Записки районного хирурга - Правдин Дмитрий. Страница 17

Санитарка, подружка новоиспеченной мамаши, выкрала историю болезни и сделала копию. По выписке из роддома многодетная мать подала на Ваулина в суд, запросив двести тысяч рублей за моральный ущерб. Она, оказывается, хотела еще детей.

Процесс длился с полгода, гинекологу так и не удалось заверить суд, что четвертое кесарево — абсурд, а при том образе жизни и многочисленных половых связях, которыми грешит потерпевшая, перевязка труб — лучший выход для нее. Суд посчитал иначе, впаял иск в двадцать миллионов рублей старыми, и обязал больницу выплатить деньги в течение двух месяцев.

Главврач Тихий выплачивать деньги из больничной кассы отказался, повесив долг на Романа Сидоровича. Ваулин деньги отдал и, обидевшись, уволился и уехал работать в другой район. Мы остались без оперирующего гинеколога.

Эту историю узнали все: еще бы, врач заплатил пациенту! Беспринципные обыватели возбудились и стали подавать в суд на медиков. Это движение, можно сказать, приобрело массовый характер.

Вызывают на «скорую» в час ночи. На подоконнике, притулившись к косяку, ожидает небритый, пропахший мочой и перегаром мужик неопределенного возраста.

— Что случилось? — спрашиваю у него.

— Ах, доктор, палец болит! — и сует мне под нос бесформенный, распухший, желтоватый палец, покрытый зловонным гноем.

— Сколько уже болит?

— Два месяца! А что?

— Ничего, если не считать, что у тебя пандактилит и надо палец твой ампутировать.

— А что такое «пандакилит»?

— Так, ты время смотрел? Второй час ночи, а мне, между прочим, к восьми на работу. Все! Утром приедешь на прием в поликлинику, я тебе объясню.

— Доктор, да я на вас в суд подам!

— За что, интересно?

— За неоказание помощи.

— Экий ты козел, однако! Два месяца сидел дома, а сейчас приперся в час ночи, и что, думаешь, тут все прыгать вокруг тебя должны?

— Я правда на вас в суд подам!

— Вперед!

В суд мужик не подал. Приплелся дня через два к концу приема. Слезно извинялся и просил избавить от мучений. Я простил его и ампутировал больной палец.

Надя Блинова, сорокалетняя разбитная бабенка, лихо отплясывала в ресторане. Закружилась, упала на мраморный пол и получила трехлодыжечный перелом с подвывихом стопы кнаружи, так называемый перелом Пота-Десто. Осматривал мадам Блинову мой предшественник Боря Вайнберг, он поставил все кости на место и устранил подвывих. Как правило, после таких переломов люди навсегда остаются инвалидами, развивается стойкая деформация голеностопного сустава, он теряет подвижность, нарушается опороспособность конечности. О возможных последствиях пострадавшая была информирована и согласилась лечиться по месту жительства, чтоб не ездить в областной центр к травматологам.

Через два года после травмы, узнав о выигранном процессе против медиков, Надя поняла, что наступил ее звездный час. Где-то она вычитала, что после такого перелома необходимо держать конечность в гипсовой повязке не менее двух с половиной месяцев, а ей выдержали только два.

Собрав необходимые документы, Блинова подала в суд. Процесс длился около двух лет. Борю, который давно переехал, трудился в областной больнице и уже забыл про ЦРБ как страшный сон, разыскали и вызвали в суд.

В суде Боря доказывал, что чем дольше конечность находится в гипсе, тем хуже для пациентки — усиливается тугоподвижность. Объяснял, что снял гипс раньше, чтобы разрабатывать сустав и уменьшить осложнения. Но его никто не слышал: у судьи не было медицинского образования, а адвокат просто люто ненавидел врачей. Его любимый брат пару месяцев назад, лежа на терапии с алкогольной интоксикацией, поймал «белочку», выпрыгнул в окно с третьего этажа, получил открытую черепно-мозговую травму и скончался на операционном столе, не приходя в сознание.

Адвокат достал кучу справочников по травматологии и цитировал их — «держать конечность в гипсе не менее двух с половиной месяцев». Борины высказывания он пропускал мимо ушей.

