Донос мертвеца - Прозоров Александр Дмитриевич. Страница 17

– Ты чего, оглох? – пнул его в бок Картышев. – «Солнышко»! А ну, навались!

Игорь, а с ним Юра Симоненко и Малохин Сергей уперлись в сани, толкая их вперед, из леса на наволок и дальше, ко льду. Купеческие «людишки» с саблями и топорами устремились вперед, обгоняя гуляй-город и явно нацеливаясь на шеи заглядевшихся вперед ливонских возничих. Но первой бой начала Юля. В своем плотно облегающим худощавую фигуру меховом костюме она вышла из ельника и подняла лук.

Трудно понять, что творилось в эти мгновения в очаровательной девичьей головке. Возможно, спортсменка представляла себе, что выпускает стрелы в бумажные безжизненные мишени; возможно, воображала на месте ливонцев судей, так ни разу и не пропустивших ее к пьедесталу почета – а может, она в полной мере понимала, что выполняет грязную, но необходимую ратную работу.

Загудела тетива – один из возничих тихо откинулся на спину. Еще выстрел – и у другого между лопаток выросло короткое оперение, еще один – третий схватился за горло, пытаясь удержать льющуюся кровь. С задних саней двое возничих убежали в лес, а еще двоих зарубили на месте купеческие «людишки».

Мужчины из «Черного Шатуна» один за другим выволакивали на реку щиты, собранные из бревен сантиметров сорока толщиной, ставили их в четырех-пяти шагах друг от друга, подпирали жердями, чтобы держались крепче, не опрокинулись. «Торговые» ратники тем временем, прихватывая под уздцы, увели в тыл укреплению пяток ближайших саней, тут же начали в них рыться. На двух оказались мясные туши, на одних – гусятина, еще на одних – овес для лошадей. Наткнувшись в последних санях на двух раненых, разочарованные ратники тут же их зарезали, отошли к бревенчатым щитам и, ожидая неминуемой схватки, затаились за ними.

– Х-ха, х-ха, х-ха, – одну за другой выпустил Зализа три бронебойные стрелы, метясь во второго справа крестоносца, но стрелком оказался никудышным. Лишь четвертая стрела достигла цели: да и та угодила не во всадника, а пробила стальной конский налобник. Ноги лошади подломились, рыцарь кубарем покатился вперед и несколько раз перекувырнулся с боку на бок, разбрасывая латные рукавицы, наплечники, пластины латной юбки.

– Сегодня не встанет, – с удовлетворением понял Зализа. Ливонцем и русичей разделяло уже от силы полсотни саженей, и он громко закричал: – Феня!

Опричник воевал не первый год и успел узнать про законы, по которым русские, ливонские и татарские громили крестоносцев. Основной из них гласил: никогда не подставляться под прямой копейный удар. А потому русская кованая конница испуганно прыснула по сторонам и, продолжая осыпать врага стрелами, стала обтекать его под самым лесом, по наволоку.

С расстояния в полсотни саженей бронебойные наконечники соскальзывали с покатых кирас и округлых шлемов, лишь иногда пробивая наруч и уходя рыцарям в плечо – но зато великолепно прошивали лошадиные бока вместе с навешанными на них тонкими пластинами, а потому благородные животные оседали на снег одно за другим, словно прорастая многочисленными оперениями. Кованная конница шла вдоль вражеской колонны сланом, продолжая опустошать колчаны.

Кнехтов никто не перестраивал в боевой порядок, не успели – да и зачем? Латники все равно не могут атаковать конницу. Но теперь с обоих берегов реки по ним, стоящим в четыре ряда, хлестали бронебойные и обычные, секущие стрелы, и от этого вихря деваться было некуда: только выть, молиться и закрываться руками – щиты в Европе уже почитай полвека, как окончательно вышли из моды. И опять дешевые кустарные кирасы оказались пробиты лишь у нескольких десятков воинов – большинству стрелы или пронзили ничем не защищенные ноги, или изрядно посекли конечности, и теперь кровь, пульсируя, потихоньку выбивалась наружу, пропитывая рукава и штанины, затекая в валенки и сапоги.

