Душа оборотня - Николаев Андрей. Страница 9

— Ты что скажешь? — Олег обернулся к Невзору.

— Мне все одно: что в поле, что здесь. Эх, Вторуша… Люди от тебя помощи ждут. — Невзор криво улыбнулся, в углу рта блеснул острый клык. — Вот за что не люблю я купчишек — выгоды не упустят.

— Да что вы, как на приблудного, накинулись, — деланно обиделся Вторуша, — я ради вас, понимаешь! Не хотите — сей же час дальше едем.

— Сделаем так: я пойду к хозяину. Если помочь не смогу — едем отсюда. А ты… — Ведун взял Вторушу за рубаху и подтянул к себе поближе. Купец приподнялся на цыпочки, преданно глядя Олегу в глаза. — Смотри, самого себя не обмани, купец.

Хозяин уже вышел из избы, распахнул ворота, приглашая гостей. Проходя мимо, Олег взглянул ему в лицо. Мужику было по виду лет около сорока, седина пробивалась в окладистой бороде, нависшие кустистые брови почти скрывали глаза. Середин заметил, что мужик сильно косит на один глаз, и качнул головой: как его старостой-то выбрали с таким взглядом. «Дурной глаз», — не любят таких в народе. Понятно, что, когда дочка занедужила, в деревне решили: не к добру.

Заехали во двор. Олег велел пока не распрягать. Вторуша подогнал лошадей к долбленому корыту на козлах, которое староста наполнил водой.

— Проходите в дом, гости, — пробурчал он, не поднимая глаз.

Поднялись на крыльцо в две ступени, наклонив головы под низкой притолокой, вошли в сени. Из-под ног Невзора с мявом шарахнулась кошка.

— Ить, зараза. Сюда, сюда, в горницу. — Хозяин услужливо распахнул дверь слева.

Здесь уже ждал гостей стол: молоко, свежий хлеб, каша в горшке, холодная убоина. На лавке в углу сидела девчонка лет пяти, хлопала на вошедших глазами, увлеченно обсасывая большой палец. Из подклети поднялась хозяйка — круглолицая, пышнотелая, — приветливо поздоровалась, поставила на стол лукошко с яйцами.

— Чем богаты, — прогудел староста, — не ждали гостей.

— Медку бы неплохо, или бражки, — потирая руки, намекнул Вторуша.

— Будет за что пить — поставим и медок, — хмуро сказал хозяин. — Кто из вас ворожбит? Не ты ли, — уставился он на Невзора.

— Я, — подал голос Олег, усаживаясь за стол.

Женщина услужливо налила ему молока.

— Молод ты, однако. А шапку в избе снимать положено, — прогудел мужик, опять обращаясь к Невзору.

— Головой страдает, пусть так будет, — пояснил Олег. — Ты расскажи, что с девкой?

— А что с девкой… слегла девка. Не знаю, сглазил кто, или хворает. Только лежит колодой, даже говорить не хочет…

— Кровиночка наша, жизнь вложили, себя не берегли, — заголосила вдруг хозяйка так пронзительно, что Вторуша расплескал молоко, — как дите стала, ни…

— Тихо ты, — прикрикнул мужик, — вот беда с бабами. Помоги, парень, век благодарен буду. Самая работа в репнице: капусту, репку собрать, под зиму скоро запас готовить, — а тут вишь как.

Глядя на мать, заревела девчонка на лавке. Олег допил молоко, поднялся с лавки:

— Веди.

— В светелке она, за печкой, — пояснил староста, — сами здесь, в горнице спим. Не ровен час, зараза какая на девке.

Через сени он провел Олега в небольшую комнатку, по стенам помещались широкие лавки. Окна здесь были заткнуты тряпками, стоял тяжелый запах давно не проветриваемого помещения, отхожее ведро в углу тоже не добавляло свежести. В полутьме Олег разглядел на лавке укрытое до головы тело.

— Ну-ка, давай отсюда, — велел он. — Хотя постой. Сперва тряпки убери да ведро вынеси. Тут и здоровый сляжет.

Староста открыл окна, подхватил ведро и захлопнул за собой дверь. Середин огляделся. Возле печи ухват, горшки на подставке. В тишине слышалось легкое дыхание лежащей на лавке девушки. Он постоял, вглядываясь в изможденное лицо, опасаясь увидеть багровые пятна или волдыри — если и вправду чума, лучше бежать отсюда быстрее. Но лицо девушки было чистое, хоть и бледное. Лет шестнадцать, от силы — семнадцать. Короткий вздернутый носик, полные губы. Ее можно было назвать симпатичной, если бы не заострившиеся черты лица. Середин попытался найти в памяти инкубационный период чумы — вспомнить не вышло, — и, махнув на это рукой, присел на лавку. Взяв руку девушки, нащупал пульс — ровный. Рука оказалась вялая, но жара не ощущалось. Глаз больная не открыла, будто ей было все равно, кто рядом.

