Ленка-пенка (СИ) - Арсеньев Сергей Владимирович. Страница 15

Глава 16

Киса. Хорошая. Мягкая такая. Тёпленькая. Лежит у меня на коленях и тихо мурлычет. Я глажу её. Жалко кису. Она красивая. Шёрстка беленькая, а правая передняя лапка чёрная. Но…

По радио только что передали её приговор. С завтрашнего дня, с тринадцатого ноября, хлебную норму снижают. Опять. Казалось бы, куда уж меньше-то? А её снижают! Нам с папой по 150 граммов хлеба полагается теперь. Сто пятьдесят граммов! Триста граммов на двоих! Да что там есть-то, в этих трёхстах граммах?! Я и так всё время кушать хочу, а тут ещё меньше хлебушка будет.

По сахару и жирам норму тоже снизили с начала ноября. Но это не так заметно. Их всё равно не было, сахара и жиров. Даже у кого и были карточки, те всё равно не могли отоварить их. Наверное, где-то кто-то и получал что-то. Но у меня таких знакомых нет. Все, с кем бы я ни говорила, в один голос утверждали, что достать что-то помимо хлеба практически невозможно. Если только у спекулянтов. За золото или какие ценные вещи выменять еду можно. Но по совершенно грабительским ценам. Про деньги лучше и не вспоминать. За буханку хлеба триста рублей просят. Триста рублей за буханку хлеба! Сволочи.

Жалко кису. Я хотела её Белянкой назвать. Но… Теперь уж не буду. Она худая вся. Тоже кушать, наверное, хочет. А кушать нечего у нас. Это Саша кису поймал. Он на воробьёв охотился, а тут киса. Она тоже охотилась на воробьёв. Кушать хотела. Не поняла, глупая, что и она тоже теперь дичь. Вот Саша и поймал её.

Со мной Вовка. Против нас мой папа, Сашина мама и сам Саша. Они скушать кису хотят. А нам с Вовкой жалко её. Но… раз опять норму по хлебу снизили, значит киса обречена.

Тётя Шура обещала всё сделать быстро и не больно. Саша взял кису у меня из рук, тётя Шура достала большой нож и тазик. Наверное, для крови.

Не могу смотреть на такое. Попросила подождать десять минут, оделась, и вышла на улицу. Сегодня или никогда! Они кису убьют и сварят. Значит, сегодня будет мясо. То есть, не один лишь хлеб на ужин. Надо решаться! А то завтра, наверное, не смогу.

Я вот уже неделю по чуть-чуть откладываю со своей ежедневной пайки. За это время смогла скопить целую пайку и ещё чуть-чуть. Вот эту-то свежую сегодняшнюю пайку я и хочу отдать. С завтрашнего дня хлеба будет ещё меньше. Тогда отдать его будет много сложнее. Тем более, у нас сегодня будет на ужин кошка. Потерплю, как-нибудь, один день. Завтра в школе пообедаю.

Да, в школе нас теперь каждый день кормят. Супом. Если это можно так назвать. На самом деле суп сейчас в школе —это едва тёплая подсоленная вода с плавающими в ней отрубями. И ещё дают сто грамм соевого молока или кефира. Суп мы с Сашей съедаем в столовой, а молоко или кефир всегда сливаем в баночку и приносим домой Вовке. Вовка в школу не ходит.

Обидно. Первые и вторые классы не учатся. Соответственно, и обед им не полагается. А Вовка, что-то сдавать стал. По утрам с трудом из постели поднимается. И мы тоже в школу больше обедать ходим, чем учиться. Холодно там. Ну, невозможно долго сидеть, даже в одежде. У нас три или четыре урока по пятнадцать минут бывает, затем обед, и распускают нас. Да и на этих крошечных уроках учителя всего лишь задания раздают и объясняют что-то непонятное. И спрашивать о том, что непонятно, нужно конкретно. Учительница математики сказала, что для того, чтобы правильно задать вопрос, нужно больше половины ответа знать. И отговорки типа «я не понимаю», больше не принимаются. Сейчас война! Что ты не понимаешь, конкретно говори. Какое именно место непонятно? Покажи своё решение задачи и тебе покажут твою ошибку. Вот, так нас учат теперь.

Эх, жалко, что трамвай встал. Не ходит больше трамвай наш. Вроде бы, по центральным улицам ещё трамваи ходят. А на нашей улице движение прекращено. Приходится пешком тащиться. Две остановки. А потом ещё две.