Рыцарская конница, с размаху ударившая в пустоту, замедляла ход и разворачивалась, готовясь погнаться за вертким противником, а русичи, поравнявшись с обозом, без всякой жалости принялись расстреливать спокойно сидевших на своих местах возничих и упряжных лошадей. Даже смирные мерины, получив по стреле в круп или в бок, начинали метаться, растаскивая сани по сторонам и в конце концов падали, расстрелянные со всех сторон. Но теперь обоз представлял уже не ровную линию саней, а беспорядочно раскиданные тут и там повозки, в оглоблях которых умирали самые верные друзья человека.

Закончив скачку, бояре один за другим влетали в широкие щели между щитами гуляй-города, успокаивали разгоряченных жеребцов и громко кричали:

– Стрелы, стрелы давай!

«Торговцы» и одноклубники хватали с саней заготовленные пуки и раздавали их конным воинам, которые торопливо заполняли колчаны.

– Снова пойдем, Семен Прокофьевич? – азартно предложил боярин Мурат.

– Обождем немного, Мурат Абенович, – покачал головой опричник. – Посмотрим, что они сами теперь делать надумают.

– Смотрите, пищали! – внезапно встрепенулся Картышев. – Да вон, смотрите, сани боком стоят!

На санях, что стояли ближе к ливонцам поперек реки и тяжело колыхались – лошадь еще билась в оборванных постромках – лежали два длинных толстых цилиндра.

– Убей меня бог, пищали! – Игорь оглянулся за поддержкой к одноклубникам. – Если эти гады их на нас развернут, то одним картечным залпом снесут вместе со всеми деревяшками!

– Не развернут, – пообещала Юля. – У меня лук вдвое дальше бьет. Если кто к ним сунется, аккурат в правый глаз стрелу засажу.

– Ты только сам туда не побеги, – предупредил Росин. – Конник какой-нибудь выскочит, да и насадит на копье, как жука на булавку.

– Точно говорю, пищали, – высунулся между щитами Картышев. – Вроде как сорокагривенные, восемнадцать сантиметров калибр.

– Держите его кто-нибудь, – устало покачал головой Росин. – А то и вправду побежит.

– Проклятый епископ! Чтобы душе его гореть в Аду тринадцать тысяч лет, чтобы его жарили на всех сковородах и заливали пасть расплавленным оловом. Нет, дайте его мне, и я сам привяжу его к четырем коням и прикажу бить их кнутом, пока святошу не разорвут в мелкие клочья! Он говорил – просто дойти!

Мысли кавалера Ивана сейчас крутились отнюдь не вокруг двух лежащих в обозе пищалей. Он думал о том, как теперь ему надлежит поступать.

– Проклятые русские!

Проклятые язычники вопреки всем военным наукам сами ушли у него с дороги, предоставляя возможность спокойно двигаться дальше на Новгород. Но впереди еще три дня пути по диким, необжитым местам – временами, вдобавок, враждебным. Их не пройти без обоза! Не пройти без палаток, постелей, вина, овса и сена, без мяса и гусятины, в конце концов! Иначе они просто вымерзнут на первом же ночлеге от голода и уморят коней! А обоз лежал совершенно разоренный, с мертвыми возничими и издехающими лошадьми между ним, и каким-то диким передвижным укреплением из неошкуренных бревен.

Ладно, он может посадить кнехтов вместо возничих: но для этого сани требуется как минимум перезапрячь. А сделать это под градом стрел из-за укрепления не решится никто. И разогнать конницу, ударить в эти глупые щиты невозможно – весь лед загорожен санями, кони только ноги себе переломают. Обойти сбоку? Рыцари окажутся без строя, по одному. В беспорядочной рубке численность важнее мастерства, а русских всадников больше.

– Эй, кто тут есть? – оглянулся командующий в поисках знакомых крестоносцев. – Мы перехитрим русских. Мы используем их же укрепление для защиты от их конницы. Я почти не видел пеших язычников, а значит за укреплениями их не больше нескольких десятков. Пусть кнехты ударят в эти щиты, вырежут на них русских и не пускают в проходы всадников. Сотня пикинеров – и языческая конница не пробьется через них до второго пришествия!

– Мы потеряли шестерых крестоносцев и три десятка лошадей, господин кавалер, – доложил почему-то ливонский рыцарь. – Почти половина кнехтов легко ранены, полтора десятка убиты, а еще почти полсотни ранены тяжело и не способны идти в бой.