Анахрон. Книга первая - Беньковский Виктор. Страница 85

Впрочем, тогда Сигизмунда изумила не эта женщина. Поразило то, как смотрели на это старцы. Они не ужасались, не злорадствовали. Они глядели совершенно равнодушно. И будь дед среди них, он взирал бы на эту душераздирающую сцену с таким же пугающим безразличием. Инстинктивно Сигизмунд чувствовал это уже тогда.

На распросы Сигизмунда о белокурой женщине мать отвечать не желала — она была шокирована. После как-то забылось, похоронилось…

Сигизмунд так и не выяснил, кто была эта неправдоподобно молодая и красивая женщина — дочь ли дедова от какой-то связи, возлюбленная?.. Дед был таков, что с него сталось бы завести себе молоденькую любовницу. Сейчас Сигизмунд-взрослый это понимал.

И чем больше Сигизмунд думал о нем, тем более странным представлялся ему дед. Почему мать боится его даже теперь, спустя почти тридцать лет после его смерти?

Не иначе замешан был суровый полковник в одну из бесчисленных мрачных тайн, порожденных сталинским режимом. Да и сам дед был плоть от плоти этого режима.

Когда Лантхильда встретила Сигизмунда, вид у нее был откровенно ханжеский. Глазки опущены, губки бантиком. Сразу было ясно, что натворила что-то.

— Ну, девка, кайся: что еще случилось?

Лантхильда затараторила, зачастила. Руками разводила, в притворном сожалении глаза закатывала. Сигизмунд едва удерживался, чтобы не засмеяться.

Все это напоминало довоенный фильм про колхозы: когда вдарит некстати заморозок, а секретарь обкома приедет разбираться. В роли председателя колхоза — Лантхильда Владимировна.

Вы уж извиняйте нас, свет-батюшка Сигизмунд Борисович, что в подведомственном мне хозяйстве такое произошло!.. Мол, вам решать — казнить или миловать. А глазки хитрю-ющие…

А случилось, послушать Лантхильду, невиданное. Кобель, выжрав “подношение”, поставленное срамной полуголой бабе на фотографии, вдруг встал на задние лапы, воздвигся на высоту двух метров — при общей длине кобелева тела сантиметров в семьдесят (без хвоста) — и сорвал генкин шедевр. Сорвав, начал валяться на спальнике, извиваясь, рыча и рвя в мелкие клочья. А уж она, Лантхильд, отнять пыталась. Вырывала у пса драгоценность. Да было уж поздно. Все изничтожил негодный кобель. Вот, на спальнике, то, что осталось. И смято все — это жлобская скотина валялась.

Спальник был скомкан. Вокруг действительно были разбросаны обрывки. Странно. Фотографию и в самом деле погрызла собака. Остались неопровержимые следы зубов.

Подняв глаза, Сигизмунд задумчиво посмотрел на стену. Само упало, что ли? Но почему с кнопок сорвалось? Не кобель же, в самом деле, туда по отвесной стене забрался?

Повертел в руках обрывки. И вдруг обнаружил на одном жирное пятно. И еще одно. Понюхал. Пахло мясом…

Девка тревожно глядела на Сигизмунда. Когда он встретился с ней глазами, заискивающе улыбнулась.

Картина преступления вырисовывалась все отчетливее. Простодушное таежное девкино коварство умилило Сигизмунда.

— Ничего, не горюй, Лантхильд, — сказал он. — Было бы, из-за чего переживать. Ну, порвал кобель. Генка новых понаделает. Я у него две возьму. Вот здесь одна будет, а другую там повесим.

Он показал на стене, куда повесит новых красоток.

Лантхильда замотала головой. Объяснять стала, на кобеля показывая. Мол, все равно кобель со стены снимет и сожрет. Не стоит добро и переводить. Уж больно место неудачное. Везде проклятый кобель проникает. Это оттого, что разбаловали его. На кровати лежать ему позволяют. Кобель, будто иллюстрируя девкины слова, порылся носом в спальнике, вытащил обрывок, залег жевать.

А ведь она, девка, от кобеля пострадала, сигимундово добро обороняя. Кусил ее кобель. Руку показала, Сигизмунду едва не под нос сунув. Никакого укуса на руке не было, но девка настаивала: нет, тяпнул.

Сигизмунд погладил ее по голове. Похвалил. Молодец, мол. А что еще оставалось?

Лантхильда давала себя гладить, задумчиво глядя на аптечку, где содержался “Реми Мартен”.

