Миньон - Бэнкс Л.А.. Страница 45

Легкий стук в дверь оторвал Дамали от дневника и заставил поднять глаза. Она буркнула стучащему, чтобы вошел, и смотрела, как Марлен закрывает за собой дверь и идет через комнату. Когда Марлен села на край кровати, Дамали повернулась вместе с креслом лицом к наставнице.

– Ты снова пишешь, – сказала Марлен негромко. – Это хорошо.

– Ага, – так же тихо согласилась Дамали. – Просто отлично.

Женщины застыли в напряженном молчании. Марлен покосилась на запечатанные окна, на пол, потом сцепила руки на коленях.

– Дамали, я прошу прощения, – наконец выдохнула Марлен и расцепила руки. – Я долго очень круто с тобой обращалась и даже не знаю теперь, с чего начать. Тебя надо многому научить, а времени почти нет.

Девушка промолчала, и Марлен подняла на нее глаза.

– Я так стараюсь, – прошептала Дамали, – быть именно тем, чем меня называют... чем я должна быть, по вашим словам. Но я тоже человек.

– Это так, детка, – шепнула в ответ Марлен и отвернулась.

– Я не все понимаю, что происходит. Я даже не могу понять, как это все ощущается у меня, – призналась Дамали, и Марлен снова подняла на нее глаза. – Как будто все выворачивается из-под контроля, и будто мы, вся команда, на грани катастрофы... и я не знаю, как я могу ее предотвратить... и могу ли.

Они долго смотрели друг на друга, потом наконец Марлен кивнула.

– Мне надо было тебе рассказать все это раньше, – сказала она. – Но я просто не могла.

– А почему теперь? Вот что мне больнее всего, Марлен. Ты мне не доверяла.

Марлен покачала головой:

– Доверяла. Я собственным страхам не доверяла. – Она украдкой глянула Дамали в глаза. – Страх – ужасное чувство. Заставляет очень узко смотреть на вещи. Я не хотела потерять тебя, отдать падшей ночи.

Взгляд Дамали смягчился, напряжение отпустило ее.

– Я знаю, Map. Но где же твоя вера? Надо дать человеку возможность что-то и самому сообразить.

Марлен кивнула и грустно рассмеялась.

– Устами младенца глаголет истина. Когда долго живешь, страх делает твои кости... ум... дух хрупкими для любых перемен. Это потому, что перемены всегда несут боль – и цена ее невероятно высока.

Дамали встала и села рядом с Марлен, обняла ее за плечи. Марлен испустила глубокий, долгий вздох усталости. Вплетенная в него тревога нашла путь к сердцу Дамали, к самой сердцевине ее существа.

– Я так тебя люблю, Map. Никогда никому и ничему не позволю тебя обидеть. Ты же знаешь, как я воспринимаю тебя и группу? Вы – моя семья.

Марлен кивнула и осторожно отодвинулась, чтобы заглянуть в глаза Дамали, держа ее за руки.

– Ты так молода и так красива, что я бы хотела, кажется, окружить тебя пузырем безопасности, охранить от большого страшного мира. Я – мать. Когда-нибудь, даст Бог, ты тоже ею будешь. Тогда ты поймешь силу страха не за себя.

Слезы навернулись на глаза Марлен.

– Даже если бы не было никаких вампиров и демонов, я бы все равно боялась. Я каждый день молюсь за всех за вас, но не так за других, как за тебя, моя деточка.

Отирая слезы, капающие из умудренных жизнью глаз Марлен, Дамали поцеловала ее в щеку.

– Я тебя люблю. Понимаешь?

Марлен кивнула и улыбнулась, потом усмехнулась так грустно, что Дамали сглотнула навернувшиеся слезы.

– Я учила тебя почти всему, что знаю, чтобы сделать тебя сильной, независимой и храброй, и я пыталась пройти через все это – но вот, когда ты была готова лететь, именно я подрезала тебе крылья. Как я сказала, это было безумие, но так это было. Прости меня.

– Нет, не за что, Марлен. – Дамали потрясла головой и убрала выбившийся дред с плеча Марлен. – Мамочка-орлица, ты летела сквозь бури, уходя от охотников, и приносила пищу в гнездо, охотилась в диких лесах. Здесь действительно опасно, а я совсем новичок... только умею держаться в воздухе, а у тебя орлиные глаза, которые способны увидеть приближение бури, близкий утес, страшных зверей в ночи, и ты делала то, что знаешь, – клекотала мне остережения, чтобы я вернулась в гнездо. Твои глаза, твои инстинкты по-прежнему служат тебе, Map. И знай, что я отношусь к тебе с уважением. Поверь мне.