Блинова требовала пятьсот тысяч рублей (по сегодняшнему курсу) за причиненный моральный ущерб. Борьба шла с переменным успехом. Суд привлекал экспертов, процесс затягивался. На предпоследнем заседании адвокат Блиновой заявил, что у Вайнберга нет сертификата травматолога.

— У вас имеется сертификат травматолога? — спросила судья.

— Нет, Ваша честь, только хирурга.

— Почему в таком случае вы взяли на себя смелость лечить эту пациентку?

— В больнице не было травматолога, а у меня был опыт по лечению подобных повреждений. Более того, Блинова сама отказалась ехать к травматологам, а настаивала на том, чтобы лечиться у меня.

— Есть запись в амбулаторной карте, что больная отказалась от поездки в область?

— Не помню.

— Да врет он все, Ваша честь! — подала с места Надя. — Не отправлял он меня, нешто б я не поехала? Говорил, кости хорошо стоят, не надо никуда ехать!

— Но это ложь! Чистой воды ложь, Ваша честь! Она сама отказалась ехать!

— Так, все! — грозно вставила судья. — Вы не травматолог, а хирург. Вы должны были оказать экстренную помощь и направить больную к специалисту для дальнейшего лечения. Какие еще вопросы?

Приговор в тот раз не зачитали, а отложили заседание на две недели. По всему выходило, что Боре придется платить. Обычно все требуемые суммы уменьшали в раз десять — значит, доктору Вайнбергу предстояло искать пятьдесят тысяч…

Но в день последнего заседания Надя Блинова получила обширный инфаркт миокарда, от которого и скончалась в больнице через два часа. Видно, перевозбудилась на радостях.

Дело закрыли в связи со смертью потерпевшей. Адвокат со злости напился, так как гонорар ему должны были выдать из Бориных денег, и вечером утонул в местном пруду. Тело нашли только дня через два. Этот случай на некоторое время охладил желающих подавать в суд на медиков.

Находились и такие, кто решал уйти из жизни, не выдержав кризиса страны. Федя Булкин, сорокалетний здоровяк, трудился водителем в автоколонне. Автохозяйство расформировали, и Булкин оказался на улице.

Пропив с неделю, Федя пришел к выводу, что дальнейшее его существование на этом свете бессмысленно, и собрался перейти в мир иной. Прилепил пластырем ко лбу взрыватель от гранаты и подорвал его.

Взрывом мужику разворотило лоб и повредило ткань лобной доли головного мозга, но сам он остался жив. Где Федя взял взрыватель, мы никогда не узнаем, так как после травмы он начисто забыл то, что произошло с ним до взрыва. Наступила ретроградная амнезия.

Привезли Булкина под вечер. Мы немедленно взяли его на операционный стол. Убрал алюминиевые осколки, веером торчащие из мозга, я отчерпал мозговой детрит, [14]кое-как свел кожу, закрывая дыру от взрыва. Как ни странно, послеоперационный период протекал гладко. Рана зажила без нагноения, и Федя стал приходить в норму.

Через месяц Булкин был практически здоровым человеком, но абсолютно не помнил, что было с ним в день травмы, и разучился читать и писать. Взрывом разрушило центры в головном мозге, отвечающие за чтение и письмо.

— Это буква «а», это «бэ», повтори, — я показывал пациенту букварь, пытался научить его читать заново.

— «А», «бэ», — мычал Федя.

— Какая это буква?

— Не знаю, забыл!

— Федя, это «А», это «Б»! Повтори!

— «А»! «Б»!

— Молодец! Теперь сам!

— Забыл!

Федя старался, морщил лоб, потирая свежий рубец, потел, но дело не шло. Глупый самоподрыв навсегда сделал его неграмотным.

Вспышка самоубийств захлестнула район. Виной тому были массовые сокращения и банкротство предприятий. Лишившись единственного источника к существованию, потеряв работу, люди кончали с жизнью.

Одного беднягу три раза вытаскивали из петли и доставляли к нам с интервалом в неделю. Он кричал, что не хочет жить, так как их стройтрест, где он работал каменщиком, развалился и обещанной квартиры теперь не будет, и работы не будет тоже. Каждый раз его откачивали и выписывали домой. Позже нам передали, что четвертый раз был удачным.