Воронья дорога - Бэнкс Иэн М.. Страница 70

А Эш уже смотрела на диск, как будто ожидала, что из него полезут гадкие мокрицы. Я кашлянул, прочищая горло; вдруг стало очень жарко, и я вспотел.

– Может, тут и не записано ничего, но на всякий случай…

– Вот что,– медленно произнесла Эш,– давай напрямик: что это за машина, ты не знаешь, но нельзя исключать, что самопальная копия доисторического «Эппла», почти наверняка – из бракованного железа. Собрана косоглазыми детишками в арендованном на месяц ангаре и снабжена восьмидюймовым дисководом, софт – из одних глюков?..

– Хм… Да. Что уж тут спорить…

Эш плотно сжала губы и взвесила диск на ладони.

– Ладно, так и быть.– Она кивнула на диски, которые я держал в руке.– Давай и эти заодно.

Я отдал ей диски, и она повернулась к двери.

– Увидимся.

Она пошла в шумный зал. Я двинулся следом. На каждом шагу говоря «извините», она пробиралась к парадной двери.

– Эш! – догнал я ее.– Не сейчас же! А вечеринка?!

– Не волнуйся,– оглянулась она.– Я вернусь. Закину их домой, чтобы не забыть, когда поеду в Лондон. Есть у меня знакомые, которые могут помочь… И я там кое-что забыла. Это для тебя. У мамы оставила.– Она посмотрела за дверь: там начинался дождь.– Черт!

В холле возле вешалки для шляп стояла огромная гильза от артиллерийского снаряда времен войны, сейчас она была полна зонтов и тростей. Я выдернул зонт. Ко мне повернулась Эш, на лице – беспокойство.

– Я опять видела того парня. Покажу его тебе. Передай счастливой чете мой подарок!

– Что за парень?..

Но она уже лавировала меж вновь прибывшими гостями к красному малютке «2CV», запаркованному в добрых пятидесяти метрах от дома, на забитой машинами подъездной дорожке. Диски Эш прижимала к груди. Ее высокие каблуки мелькали над гравием, и некоторые гости оглядывались на нее, но тут же находили себе другое дело: обмен приветствиями и рукопожатиями.

Зонтик мне и самому пригодился: я прогулялся в сад, к отцовской могиле. Просто хотелось чуток отдохнуть от людей.

В доме я едва не столкнулся с официанткой из «Лохгайр-хоутела», несшей большой поднос с шампанским из кухни к шатру. Я помахал маме (смотревшаяся просто шикарно в черном с белыми полосками платье, она разговаривала с Хелен Эрвилл) и двинул в зал. По пути сунул зонтик в гильзу. Через секунду спохватился: он же совсем мокрый. Вернулся, раскрыл и поставил в уголок сушиться.

– Прентис! – окликнула меня, спускаясь по лестнице, Верити. Она была упакована в белый шелк – творение какой-то приятельницы, подвизавшейся в Эдинбурге на ниве дизайна одежды. Номинально это были блузка, юбка средней длины и пиджак, но на Верити все казалось цельношитым и донельзя изящным, а беременность еще не бросалась в глаза. Дополняли наряд белые леггинсы и туфли на высоком каблуке, отчего она казалась выше меня. А еще было фульгуритовое ожерелье – мама угадала, что Верити была бы рада его надеть, да побоится вызвать болезненные ассоциации. Поэтому мама шепнула Льюису, что ожерелье будет вполне к месту, если оно подойдет к выбранному Верити наряду. Волосы были коротко подстрижены, но это нисколько не портило облик, и белая микрошляпка на голове, с откинутой прозрачной вуалью, тоже очень ей шла.

Верити подошла ко мне, обняла за плечи и поцеловала в щеку.

– Отличная была речь, молодец.

Она не отпустила мои плечи, даже сжала крепче. Выглядела она, как и надлежит выглядеть молодой женщине, когда она беременна и выходит замуж. Сияла, блистала, лучилась, цвела. А кожа – просто идеальная. С правдоподобным акцентом британской аристократии Верити произнесла:

– Дорогой, вы лучший из лучших, в этом не может быть никаких сомнений.

Я осторожно положил ладони на ее ничуть не пополневшую талию и слегка поклонился:

– В любое время к вашим услугам.

И ухмыльнулся. Она засмеялась и покачала головой. Шагнула назад, сложила руки на груди, окинула меня взглядом с ног до головы:

– Ты такой душка!

