Корабль, который пел - Маккефри Энн. Страница 11

— Лучший возраст — пять лет, — вмешался вдруг чей-то голос. Теода вздрогнула и только сейчас заметила Онро — он стоял на пороге камбуза, держа в руке согревающуюся жестянку с кофе. — Потому что моему сыну как раз пять. Я Онро, майор медицинской службы. Это я вас вызвал, доктор Теода, потому что слышал: вы никогда не сдаетесь. — Его помятое со сна лицо обрело жесткое, упрямое выражение. — И я тоже не сдамся, пока мой сын снова не станет ходить, говорить и смеяться. Он — все, что у меня осталось. Неплохой отпуск у меня получился, — он горько усмехнулся и глотнул дымящийся кофе.

— Так вы с Ван Гога? — спросила Теода.

— Да, один из немногих уцелевших.

— Вы слышали, о чем я говорила? Вы согласны?

— Слышал. В моем случае не может быть и речи о согласии или несогласии. Я готов на все, что выглядит хотя бы отдаленно правдоподобным. Ваша идея разумна, к тому же компьютер дал единственную положительную рекомендацию, и это терапия. Я пошел за сыном.

Дойдя до шлюза, он повернулся и погрозил Хельве кулаком. — А ведь ты опоила меня, фея из серебряного замка!

— Формулировка неточна, но обвинение принято к сведению, — сказала Хельва ему вслед, когда он, хмурясь, шагнул в кабину лифта.

Теода, охваченная радостным волнением, схватила свой проектор и стала внимательно просматривать пленки, на которых был заснят метод, который она собиралась испробовать.

— Они вводили стероиды и еще кое-какие препараты, — бормотала она. — У тебя что-нибудь найдется?

— В заключении ничего не говорилось о медикаментах, — напомнила Хельва, — но всегда можно попросить Онро, чтобы он стащил все, что понадобится из больничного синтезатора. Ведь он, в конце концов, майор медслужбы.

— Да, это очень кстати, — согласилась Теода и снова с головой ушла в свои пленки. — А зачем им понадобилось… ах да, все ясно! Ведь у них не было готовых соединений.

Хельва завороженно следила, как Теода смотрит фильм, то возвращаясь назад, то прокручивая пленку вперед, многократно перепроверяет, делая пометки, что-то бормоча про себя, и время от времени застывает в раздумье, уставясь в пространство невидящими глазами.

Когда Теода стала проделывать это в четвертый раз, Хельва категорически потребовала, чтобы она что-нибудь съела. Женщина рассеянно доедала жаркое, когда вернулся Онро, на руках он держал обмякшее тельце рыжеволосого мальчугана. На грубоватом лице медика застыло отсутствующее, почти оцепенелое выражение — он бесстрастно следил, как его сынишку бережно укладывают на койку. Хельва заметила у мальчика одну особенность, которая роднила его со всеми жертвами страшного вируса: глаза были полузакрыты, как будто веки до того отяжелели, что он не мог их поднять.

Опустившись рядом с койкой на колени, Теода повернула голову ребенка, так чтобы его глаза находились вровень с ее лицом.

— Дитя мое, я знаю, что ты меня слышишь. Мы будем работать с твоим телом, чтобы помочь тебе вспомнить, что оно умело делать. Скоро ты у нас опять будешь бегать и радоваться солнышку.

Потом без лишних слов, не обращая внимания на невнятные возражения отца, она положила мальчика прямо на пол, на живот, взяла его за руку и за ногу и знаком велела Онро последовать ее примеру.

— Мы переносимся в то время, когда ты был совсем маленький, и впервые пытался ползать. Мы помогаем твоему телу ползти на животе, как будто ты змея.

Терпеливо, монотонным голосом, она повторяла слова внушения. Хельва отметила, что сеанс продлился пятнадцать минут. Они выждали час и повторили все сначала. Прошел еще час, и Теода так же терпеливо проговорила слова, которые должны были восстановить у ребенка навыки ходьбы: сначала вперед двигаются левая рука и правая нога, потом правая рука и левая нога. Еще час — и она повторила наставления по ходьбе. Потом они снова вернулись к ползанью и снова повторили дважды. В промежутках оба врача пытались вздремнуть. Хельва незаметно закрыла шлюз, переключила связь с центральной рубки на себя и оставалась глуха к настойчивым требованиям из больницы вызвать Теоду или Онро. Через двадцать четыре часа Теода слегла изменила схему внушения и добавила массаж и лечебную гимнастику, терпеливо придавая телу разные положения, работая над каждой мышцей — от пальцев рук до пальцев ног.