Собрав мусор, Сигизмунд отправился на кухню. Высыпал обрывки генкиного шедевра в мусорное ведро, один за другим. Они летели, как листья. Кружились. До чего же ушлая все-таки девка. Ловко простодушного кобеля втянула в свою мелкую уголовщину. А потом грязно подставила.

Сел, закурил.

На кухне тихой сапой возникла Лантхильда. Не оборачиваясь, Сигизмунд скосил на нее глаз. Небось, проверяет: не гневается ли? Не раскусил ли хитрость?

На стол перед Сигизмундом вкрадчиво лег альбом. Тот самый, что был выдан Лантхильде — изобразительным искусством тешиться. Еще до памятного заточения.

— Ну что, — сказал Сигизмунд, — садись, Лантхильд. В ногах правды нет.

Лантхильда тут же уселась рядом на табурет. Поерзала в нетерпении, не выдержала — раскрыла перед Сигизмундом альбом.

Сигизмунд прикусил губу, чтобы не расхохотаться. Альбом содержал в себе не просто рисунки безусловно одаренной, но нигде не обучавшейся девки. Это был семейный альбом. Лантхильда создала его в подражание фотоальбому, который показывал ей Сигизмунд.

Все изображения были взяты в рамочки разного размера, некоторые — в фигурные. Портрет аттилы был, кроме того, снабжен имитацией печати в уголке — якобы содранный с удостоверения.

Все портретные изображения были сделаны точно в анфас. Лица строго взирали на “фотографа”. Показывая “снимки”, Лантхильда поясняла: это аттила, это айзи, это свистар, брозар, еще один брозар — старший с его квино и барнилом… Аттила был Сигизмунду уже знаком: неуловимо похожий на Ленина, только с бородой, косами и честным взглядом барышника. Прищур у аттилы был еще более лукавым, чем у Ильича. За версту видать — тот еще фрукт. Небось, у него Лантхильда и научилась, как вину на другого перекладывать.

Айзи была дородная, косы носила “баранками”. Такие хозяйственные тетки встречаются в Прибалтике на хуторах, куда заезжие питерцы заглядывают купить молока. В 70-е годы, по крайней мере, еще не перевелись, а сейчас в связи с независимостью — хрен их знает.

Мать Лантхильды звали Фреда. Или Фреза. Девка неразборчиво проговаривала.

Свистар была младше Лантхильды. Разительно походила на подружку патлатого, которая в новогоднюю ночь все повторяла “ну, Дима…” Тут у девки действительно глаз-алмаз, хоть и пьяна была до невозможности.

— Красивая мави, — со значением постучал по изображению Сигизмунд. Мави действительно была ничего, в его вкусе. — А как, кстати, эту мави хайтан?

Звали маленькую мави громоздко, как комод: Куннихильда.

По поводу сестрицы Лантхильда с гордостью что-то сказала. Смысл фразы полностью ускользнул от Сигизмунда.

Следом шел старший брозар. Был похож на зажиточного крестьянина из журнала “Нива”. Картуза только не хватает. Имел жену с младенцем на руках. И жена, и младенец с убийственной серьезностью таращились с рисунка.

Девка что-то настойчиво пыталась объяснить Сигизмунду касательно старшего брата. Вообще видно было, что ей есть что сказать о каждом из членов семьи. Сигизмунд страшно жалел о том, что не понимает. Ну ничего, язык получше выучим — разберемся.

Насколько Сигизмунд понял, этот брат был славен чем-то из имущества. Лантхильда так объясняла, что впечатление складывалось противоречивое. То ли комбайн он имел, то ли что-то ловко спер.

За старшим братом следовал второй — собственно брозар. Тот самый, легендарный, на которого то и дело ссылалась в своих разговорах Лантхильда. Брата звали как-то уж совсем несусветно: Вамба. Хорошее имя для собаки. Короткое и звучное.

Кроме дружной семьи деда Володи, как окрестил звероподобного аттилу Сигизмунд (про себя, конечно), в альбоме были широко представлены биситандьос. Видать, имелись в виду односельчане. И, стало быть, землянок там несколько. Община у них там, что ли? Может, они эти… которые кружатся и радеют? Сигизмунд читал про таких в “Настольной книге атеиста”. Эта книга валялась в районной библиотеке, куда Сигизмунд ходил читать журнал “За рулем”. Пока ему искали журнал, листал “Настольную книгу”. Так постепенно и обогатил свой ум.