Середин привстал, откинул полотно, прикрывавшее девицу. Она лежала в нижней рубахе с широким вырезом. Олег наклонился, повернул ей голову. На шее пульсировала голубая вена, следов укуса не было.

— Уже хорошо, — пробормотал Олег. — Что ж с тобой приключилось, красавица? Или принц тебя поцеловать должен в уста сахарные?

Он слегка похлопал ее по щеке. Девушка поморщилась, медленно открыла глаза, посмотрела на Середина отрешенно, словно его и не было в избе, но ничего не сказала.

— Ты говорить можешь?

— Зачем? — Шепот был едва слышен, и ведуну пришлось наклониться, чтобы разобрать, что она говорит.

— Что с тобой стряслось?

Девушка прикрыла глаза, по щеке скатилась одинокая слезинка.

Кто-то подергал Олега за штаны, и он недоуменно оглянулся. Младшая дочь хозяина, невесть когда пробравшаяся в избу, поманила его ладошкой поближе. Ведун присел на корточки.

— Она не болеет, — продолжая посасывать палец, сказала кроха.

— Так, — Середин присел на лавку и посадил ее к себе на колено, — ты палец-то вынь, вдруг откусишь. Ну, говори, что знаешь.

— Любовь у нее, — горячо зашептала она ему в ухо, — вот и сохнет. А парень не наш, пришлый. Они ночью встречаются, я видела. Белослава к колодцу ходит, а он ждет ее там. Потом в поле идут, а я за ними не хожу — нехорошо. Парень красивый, светится весь. Под утро она как приходит, поет потихоньку, что-то примеряет на себе, будто бусики, а чего — не увидишь. И день потом лежит, вот как сейчас. Да, лежит и лежит.

— Часто они гуляют?

— Я три дня за ними смотрела, а вчера парень меня увидал. Рукой повел так вот, — девчушка помахала ладонью, — и все, не помню больше. А проснулась я — уж петух кричит, а тятенька по двору ходит.

— Ага, — Олег задумался, — а не знаешь, звезду падучую сестра твоя не видела?

— Ой, видела! Она меня тогда с собой спать положила, все шептала, какая красота в небе была. Звезда, сказывала, синенька, а след у нее пушистый, беленький, как снегом порошит.

— Вон оно что, — протянул Середин. — Не горюй, кроха. Поправится Белослава. Веселей прежнего будет. Тебя как звать то?

— Пока Синичкой кличут, а в Грудень, под день Сварога, новое имя дадут. Я тебе тогда скажу. А ты правда ворожбишь? А заговоры знаешь? А кошку нашу заговори — царапается сильно, а еще…

Про то, чтобы в пять лет ребенку давали новое имя, ведун слышал впервые, но сильно не удивился. Времена такие, что в каждой деревне свои обычаи. Не успели еще попы всех смертных под одну гребенку причесать.

— Стоп. Пока с твоей сестрой разберемся, а насчет кошки потом думать будем. Договорились?

— Ладно. — Девчушка скользнула на пол и выскочила в сени.

Олег прикрыл Белославу и прошел в горницу. Вторуша набивал рот всем, до чего мог дотянуться; в бороде застряли крошки, на усах повисла молочная пенка. Невзор вяло жевал мясо.

— Значит так, хозяин. Беде твоей помочь можно, если сделаете, как я велю. А сейчас скажи-ка, торфяник или глина рядом где-нибудь есть?

— Как не быть. Глина на речке из-под песка выходит правее от брода, а и торфяник там, чуть подальше, за ивняком.

— Это хорошо. — Олег огляделся: — Где младшая твоя?

— На двор, небось, побегла, егоза.

— Ладно. Ты к ночи баньку истопи. Вторуша, распрягай лошадей. На ночь останемся.

— Угу, — купец утер рукавом бороду и с готовностью поднялся с лавки, — все сделаем.

Подхватив со стола кусок мяса и ломоть хлеба, он засеменил к дверям.

Середин вышел на двор. Поднявшийся ветер гнал по улице пыль, облака затянули небо. Синичка пыталась стащить с плетня пятнистую кошку, крепко ухватившись за пушистый хвост. Кошка некоторое время терпела, цепляясь когтями и отчаянно мяукая, потом молниеносно хватанула девчушку когтистой лапой и кинулась в лопухи. Синичка затрясла рукой, побежала к избе и тут увидела Олега.