Умм, или Исида среди Неспасенных - Бэнкс Иэн М.. Страница 28

Стоит ли удивляться, что мистер Мак-Илоун, узнав о пылких мессианских устремлениях моего деда, а также о нетрадиционных, но вполне открытых отношениях, кои тот наладил с двумя знойными красавицами, начал склоняться к мысли, что обкрадывает сам себя, если считает отшельничество единственным способом противостоять жестокому и абсурдному миру.

Не важно, какие соображения, эмоциональные, личные или философские, послужили причиной коренной перемены, которая произошла с мистером Мак-Илоуном, но к концу 1949 года этот процесс завершился, и у нашего Основателя появился первый новообращенный (своих жен, похоже, он не считал истинно верующими, хотя те вели себя примерно).

Мой дед стал управляющим на его ферме в Ласкентайре: он по-прежнему пользовался библиотекой, носил при себе все ключи, получал содержание как натурой, так и деньгами и наконец полностью взял бразды правления в свои руки. Здесь и обосновалась наша конфессия, Истинная ласкентарианская церковь, которая ютилась на ферме с 1949 по 1954 год, пока миссис Вудбин не отписала нам Верхне-Пасхальное Закланье – усадьбу в зеленой пойме древней реки Форт, далеко-далеко на юго-восток от тех неприветливых островов.

– Разит той дрянью, которой нас мамаша от простуды спасала, – сообщил Дек, шлепаясь на огромную подушку, брошенную на пол возле меня.

Я воспользовалась драгоценным бальзамом жлоньиц несколькими часами ранее, когда мы с Зебом вернулись в Килберн с южного берега Темзы (к счастью, без пересадки). Взобравшись на чердак, я втащила за собой стремянку и ею же приперла люк. Потом разделась до трусов и устроилась в позе лотоса для подготовительной медитации. С одной стороны от меня стояла кружка с водой из-под крана, с другой – ароматическая свеча Ордена.

Откупорить крошечный сосуд удалось не сразу; наконец крышка, треснув, поддалась. В пламени свечи пахучий бальзам казался совсем черным. Взяв мизинцем каплю этой густой темной массы, я тронула лоб, за ушами и пупок. Остаток положила в рот и спешно проглотила.

Запила водой; черная, скрипящая на зубах мазь обожгла язык, нёбо и горло.

Я закашлялась, из носа потекло, и мне показалось, будто меня с головой обволакивает этот темный, неумолимый запах, жгучий и резкий, плывущий с гор полумистического Востока. Продув ноздри, я сделала глубокий вдох, чтобы чудодейственный бальзам пропитал все мое естество, а потом расслабилась и постаралась распахнуть душу навстречу гласу Создателя: для этого нужно было отринуть мысли об огромном городе, о миллионах Суетных, Неспасенных душ и одновременно использовать нетронутую, неведомую им самим способность осуществлять Прием, чтобы замкнуть сигналы Бога на себя.

Буду краткой: из этой затеи ничего не вышло. Я ждала, что на меня устремится Божий взор, что древний Бог даст мне знак; ждала вплоть до следующего удара сердца, вплоть до следующего ледникового периода; ждала едва различимого шепота и громоподобного Божьего гласа, вопиющего о вселенском бесчувствии; ждала, пока не догорела свеча, пока не затекли ноги, пока по спине не побежали мурашки.

Делать было нечего, оставалось лишь открыть глаза: в темноте из-под крышки люка пробивалась полоска света, снизу доносился приглушенный гул голосов, а вместе с ним и запах стряпни. Повесив голову, я чуть не заплакала, но тут же решила, что не имею права себя жалеть: кто виноват в моих неудачах, если не я сама? Шмыгнув носом, я встала, размяла затекшие ноги, оделась, кое-как привела себя в порядок и спустила стремянку в чердачный лаз.

– Что же это было за лекарство? – спросила я Деклана.

Почем я знаю? – Он закурил тонкую самокрутку. – Какая-то гадость. Мамаша говорила: «мое знадобье»; натирала нас этой фигней от всех хворей, даже от зубной боли – весь рот обжигало, хоть криком кричи.

– То-то чую, кориандром тянет, – сказала Тушка, скручивая косячок.

