнялась на носки и поцеловала мужчину в слегка небритую серую щеку.

Кавалер сел в машину и укатил; Анжела вошла в дом с видом рассеянной королевы.

– Кто это был? – спросил Влад, едва сдерживая ярость.

– Не стоит ревновать, – ответила Анжела. – Ты сам по себе, я сама по себе. А я уже взрослая девочка и могу делать что хочу.

– Ты соображаешь, что будет, если ты привяжешь его?!

Анжела обернулась в дверях своей комнаты:

– Он уже. Он совсем ручной. И он очень богатый… разве это плохо?

И она захлопнула за собой дверь, а Влад пошел на кухню, отрезал огромный кусок ржаного хлеба и сунул в рот. И жевал, жевал, не запивая водой, сгрыз второй кусок, а потом третий, и ощутил наконец тяжесть в животе, однако душевной легкости, разумеется, не добился.

Наверное, он был слишком мягок с ней. Она почуяла в нем слабину – уже тогда, когда он вернулся, чтобы подобрать ее, умирающую, в сугробе у своего порога. Вот если бы он позволил ей умереть – она приняла бы его всерьез, о да, это правда…

Влад криво усмехнулся. Вспомнилась сказка про волшебного петуха (или гуся? или индюка?), к которому приклеивались люди. Старшая сестра ухватилась за крыло, средняя – за старшую, младшая – за среднюю, и эта цепочка все росла за счет ничего не подозревающих прохожих, и каждый был прилеплен к двум другим, а через них – к гусю (или все-таки петуху?). Забавно будет, если за Анжелой потянется целая гроздь «приклеенных» поклонников, и что тогда будет делать он, Влад, и куда он спрячется, и как он будет жить…

Он вспомнил широкоплечего. Да, тот под стать Анжеле; Владу сделалось стыдно и горько при мысли об их с Анжелой единственной ночи. И еще хуже – при мысли о женщинах, которых он любил, чтобы наутро расстаться. Он сел и попытался вспомнить их имена, хоть что-нибудь, что сохранилось от них в его жизни; Регина была невысока ростом, очень серьезна, в постели молчалива, как камень. Римма рассорилась со своим парнем, а Влад был для нее средством мести, и потому любила она громко, темпераментно и напоказ – наверняка воображая себе, что ее проштрафившийся ухажер кусает локти под кроватью. А эта девушка… нет, ее звали по-другому. Как ее звали? Никак, она не назвала своего имени, в этом не было надобности.

Он честно старался вспомнить всех, но на память приходил почему-то красный резиновый мячик, скатывающийся с кирпичной парковой дорожки в кусты. Что было связано с этим мячиком? Кто был на другом конце его замысловатой траектории? Кому потом пришлось вынимать его из кустов?