Душа оборотня - Николаев Андрей. Страница 39

«Вот тебе и ква, — посетовал он. — В кои-то веки встретилась женщина, при взгляде на которую просто оторопь берет, — так надо же было ей уродиться с таким характером». Он потер шишку на лбу, поморщился. Откуда она взялась? Явно не простая крестьянка, даже для боярской дочери слишком хорошо образована. Травницы обычно женщины нелюдимые, людей сторонятся, не говоря уже о всяческих ведуньях. Эти вообще живут на отшибе, и без крайней нужды — ну, там, корова заболела, в семье кто-то занемог — к ним не обращаются. А к этой мужик из деревни: рыбку, мол, будем ловить и тебе принесем. Ужо! Не может же Велена совсем одна жить! Ну, ладно, сруб ей мужики поставили, если от прежних хозяев не остался, рыбу приносят, наверное, продуктами за помощь платят — но должен же быть у нее мужчина! С простым мужиком она валандаться не станет — не интересно ей, даже если просто грех потешить. Тогда кто? Кто приходит к ней, кого она встречает, улыбается, кому с радостью отдает свою ласку, свое тело? Кто покрывает жаркими поцелуями уста сахарные, ланиты… или перси? Кто услаждает горячее лоно…

«Тьфу, что-то меня понесло, — придержал себя Середин, — еще немного, и, как какой-нибудь кощунник, пятистопным ямбом говорить стану».

От грешных мыслей бросило в жар. Он оглянулся, прикидывая, не прилечь ли, успокоиться. Нет, так не заснешь. Середин решительно скинул овчину и пошел к воде. Вода успокоит, охладит, вода все смоет… кроме грехов.

Зайдя в озеро по грудь, он поплыл, медленно раздвигая ладонями посеребренную месяцем воду.

«Завтра мы уйдем, — подумал Олег, — так что нечего сопли распускать. Выбросить ее из головы, забыть поскорее. Подумаешь, царица деревенская. Строит из себя не пойми чего, тоже мне, картинка с выставки. Да в любом селении бери чуть не любую девку, веди на сеновал, а эта… „Я много знаю! Рогожку возьми — замерзнешь!“ Да нужна ты мне тысячу лет! — Олег развернулся к берегу. — Да я таких…»

Он почувствовал, как бухнуло в груди сердце и кровь бросилась в голову: у самой кромки воды стояла Велена. Ее нагое тело будто сияло отраженным светом звезд. Золотые волосы, спадающие на плечи и грудь, приняли серебристый оттенок. Освобожденное от одежды тело было даже прекрасней, чем он представлял: мерно вздымалась высокая полная грудь, тонкая талия плавной волной перетекала в бедра, стройные длинные ноги были словно выточены гениальным скульптором. Она стояла спокойно, опустив руки, и смотрела, как показалось Середину, прямо ему в глаза.

Лишь хлебнув озерной водицы, Середин вспомнил, что он не на берегу. Он поплыл, не отрывая глаз от замершей у воды фигуры. Велена шагнула ему навстречу, зашла в озеро по грудь. Олег нащупал ногами дно. Глаза ее, днем удивительно зеленые, прозрачные, сейчас стали темными, будто вобрали в себя цвет ночного озера. Влажные губы были слегка приоткрыты, словно приглашали к поцелую.

Он стоял, как истукан, не зная, на что решиться, и тогда Велена сделала еще шаг вперед, положила ему на грудь ладони и припала к губам долгим поцелуем.

«И впрямь уста сахарные», — успел подумать Середин, прежде чем горячая волна желания захлестнула и унесла его.

Они кружились, едва касаясь дна. Ведун прижимал к себе ее горячее тело, чувствовал упругость груди, шелковую гладкость кожи, и сознание терялось в вихре ощущений. Он уже не понимал, плывут они или летят — звезды окружали их, проносились над головой, исчезали, качались на волне, поднятой движением их переплетающихся тел.

— Чего ты ждешь? — шепнула Велена, и он приподнял ее, сжимая ладонями гладкую кожу ягодиц.

Девушка застонала, откинулась назад, плотнее прижимаясь к нему бедрами, сомкнула ноги на его спине. Олег припал ртом к ее полной груди, руки Велены обхватили его голову, она вскрикнула… Вода сомкнулась над их головами, но Середин не обратил на это внимания: он вдруг понял, что все равно, где жить, дышать ли воздухом или свежей озерной водой, — лишь бы не выпускать из объятий это желанное тело, лишь бы целовать грудь, лаская языком твердые соски, наслаждаться движением и ощущать, что тебе отвечают, угадывая любое желание, исполняя любую прихоть. Вокруг скользили тени, колыхались нити водорослей; руки Велены, нежные и одновременно сильные, доводили до исступления; вода стремилась проникнуть между их слившимися телами, но каждый раз они прогоняли ее прочь, сжимая друг друга в объятиях.