На исходе двадцать седьмого часа Онро, чьи силы были подорваны накопившейся усталостью, отчаянием и все растущей безнадежностью, забылся тяжелым сном, так что растолкать его больше не удалось. Теода, бледнея на глазах, продолжала сражаться в одиночку, повторяя каждое движение так же точно и старательно, как и в самом начале курса интенсивной терапии.

Хельва намеренно игнорировала собравшуюся внизу толпу, не обращая внимания на приглушенные требования, угрозы и уговоры.

— Теода, — тихо проговорила Хельва, когда к концу подходил тридцатый час, — ты заметила то, что заметила я? Шейные мышцы проявляют тенденцию к сжатию.

— Да. А ведь этот ребенок был так плох, что ему пришлось делать трахеотомию. Видишь шрам? — Теода показала на тонкий шов. И еще я вижу: когда мы начинаем сеанс, веки поднимаются чуть выше. Мальчик понимает, что мы хотим ему помочь. Смотри, глаза приоткрываются… чуть-чуть, но и этого достаточно. Я была права! Я знала, что не ошибаюсь!

— У тебя мало времени, — предупредила Хельва. — Здешние власти вызвали патрульное судно, через полчаса оно сядет рядом со мной. Мне придется открыть люк под угрозой повреждения корабля, так уж я запрограммирована.

Теода испуганно подняла глаза.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Взгляни на экран, — Хельва настроила изображение, так чтобы Теода могла увидеть толпу людей и скопление машин у подножия корабля. — Они становятся чересчур настойчивы.

— Но я ничего не знала.

— Тебе был нужен покой. И я сумела его обеспечить, — ответила Хельва. Но если взглянуть на все со стороны, можно предположить, что майор медицинской службы, его сын и приглашенный медицинский советник содержатся в заключении у меня на борту. К тому же они подозревают, что мои недавние… словом, что я собираюсь удариться в бега.

— Разве ты им не сказала, что мы проводим сеансы терапии?

— Конечно, нет.

— Но почему…

— Пора начинать очередной сеанс. Сейчас дорога каждая минута.

— Сначала нужно покормить малыша.

Теода осторожно ввела концентрированный раствор в тонюсенькую вену и стала массировать бугорок, оставшийся на месте инъекции.

— Какой сладкий мальчик, правда, Хельва? — сказала она. — Даже по лицу видно.

— Наверняка жуткий озорник — с такими-то веснушками, — фыркнула Хельва.

— В душе они как раз и есть сладкие, — твердо возразила Теода.

Хельва заметила, как ресницы мальчугана упали на щеку, потом снова приподнялись. И решила, что права она, а не Теода. Это надо же придумать: рыжий, весь в веснушках — и сладкий!

Снова началось терпеливое, монотонное восстановление нарушенных связей. Внезапно Теода вздрогнула, услышав громкий стук. Он разбудил и медика, который уснул прямо на полу. Хельва, скосив один глаз на экран, ожидала удара. Онро поднялся и заговорил, еще не соображая, где находится.

— Что происходит?

Ответом ему последовал второй глухой удар.

— Да что там, черт возьми, стряслось? Кто это колотится, как полоумный?

— Половина планеты, — едко ответила Хельва, включая внешние аудио и видео камеры. Ей сразу пришлось убавить звук — в кабину ворвался оглушительный гвалт.

— Ну, ладно, угомонитесь, — сказала она толпе, без усилия заглушая ее недовольный ропот.

— Х-834, требую разрешение войти! — выкрикнул кто-то у входа. Она покорно включила лифт и открыла люк. Онро протопал к отверстию и, нагнувшись над ним, заорал:

— Какого черта вы тут беснуетесь? Убирайтесь все немедленно! Вы что, совсем забыли о приличиях? Что за тарарам? Имеет человек право хоть немного отоспаться? Единственное тихое место на всей вашей паршивой планете!

В это время с ним поровнялась кабина лифта, обнаружив внутри пилота патрульного корабля и нудного чиновника, сопровождавшего Теоду во время посещения больницы.