Умм, или Исида среди Неспасенных - Бэнкс Иэн М.. Страница 10

– Ну, что будем делать? – спросила я.

– Я назначил внеочередную службу на пять часов вечера, – сказал Сальвадор и остановился, чтобы выглянуть в окно. – Тогда и обсудим этот вопрос.

Через несколько секунд он развернулся и пристально посмотрел в мою сторону.

– Буду признателен, если… – Он недоговорил, в несколько шагов пересек комнату, обнял меня за плечи и заглянул в глаза.

У самого деда глаза темно-карие, цвета конского каштана. Он на дюйм ниже меня ростом, но такой осанистый, что выглядит исполином. У него была крепкая хватка, а густая борода и курчавые седые волосы сияли в солнечном свете не хуже нимба.

– Исида, девочка моя, – негромко продолжил он. – Возможно, мы попросим тебя отправиться туда, где обитают Пребывающие во Тьме и Сени Смертной.

– Ох, – вырвалось у меня.

– Вы с Мораг были дружны, – продолжал дед. – Ты ее понимаешь. К тому же ты – Богоизбранница. Если кто-нибудь и может повлиять на Мораг, то, думаю, одна ты.

Он не отводил взгляда.

– А как же поправки к «Правописанию», дедушка? – спросила я.

– Сейчас не до этого, – нахмурился Сальвадор.

– Исида, – вставил Аллан, подбираясь к нам поближе, – ты вовсе не обязана соглашаться, а кроме того, – он осторожно покосился на деда, – у тебя достаточно причин никуда не уезжать. Если испытываешь хоть малейшие колебания, лучше оставайся здесь, с нами.

Сестра Эрин откашлялась и скорбно заговорила:

– По всей видимости, нам надлежит смириться с мыслью, что Мораг уже не вернется; в таком случае на время Праздника ее заменит Светлейшая.

Сальвадор помрачнел. Аллан впал в задумчивость. Астар заморгала. Я судорожно сглотнула, стараясь не выдать своего потрясения.

– Возможно, на собрании будут высказаны другие мысли, – предположила Астар.

– Остается только молиться, – сказал Аллан.

Дед похлопал его по плечу и, повернувшись, снова посмотрел в мою сторону; теперь все взоры устремились на меня одну.

Очевидно, от меня ждали хоть какой-нибудь реакции.

– Ну, что ж поделаешь, – выговорила я, пожав плечами. – Надо – значит надо.

Служба проходила в зале собраний, где в прежние времена устраивали балы. Присутствовали все взрослые. Дети постарше присматривали за малышами в классной комнате, находившейся на первом этаже, по диагонали от зала.

Зал собраний – это простое, скромное помещение с высокими окнами, белыми стенами и небольшим, по колено высотой, амвоном у дальней стены. В углу орган с двумя рядами клавиш, примерно шести футов в высоту. Звуки в нем образуются при помощи раздувающихся мехов. Во время службы в честь какого-нибудь торжественного события – полнолуния, крещения или свадьбы – я бы уже сидела за органом и играла, но сейчас мое место было в молельне, среди остальных.

В передней части амвона располагается аналой с двумя благовонными свечами; дед стоял за аналоем, а паства расселась на деревянных скамьях и смотрела на него снизу вверх. У задней стены находится алтарь: это длинный стол, покрытый прямым отрезом белого сукна, на котором стоят наши сосуды со святыми дарами. Стол изготовлен из обломков, выброшенных на берег в Ласкентайре, а покрывало соткано в Верхне-Пасхальном Закланье из шерсти наших собственных овец. В центре алтаря стоит деревянный ларчик, где хранится склянка нашего священного снадобья под названием жлоньиц; дальше, на помятом серебряном подносе, красуется высокий русский самовар. Остальная часть алтаря уставлена всевозможными шкатулками и ящичками.

Сальвадор поднял руки над головой, требуя прекратить разговоры. В зале наступила тишина.

Самовар уже закипел, чай заварился; сестра Астар наполнила большую чашу. Вначале она вручила напиток Основателю, и тот сделал маленький глоток. Потом Астар передала чашу сидевшим в переднем ряду. Следующей пригубила я, потом Калл и, потом сама Астар, за ней Аллан – и далее все по очереди. Чай был самым обычным, но этот напиток имеет для нас огромное символическое значение. Чаша вернулась с задних рядов с остатками остывшего чая на самом донышке, и Астар пристроила ее на алтаре, с самого края.