Темнеет. Скоро вечер уже, сейчас рано темнеет. Тьфу ты, сволочи. Опять воздушную тревогу объявили. Как же они надоели, тревоги эти! Сашка, кстати, теперь тоже у нас на чердаке иногда дежурит. Зажигалки-то тушить нужно кому-то. А народу в подъезде мало осталось. Ну, тех, кто в состоянии вообще это делать. Мой папа, например, не может. Тётя Шура часто не ночует дома. Вовка мелкий. Да и в других квартирах похожая история. Кто в силах —тот воюет или работает. Девушек из МПВО на все дома не хватает. Остаются школьники лет десяти-четырнадцати. Вот на них-то теперь почти все дежурства и падают. Сашка с Валькой обычно дежурит, вдвоём. Одному тяжело, можно не успеть потушить зажигалку.

Задумалась я, а тут тётка какая-то ко мне подскочила и куда-то тянет.

Чего? Что Вам нужно от меня? Куда? Ну, нафиг. Не хочу. Некогда мне. И что, первый раз, что ли, налёт? Я их уже десятки пережила. Да плевать, что опасно. Некогда мне! Спешу я. Ну, не хватайте меня за рукав! Пустите! Ай!!

Тьфу, пропасть! Ненормальная какая-то. Первый раз, что ли, в патруле? Схватила меня посреди улицы, да в бомбоубежище запихала ближайшее. А я уж больше месяца не была в них. Да тут, в подвале этом, ещё, может, и опаснее, чем на улице! Бомба в дом над нами попадёт —нас и засыплет. Лучше уж сразу тогда под бомбу, чем потом неделю в этом подвале помирать. Конечно, есть шанс, что отроют. Иногда засыпанные бомбоубежища откапывают. А иногда —нет.

Бух!! Ой, что-то совсем рядом где-то рванула фугаска. Чувствую, как качается дом над нами. Но нет, устоял дом. Вроде, пока рушиться не собирается.

Опять вспомнила тот страшный случай с попаданием в дом бомбы. Это в октябре было, ещё до того, как Сашка карточки потерял. Мы с ним тогда решили сходить к Неве и посмотреть на корабли нашего Балтийского флота. Интересно же. Когда ещё крупные боевые корабли увидим своими глазами?

Кораблей мы, правда, толком не разглядели. Что-то там такое стояло под масксетями, но видно плохо было. Мы так и не поняли, видели мы крейсер «Киров» или то была ложная цель для фашистских лётчиков, а настоящий «Киров» совсем в другом месте стоит. Тем более, милиционеры всех гоняли с набережной рядом с этой штукой, чем бы она там ни была, не позволяя подойти поближе.

Так вот, я, вообще-то, не о том. Мы когда обратно шли, тоже налёт фашистов случился. Переждали мы его в каком-то подъезде, да дальше и пошли. Прошли пару домов и заметили кучу народа, столпившуюся около развалин дома. Что там? Подошли поближе, а там…мамочки, что ж творится-то!

Фугаска в дом попала, наполовину разрушив его. От дома всего одна стена осталась стоять. А на четвёртом этаже уцелела половина комнаты. Просто кусок пола висит в воздухе, за эту последнюю стену непонятно как держится. Внизу под ним куча битого кирпича, а кусок пола держится как-то.

А на этом полу, около самой стены, двое мальчишек стоят. В тапочках, майках и домашних штанах. Младшему, наверное, года четыре. А старшему около шести. То есть, это я так думаю. Стоят молча и спокойно. Не ревут, не дёргаются. За руки держатся. Хотя пол под ними в любой момент рухнуть может.

Люди же внизу не знают, что им делать. Как снимать их оттуда? Притащили какие-то лестницы, связали три штуки, но это больше от отчаяния. Чтобы хоть что-то сделать. Приставить лестницы к стене боятся. Рухнет запросто. Да и коротко. Явно мало трёх лестниц.

И тут стоящий в толпе моряк в чёрной форме что-то крикнул, снял с плеча свой сидор, сунул его кому-то, да и полез вверх. Прямо по стене, без лестниц. Совсем молодой, даже моложе Мишки он был. Помню, как полз он, зажав в зубах ленточки от своей бескозырки.

Не знаю, как он там полз, за что цеплялся. Может, занимался раньше альпинизмом? Но залез. Как-то вскарабкался до четвёртого этажа. Мы с Сашкой внизу стояли, смотрели, чем это закончится.

Моряк же над полом голову выставил, да что-то мальчишкам сказал. И тот, что помладше, сразу, без криков, лёг на пол и пополз к моряку. Там как-то зацепился ему за шею, переполз на спину, да там и повис, вцепившись в моряка руками и ногами. А тот медленно, гораздо медленнее, чем поднимался, начал спускаться. Ниже, ниже… У мальчишки слетел с ноги и упал вниз правый тапочек. И вот они оба уже на земле.