Он почувствовал дрожь, поднимавшуюся от бедер, с губ сорвался беззвучный стон, пузырьки воздуха наперегонки устремились к подрагивающему зеркалу воды. Олег сжал зубы, пытаясь сдержать крик наслаждения, ощутил, как в руках бьется, вторя ему стоном, Велена, и подводный мир вспыхнул, рассыпаясь тысячами огней, закружился, засверкал и распался разбитым зеркалом, унося в темноту, в безмолвие, выплеснутые в последнем судорожном движении остатки сознания…

Они лежали на песке, наполовину погрузившись в воду разгоряченными телами. Звезды прекратили свой хоровод и светили, как им и положено, сверху, с очистившегося от туч неба. Гроза ушла на восток, там еще глухо ворчал гром, молнии озаряли горизонт, но здесь было тихо, и даже ветер, казалось, заснул в камышах. Велена приподнялась на локте, посмотрела Олегу в лицо, провела пальцами по губам. Ведун поцеловал их, и девушка улыбнулась.

— Ты знаешь, — сказал Середин, — я ведь тебя почти возненавидел. У тебя удивительная способность доводить людей до бешенства.

— Зато сразу видно, что за человек. Обожаю доводить людей до бешенства.

Он искоса взглянул на нее, увидел, что она смеется, и облегченно вздохнул.

— Опять издеваешься. Да, а что это было? Мне показалось, или мы и впрямь любили друг друга на дне озера?

— А ты как думаешь?

— Ну-у, не знаю. Я думал, у меня крышу снесло.

— Как?

— В смысле, мне казалось, что я схожу с ума.

— Обычное дело — сходить с ума от любви. Кстати, я чувствую себя еще недостаточно сумасшедшей.

— Только не в воде, — категорично заявил Середин, приподнялся и коснулся губами ее груди.

— Пойдем в дом, — шепнула она, — у меня там есть настоящая медвежья шкура. Ты любил кого-нибудь на медвежьей шкуре?

— Нет, но всю жизнь мечтал попробовать.

Олег встал на колени и поднял Велену на руки. Она оказалась удивительно легкой для своего роста. «А может, это у меня сил прибавилось», — улыбнулся он. Девушка обвила его шею руками, и ведун почувствовал, как снова забилось сердце, как дурманит близость ее тела.

— Я никогда никого не любил… на медвежьей шкуре, — шепнул он.

— Как хочется верить…

Медвежья шкура… Да это лучше любого персидского, таджикского — или какие там еще бывают ковры. Удивительно мягкая бурая шерсть наэлектризовала тела, и казалось, что вот-вот они начнут светиться, разбрасывать озаряющие темноту искры.

Словно собирающая мед пчела, ведун осторожно касался губами ее тела, раскинувшегося перед ним, покорного и доступного. Велена забросила руки за голову, голова ее запрокинулась, открывая стройную шею, ресницы подрагивали на закрытых в истоме глазах. Золотые волосы разметались по бурой шерсти, переплетясь, образовали невиданный узор. Он касался языком тонких ключиц, целовал ямочку между ними, опускался к груди, покусывал соски, и обнаженное тело перед ним вздрагивало, по нему пробегала дрожь, слабый стон срывался с ее губ, и нежные пальцы путались, замирали в его волосах. Олег гладил ее грудь, чуть касаясь подушечками пальцев, ласкал нежную кожу живота; она подавалась навстречу его рукам, но он придерживал ее, останавливал встречное движение и продолжал едва ощутимо ласкать мрамор бедер, вызывая трепет раскинувшегося перед ним тела.

— Я больше не могу! — взмолилась она, и они слились в одно целое, медленно принимая друг друга, растворились в глазах, смешались дыханием, потеряли опору — и снова закружились, отдаваясь на волю подхватившего их наслаждения. Не стало бревенчатых стен и низких окошек, глядящих в ночь. Бурый ковер унес их на себе в чащу леса, в ароматный сумрак ночи, где сновали светлячки и таинственно мерцали глаза невиданных зверей, где мягкие листья шептали и гладили их, поощряя каждое движение, вливая силы и унося усталость и сомнения. Они взмыли над лесом, к звездам, и завертелись с ними в едином хороводе, все быстрее и быстрее, лихорадочно пытаясь продлить упоение полета, оттянуть миг возвращения на землю. И звезды осыпались дождем, даря в последние мгновения своей жизни восторг обладания, соединения, радость и… печаль по воплощенному желанию…