Далее по рядам пустили тарелку с холмиком обычного топленого сала. Каждый провел по нему пальцем и слизнул жир. Вслед за тем принесли большое полотенце для вытирания рук.

Сальвадор снова призвал к тишине, потом закрыл глаза и склонил голову. Мы последовали его примеру. Наш Попечитель произнес краткую молитву, прося Господа призреть нас, направить наши мысли и – если мы достойны, если готовы слушать, если души наши открыты для слова Божьего – говорить с нами. Наш Основатель попросил всех встать. Мы поднялись.

Настало время пения на языках.

Это обычная примета нашей жизни, и мы в значительной мере воспринимаем ее как данность, но такое пение, насколько можно судить, повергает непосвященных в состояние глубокого шока. Как говорит бабушка Иоланда, «это надо слышать…».

Сальвадор всегда задает тон – его мощный, раскатистый голос гремит, заглушая все остальные, и к этому глубокому, роскошному басу постепенно добавляются наши голоса, подобно тому как стадо следует за пастырем, а оркестр повинуется дирижеру. Такое пение может показаться пустой, бессмысленной какофонией, но через этот величественный хаос мы общаемся друг с другом, когда поем каждый сам по себе и в то же время в полном единстве и согласии с остальными. Мы не следуем никакой партитуре, нет у нас и согласованного заранее сценария; ни в начале, ни в конце нам неведомо, куда заведет наша песня, и, несмотря на это, мы поем в совершенной гармонии, объединенные лишь общей верой.

Этот ритуал призван напоминать о первом и наиболее славном видении, посетившем нашего Основателя в ту штормовую ночь, когда он лежал при смерти в Ласкентайре. Пока дед находился в состоянии транса, его дух воспарял над миром и проникал в неведомые глубины, а губы шептали слова, непонятные другим. Пение на языках приносит мир в наши души и сообщает нам глубокое чувство единения. Мы никогда не знаем, сколько продлится хор, но в конце концов, когда всем кажется, что уже пора, звук замирает, и наступает тишина. Так было и в этот раз.

Пение, во время которого нас словно обнимала вечность, закончилось. Мы тихо улыбались, смахивая слезу, и отзвуки хора эхом звучали в наших сердцах.

Сальвадор дал нам собраться с мыслями, а потом произнес еще одну краткую молитву, возблагодарив Господа за благодать пения на языках. Наконец он с улыбкой призвал всех садиться.

Мы сели. Сальвадор ухватился за края аналоя, вновь склонил на мгновение голову, а вслед за тем повел речь о Мораг: упомянул ее приветливость, талант и красоту, подчеркнув, какое место отводилось ей в наших планах миссионерской деятельности. Закончил он словами:

– К несчастью, обстоятельства сложились иначе. Прошу, сестра Эрин.

Сестра Эрин кивнула, поднялась со скамьи и, встав у аналоя рядом с Сальвадором, объяснила возникшую ситуацию так, как нам виделось. Когда она вернулась на свое место, ей на смену пришел Аллан, который изложил намеченные решения, включая возможность послать кого-нибудь из наших на поиски Мораг, с тем чтобы попытаться вернуть ее в лоно Церкви; мое имя при этом не упоминалось. Потом Сальвадор объявил открытое обсуждение.

Калли заявила, что, прежде всего, не нужно было отпускать Мораг в Лондон (Сальвадор закатил глаза), повторила то же самое другими словами еще пару раз и наконец перешла к теме трав и приправ, открывающих широкие возможности для проповеди нашего вероучения через рецепты моих бабушек Аасни и Жобелии – родной и двоюродной: право слово, если поставить дело на широкую ногу, то на вырученные деньги можно будет содержать хоть целый оркестр (старая песня).

Когда спросили мнения Астар, та вежливо уклонилась от прямого ответа.

Малькольм, муж Астар, рослый, грубоватый с виду, но добросердечный человек, пробурчал, что молодые – все неслухи, а посему, на его взгляд, не стоит идти у них на поводу; глядишь, беглянка поартачится-поартачится да и приползет обратно, так что нечего и огород городить (дед недовольно нахмурил брови).