Мы все, кроме Скарпы, сидели в гостиной и слушали какой-то модный диск. Я довольствовалась остатками общего ужина, потому что задержалась, пытаясь настроиться на Прием. Мои попытки объяснить, чем я занималась на чердаке, оказались тщетными, но самой большой ошибкой было упоминание жлоньица. Одна Тушка выразила хоть какое-то сочувствие. Брат Зеб с головой ушел в священнодействие и забыл о моем существовании.

– Дек, – окликнул Боз, протягивая ему над моей головой пущенный по кругу косяк.

Когда Дек из вежливости помедлил, Боз предложил длинную белую цигарку мне:

– Айсида, солнышко, затянись; анаша – святое дело, покруче твоего зелья будет.

Я рассмотрела косяк:

– Боюсь закашляться.

Впрочем, такое предложение навело меня на некоторые раздумья. Наша вера не объявляет какую-либо сущность вредной лишь в угоду Мягкотелым, а в школе и даже у нас в Общине я слышала, что травка не опасна, хотя слегка дурманит голову. Честно сказать, электричество, которое питало всю аппаратуру в этом доме, смущало меня куда больше, чем плывущий по комнате дымок.

– А ты попробуй, – подзадорил Деклан.

– Была не была, – ответила я и сделала полный выдох. Но стоило мне потянуться за косяком, как Боз отдернул руку:

– Эй, не увлекайся, Айсида; тебя действительно кашель задушит, это точно. Просто легонько пыхни – и все.

Теперь я сделала вдох и подняла взгляд на Боза, который тоже сидел на огромной диванной подушке. (Самато я, конечно, сидела на деревянном полу.) Взяв у него длинную самокрутку, я затянулась, но не глубоко.

– …Хватит с тебя, Айсида, – сказал Боз, видя, что я пытаюсь сдержать кашель, и быстро передал сигарету Деклану.

Пару раз я сделала вдох-выдох, чтобы не саднило в горле (хоть чем-то конопля была похожа на жлоньиц).

– Оклемалась, Айсида? – глядя на меня в упор, спросил Боз.

Я кивнула. Мне нравилось, как он меня называл, соединяя две формы моего имени: «Айсида»; у него это выходило вкрадчиво, с растяжкой.

– Полный порядок. – Я изо всех сил сдерживала кашель.

У меня закружилась голова; алкоголь и то действовал куда медленнее. Следующий круг я пропустила, чтобы налить себе воды, но, дождавшись своей очереди, все-таки приложилась к косячку повторно, а потом еще раз.

Разговор сделался громким и очень веселым; почему-то я стала объяснить Тушке, что в некотором смысле абсолютно все сводится к воздействию на расстоянии, и важнее этого ничего нет; слушала себя и сознавала, что несу полнейшую чушь. Об этом я тоже сказала вслух, но она только рассмеялась в ответ. Тут пришли какие-то незнакомые мне люди, и Боз увел их на кухню. Через некоторое время я пошла туда за очередным стаканом воды и увидела, как Боз, сидя у стола с ножом в руке, взвешивает на весах маленькие кусочки какого-то черного вещества, заворачивает в бумагу и отдает посетителям. Боз встретил меня улыбкой. Мне к горлу в тот момент подступила легкая дурнота, поэтому я только улыбнулась в ответ и не говоря ни слова вернулась в гостиную. Не знаю, с какой стати, но у меня возникла смутная догадка, что Боз изготавливает разновесы для окрестных торговцев, чтобы те могли точно откалибровать весы у себя в лавчонках.

К моему стыду, минуло добрых четверть часа, прежде чем я заметила, что Деклан, сворачивая очередную самокрутку, загоняет в нее все то же черное вещество, предварительно подогрев его зажигалкой для улучшения консистенции, и только тут мне стало ясно, чем именно занимался Боз; от этого открытия меня разобрал такой неудержимый смех, что в какой-то миг я едва не потеряла контроль над мочевым пузырем. Успокоившись, я рассказала про эту путаницу остальным, и кто-то тоже начал смеяться, что вызвало у меня новый приступ истерического хохота.

Утерев глаза от слез, я извинилась и пожелала всем спокойной ночи. Подъем по стремянке в мой верхний будуар потребовал крайней осторожности и осмотрительности – нужно было постоянно иметь три точки опоры; с большими предосторожностями я проложила себе путь по колобашкам и дверным створкам, освещаемым только полоской света из открытого люка, и наконец, частично раздевшись, титаническим усилием воли залезла в гамак.