Верити снова рассмеялась и протянула руку:

– Пойдем-ка разыщем моего супруга. Держу пари, он уже с горничными флиртует.

– А я думал, это моя обязанность.– Я взял ее под руку, и мы пошли через зал. Позади нас отворилась парадная дверь. Я оглянулся и остановился и снова повернулся к Верити.– Пардон, но сейчас вынужден отойти.

Она улыбнулась Эшли Уотт, которая отряхивала только что снятый блестящий дождевик, и кивнула:

– Ничего, прощаю.– Подмигнула мне и ушла.

С Эшли мы встретились под лестницей, она махала видеокассетой:

– Нашла! Где тут твой видак?

– За мной! – Я устремился по лестнице, разом перемахивая через две ступеньки.

– Ничего, что я снизу, а ты – в кильте? – прозвучало вслед.

– А ты под ноги смотри, и тогда – ничего.

В кабинете я зажег свет – мы решили не раздвигать шторы. Тут был и телевизор, и видеомагнитофон. Я все включил и сунул куда надо кассету.

– Класс.

Уперев ладони в бедра, Эшли стояла посреди кабинета. Каблучки угодили точно в середину папиного персидского ковра. Стянутые в пучок волосы оказались как раз под большой люстрой из меди и темного стекла, что экстравагантно сияла под диковинной гипсовой розеткой. Эш оборачивалась, разглядывая книжные стеллажи, карты, эстампы и полотна и прочие интересные вещи – их была уйма на полках, стенах, столах и полу.

– Многовато барахла,– сказал я, включая воспроизведение; по экрану побежали какие-то титры,– А для отца было в самый раз – творческая обстановка и все такое.

– Перемотай вперед,– посоветовала Эш.

Буковки пустились вскачь, и перед нами замельтешили кадры девятичасовых новостей Би-би-си. Эш отвернулась, и я снова включил перемотку.

Эшли подошла к битком набитому книгами стеллажу. Наверху, на кипе растрепанных бумаг, стояла пустая хрустальная ваза. Эш легонько постучала по ней пальцем, взяла вазу одной рукой, щелкнула ногтем по резному узору. Наклонила к ней голову, как будто прислушиваясь. Мне оставалось лишь недоумевать.

Она поднесла вазу к липу, высоким голосом воскликнула: «А!» и снова прислушалась, наклонив голову. И на этот раз улыбаясь.

– Эшли, что это ты вытворяешь? Она кивнула на вазу:

– Хрусталь. Можно добиться, чтобы звенел, только нужен правильный тон.– Она ухмыльнулась, как девчонка: – Здорово, да? – И повернулась к телевизору.– Вот оно,– кивнула Эшли.

Я нажал на кнопку «воспр.». Мы стояли и смотрели.

– …Встретился с Рупертом Пакстоном-Марром из «Инквайерера», одним из журналистов, которых Ирак удерживает в заложниках, и спросил, как он себя чувствует,– докладывал репортер Би-би-си из Аммана. Я не сдержал ухмылочку. Журналист интересуется самочувствием журналиста!

Руперт Пакстон-Марр оказался высоким голубоглазым блондином именно с таким подбородком, обзавестись которым я всегда мечтал. Смазлив до тошноты, и манера речи под стать внешности.

– Что ж, Майкл, я не думаю, что мы действительно подвергаемся опасности. Внимание мирового сообщества, безусловно, приковано к Ираку, и иракское руководство, очевидно, понимает, что нам это известно, и не считает… гм… что мы представляем для него угрозу. Все это лишь досадное недоразумение, просто наш водитель ошибся поворотом. Конечно, все мы помним, что случилось с Фарзадом Базофтом [93], но не думаю, что это вас остановит. Все-таки мы выполняем свою работу.

– Спасибо, Руперт. А сейчас репортаж из… Я нажал «стоп» и повернулся к подошедшей ко мне Эшли. Экран опустел, только в углу еле заметно дрожали нолики. Эшли втянула щеки, пожевала губами, молча глядя на телевизор. Где-то внизу грянул взрыв смеха. Эш медленно кивнула и посмотрела на меня.

– Это он, тот парень,– сказала она.

– Ты уверена?

– Уверена.

У нее было очень серьезное лицо. Теперь-то я смог присмотреться – Эш выглядела великолепно. Уже и забыл, когда в последний раз видел ее в косметике. Но она не утратила навык, разве что слегка перестаралась с тенями.