Марлен снова тихо усмехнулась, высвобождая руку, чтобы стереть слезу.

– Так почему же мы обе на миг ослепли... особенно после шоу в Филадельфии? Это пугает меня, детка. И с тех пор мы не настроены в резонанс.

Дамали уставилась на нее.

– Как будто мой дар слабеет, когда твой крепчает... и то же самое для всей группы. Но твои дары так еще новы, еще не проверены в деле, что от нас предупреждения сыплются лихорадочно – и я все тревожусь, что будет, когда твои сенсоры откажут... понимаешь?

– Я истощаю вас? – Ужаснувшись этому предположению, Дамали встала и забегала по комнате. – Я высасываю энергию из группы?

– Нет, – быстро ответила Марлен. – Таков естественный порядок вещей. Ты становишься сильнее, и наше восприятие затуманивается – не потому, что ты его истощаешь, а потому что ты становишься способной сама принимать решения, приходить к выводам. Нашей работой всегда было защищать и направлять тебя до достижения зрелости. Мы сохраним и дальше свои способности, но пока ты совершаешь этот тонкий переход, мы не можем возобладать над твоим восприятием, твоими реалиями... твоим духом. Ты должна сама себя вести.

Марлен встала, отошла к окну.

– Все мы гадали: усвоила она наши уроки? Передали мы ей достаточно знаний, воспринял ли ее ум эти понятия, чему мы ее забыли научить... что усвоилось, что отсеялось? В панике мы начали повторять свои шаги, возвращаться к основам – к тому, что ты уже знаешь, – не потому что ты не уверена, но потому что не уверены мы. И я знаю, что это тебя злит. Но мы занудствуем, потому что видим надвигающийся шторм и просто хотим знать, что наша девочка с ним справится, сможет охотиться сама – но если встретит она смертельную опасность, сделает ли она правильный выбор?

Марлен повернулась к Дамали, глядя твердо и с любовью.

– Детка, все родители на этой планете задают себе эти вопросы, и все они тихо линяют, когда наступает пора выпустить ребенка на волю божию. Не только стражи истребителя так поступают. Это тот невидимый крест служения и защиты, что взваливают на свои плечи все родители. Но в конце концов мы должны отпустить дитя. И тогда мы делаем это затаив дыхание. Все мы психуем, что наш любимый ребенок споткнется и упадет... все мы переживаем наше человеческое несовершенство, гадая, не избежал ли бы наш ребенок падения, будь мы совершеннее и праведнее.

– Круто...

Голос Дамали пресекся при мысли о тяжести этого бремени, которое вдруг стало ей ясно. Она думала, что все эти драмы связаны с тем, что она – истребитель, но сейчас вдруг поняла, что в основном здесь дело только в любви – и не было бы особой разницы, будь она просто обычной молодой девчонкой. Запустив пальцы в дреды, она с трудом выдохнула.

Марлен откликнулась таким же тихим вздохом.

– По правде сказать, мы не можем знать. – Марлен снова всмотрелась в лицо Дамали. – Детка, я не знаю, не перейдут ли к тебе по наследству мои ошибки. Не знаю, могла ли я что-нибудь сделать лучше. Я – человек, несовершенный, у меня свои трудности... и помоги мне Бог, никогда не хотела я это грузить на тебя и потому старалась их скрыть. Ты это просто знай, ладно? Как бы ни повернулось дело.

Марлен отвернулась, всхлипнув. Она закрыла рот рукой и зажмурилась.

– Что я могла сделать? Что осталось несделанным? Вот эти вопросы доводят до сумасшествия любую мать. Что я сделала не так?

Дамали подошла к ней, обняла крепко и положила подбородок на плечо Марлен.

– Мам... Марлен! Ты мне дала все, что могла. А теперь мне надо соображать самой.

Рука Марлен нашла руку Дамали и стиснула.

– Ты меня назвала мамой, – шепнула она.

Повернув Марлен лицом к себе, Дамали стерла слезы с ее щек.

– Потому что ты мне и есть мама – в любом смысле. Ты мне дала все, что могла дать, вплоть до места в своем сердце. Думаешь, я не знаю, чего ты боишься больше всего? Что меня покусают.